О психологической прозе - Лидия Гинзбург

Чрезвычайная путаница и смятение царили в 1836 году в доме Бееров. Александра Беер собралась идти в монастырь. Наталья Беер, недавно еще безнадежно влюбленная в Станкевича, вдруг открылась в любви Бакунину, хотя до сих пор считалось, что она питает к нему обожание только на философской почве. Все это сопровождалось размолвками и примирениями сестер Беер с их премухинскими подругами. Бакунин и его друзья занимались философским осмыслением этих перипетий, которые у людей пушкинского времени и круга могли бы вызвать только насмешку. Надо принять во внимание жадный интерес русских романтиков 30-х годов к скрытой внутренней жизни окружающих, отыскивание подходов к ее оценке и объяснению, - словом, все то, что в дальнейшем должно было стать питательной средой русского художественного психологизма. Здесь пригодились и нервные барышни. Пригодилось многое, что в первоначальном бытовом своем проявлении могло казаться только смешным или несносным. "Это был хаос, - пишет Наталия Беер сестрам Бакуниным по поводу своей встречи с Мишелем, - пропасть чувств, идей, которые меня совершенно потрясли... Бывали минуты (о, эти минуты были для меня истинно адские), когда я желала купить... всеми самыми ужасными несчастиями власть возродить его или уничтожиться самой, дать своею смертью новую жизнь новой женщине,женщине, которая могла бы дать ему счастье, заботиться о нем, быть его ангелом-хранителем. В эти минуты я хотела бы обладать могуществом бога..." 2

1 Все эти эпизоды подробно освещены в бакунинской литературе, особенно в книге А. Корнилова "Молодые годы Михаила Бакунина".

2 Корнилов А. А. Молодые годы Михаила Бакунина, с. 155-156.

Именно этой восторженной средой был принят без поправок построенный Бакуниным образ пророка и "человекобога". Бакунин никогда не осмелился бы предложить его в чистом виде своим друзьям по кружку Станкевича - он встретил бы жестокий отпор.

Большие движения идей имеют обычно не только своих вульгаризаторов, но и свою паразитическую среду, превращающую идеи в моду или в игру. Перед нами явление, которое можно назвать женским романтическим паразитизмом. Рационалистическая культура знала ряд знаменитых женщин, от Лафайет и Севинье до Сталь. Но для того чтобы получить признание, в литературной обстановке XVII - XVIII веков, женщина должна была обладать собственными дарованиями и заслугами. В этом смысле к ней предъявлялись требования, так сказать, общечеловеческие. Немецкий романтизм выдвинул ряд талантливых женщин: Каролину Шлегель, Рахель Варнгаген, Беттину фон Арним (за исключением Беттины, они, впрочем, кроме писем, почти ничего не писали). Но романтики иначе ставили вопрос. Романтическая культура предполагала и требовала присутствия женщины в качестве прекрасной дамы, носительницы вечноженственного начала и проч. Это побуждало женщин романтического круга играть определенную роль, независимо от своих личных данных и дарований. Отсюда порой идеологическая мимикрия или искаженные и плоские отражения сложной духовной жизни подлинных идеологов. Наталья Александровна Герцен несомненно была литературно и человечески талантлива. Этого нельзя сказать о сестрах Бакуниных, с их воспитанной Мишелем экзальтацией. У сестер Беер экзальтация перешла уже в истерию.

В 1848 году появился рассказ Тургенева "Татьяна Борисовна и ее племянник", в котором выведено одно эпизодическое, но важное для понимания рассказа лицо. Это "старая девица лет тридцати восьми с половиной, существо добрейшее, но исковерканное, натянутое и восторженное". Она "влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила "всю себя" в жертву, требовала одного имени сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии - и довела, наконец, бедного юношу до мрачного отчаяния".

Известно, что эти строки представляют собой безжалостное изображение Татьяны Александровны Бакуниной; они намекают на ее неудачный роман с Тургеневым, завязавшийся в 1841 году. Стилистика любовных писем Татьяны Бакуниной (да и всего этого женского круга) изображена очень точно 1. Тургенев расправился с этим стилем особенно жестко, может быть именно потому, что сам вынужден был отдать ему дань. Вступив в премухинский мир, он вел себя по его романтическим законам. Вот строки из прощального письма Тургенева к Татьяне Бакуниной (20 марта 1842 года): "...Вы одна меня поймете: для Вас одних я хотел бы быть поэтом, для Вас, с которой моя душа каким-то невыразимо чудным образом связана так, что мне почти Вас не нужно видеть, что я не чувствую нужды с Вами говорить... и, несмотря на это никогда, в часы творчества и блаженства уединенного и глубокого, Вы меня не покидаете; Вам я читаю, что выльется из-под пера моего - Вам, моя прекрасная сестра... О, если б мог я хоть раз пойти с Вами весенним утром вдвоем по длинной, длинной липовой аллее - держать Вашу руку в руках моих и чувствовать, как наши души сливаются..." 2 Далее следует немецкий текст, в котором есть и "благословение", и "сестра", и "лучшая, единственная подруга". Итак, за пародируемый стиль отвечает не только восторженная "старая девица", но и "молодой проезжий студент", то есть сам Тургенев. Романтическая среда требовала приспособления к себе даже от характеров мало для этого подходящих.

1 Письма Т. А. Бакуниной к Тургеневу опубликованы Н. Л. Бродским в его статье ""Премухинский роман" в жизни и творчестве Тургенева" (см. в кн.: И. С. Тургенев, вып. 2. М.-Пг., 1923). См. также статью Л. В. Крестовой "Татьяна Бакунина и Тургенев" в кн.: Тургенев и его время. М.-Пг., 1923.

2 Тургенев И. С. Полн. собр. сочинений и писем в 28-ми т. Письма, т. 1. М.-Л., 1961, с. 220-221. В дальнейшем: Тургенев И. С. Соч. или Тургенев И. С. Письма.

Надо сказать, что премухинский мир оставался верен своим законам даже в самых трагических обстоятельствах. В 1840 году Варвара Александровна Бакунина встретилась за границей со Станкевичем. Они сразу же объяснились и признались друг другу в любви. Через пять недель после этого Станкевич умер. Для Варвары Александровны это была катастрофа, в которой погибли все ее надежды на счастье и обновленную жизнь. Но на следующий же день, рядом с телом Станкевича (он умер во время их совместного путешествия из Рима в Милан), она записывает свои мысли и чувства согласно всем канонам премухинского стиля. В архиве Бакуниных сохранился листок с этими записями на немецком языке (языке романтизма): "О нет, нет, мой возлюбленный, - я не забыла твои слова, мы свиделись, мы узнали друг друга! Мы соединены навеки разлука коротка, и это новое отечество, которое тебе уже открылось, - будет и моим: там бесконечна любовь, бесконечно могущество Духа!.. Эта вера была твоя! - Она также и моя. Брат, ты узнаёшь меня, голос сестры доходит до тебя в вечность? Я узнаю тебя в твоей новой силе, в твоей красоте... И ты узнаёшь тоже, ты угадываешь ее - твою далекую, оставленную сестру!.." Вслед за этим идут уже прямо философские рассуждения, сквозь которые явственно слышится голос Мишеля: "Материя сама по себе - ничто, но лишь через... внутреннее объединение ее с духом мое существо, мое я получило свою действительность. Лишь при этом непонятном для меня соединении бесконечного с конечным я становится я - живым самостоятельным существом. Когда я говорю "я" - тогда я сознаю себя, я становлюсь известной себе. Через обратное впадение в Общее я должна это сознание самой себя утратить - моя индивидуальность исчезает; я уже не я, остается лишь Общее, Дух для себя. Таким образом я ничто! Так вот что такое смерть? Это мало утешительно" 1.

Все это пишет женщина у тела только что умершего возлюбленного. Если романтическая философия в этом кругу была модой, воспринятой с чужих слов, то переживалась эта мода с большой серьезностью. Вот почему Бакунин так твердо рассчитывал на эту воспитанную им аудиторию из барышень и подростков-братьев. В дружеском кругу проповедь Бакунина принимала формы гораздо более осторожные и менее адекватные его внутреннему самосознанию. Соответственно и стилистика бакунинских писем к друзьям совсем иная. Она разговорнее, проще, и философские соображения изложены в них языком сухим и специальным 2. Станкевича с его отрезвляющими суждениями, с его непререкаемым в кружке авторитетом Бакунин явно боится; и в письмах к Станкевичу нет ни наставнического, ни пророческого тона; напротив того, есть даже жалобы на свое духовное оскудение: "...Окончить жизнь свою (если не удастся поехать в Берлин учиться. - Л. Г.) прапорщиком артиллерии или действительным статским советником для меня решительно все равно: не я первый и не я последний, срезавшийся в своем идеальном стремлении, которое очень часто бывает не более, как движением волнующейся юной крови. Я остался тем же добрым и нелепым малым, каким ты меня знал... Итак, ты видишь, милый Станкевич, что ни внешняя, ни внутренняя жизнь моя не стоют большого внимания..." (II, 297) 3. От пророка до прапорщика артиллерии - таков диапазон самоопределений Бакунина. Не менее разнообразны обличия, в которых воспринимали его окружающие. Прозелиты поклонялись пророку, а раздраженный философическими экспериментами сына отец утверждал, что Мишель исполнен эгоизма и "слепого самолюбия", что он любит только льстецов и жаждет "господствовать в семействе" 4.