Призраки зла - Роберт Ричардсон

— Как вы на меня вышли? — спросил Малтрэверс.

— Мы вызываем всех, кто значился в записной книжке покойной, и спрашиваем, что они могут нам рассказать.

— Например, что?

— Не была ли она в последнее время чем-нибудь взволнована или удручена?

— Вы имеете в виду суицидальные намерения? Ничем не могу вам помочь. Я ее не видел уже… постойте, около года. Насколько мне известно, бизнес у нее шел нормально, а о ее личной жизни я ничего не знаю.

— Вы знакомы с ее мужем?

— Я знал, что она замужем, но о нем — только то, что писали в «Стэндард». Я писатель. Она работала у моих издателей. Это все. Извините.

— Пожалуйста, мистер Малтрэверс. Нам приходится все проверять.

— Конечно, — Малтрэверс колебался. — В «Стэндард» написано, что вы считаете ее смерть случайной. Это правда?

— Пока да. А вам известно что-нибудь, что заставило бы нас думать иначе?

— Нет, я же сказал, что я ее долго не видел.

— Пожалуйста, если что-нибудь станет вам известно, позвоните мне. — Сержант назвал свое имя и телефон участка. — Простите за беспокойство. Благодарю за помощь.

Малтрэверс повесил трубку и стал обдумывать свое впечатление от телефонного звонка. По размышлении показалось логичным, что полиция обзванивает всех, кто знал Кэролин Оуэн. Возможно, что она совершила самоубийство, и они должны расспрашивать ее знакомых. Если они звонят в алфавитном порядке, то скоро должны дойти до Люэллы Синклер. Интересно, что она им скажет. Она убеждена, что Барри Кершоу убит. Думает ли она теперь так же о Кэролин Оуэн?

VI

Маурин Кершоу перестала горевать и возненавидела тот момент, когда бархатные шторы крематория сомкнулись над гробом ее сына. Питаемая маниакальной страстью, эта ненависть сначала извращенно утешала ее, а затем стала пробным камнем, к которому она всегда могла вернуться. Годы проходили, казалось, с ними должно прийти забвение. Но она все так же, сидя в одиночестве за чашкой чая и сигаретой, обдумывала свою цель — отмщение, аккумулируя энергию зла.

Она родилась и жила в Доклэнд, районе, примыкающем к порту и смыкающемся с настоящими трущобами. Она впитала его приоритеты и символизировала собой стиль жизни, принятый здесь в предвоенные годы. Дешевая мебель, мелочная экономия, жирный блеск яичного флипа за стойкой в пабе на углу. Барри удалось вырваться и проникнуть в чуждый мир Вест Энда, с его неоном, невообразимо роскошными квартирами, людьми, одетыми в костюмы в будни, людьми, у которых есть костюмы, с его элегантными барами и блеском шоу-бизнеса. Но она все равно оставалась его мамулей, и испытывала яростную гордость, когда он подкатывал на белом «ягуаре» и по всей Этрурия Стрит завистливо шевелились грязные занавески. Пропащий пацан, с десяти лет имевший неприятности с полицией, ее сын, теперь снисходительно протягивал для пожатия два пальца соседям, которые раньше предрекали ему конец в Борстэлской тюрьме или что-нибудь еще худшее.

И как бы он ни разбогател, сколько бы звезд ни встречал, он оставался ее Барри. Цветы, подарки, деньги, любовь… Он все хотел купить ей бунгало в Эссексе, отправить в кругосветный круиз, послать младшего, Тэрри, в школу, где учатся мажоры, но принимал ее уверения, что она довольна той жизнью, к которой привыкла. Только раз удалось убедить ее войти в этот его мир. Черный скользкий лимузин доставил ее в какой-то театр, название давно забылось, где она нервозно ступила в атмосферу ярких огней и нарядных людей. Барри сопровождал ее по лестнице вверх, а потом перепоручил одной из девушек, и все вокруг закружилось, ей стало дурно от собственной беспомощности. Девушка сказала, что новое шоу великолепно, и непрестанно показывала ей каких-то знаменитых красивых людей, но никто с ней больше не заговорил. Она понимала, что ее платье, наспех выбранное по каталогу в агонии неуверенности и горячо одобренное соседками, казалось здесь стекляшкой среди бриллиантов. Задолго до того, как она снова спряталась в сверкающий лимузин, Маурин почувствовала, что не принадлежит к этому миру. И поклялась себе никогда не пытаться проникнуть в него.

И тогда все снова стало хорошо. Барри продолжал время от времени заезжать, молча оставлял в конверте деньги, — всегда не слишком много, — в таком месте, где они должны были попасться ей на глаза после его отъезда. Он гонял в мяч с Тэрри и мальчишками с улицы, сбрасывая с себя покров таинственности, свойственной людям из того, другого мира, шутил с соседкой миссис Уилсон, как если бы никогда отсюда не выбирался. В таких условиях успех Барри согревал Маурин Кершоу, но не сжигал.

Когда Барри умер, она почувствовала себя самкой, опоздавшей добывать свое счастье, но еще способной цепляться когтями и плеваться, защищая своего мертвого детеныша. А полиция многозначительно ухмылялась в адрес погибшего, и какой-то коронер не прислушался к ее протестам, внимая этой чисто одетой мрази, которая все лгала и лгала. Он поверил, будто бы деньги сделали из ее мальчика такого же подонка и наркомана, как эта свора. И ей никто не верил, они считали, что она знает своего ребенка меньше других. Долго она билась с ними, долго плакала, а потом заползла в темную нору, вцепилась в своего младшего сына, утешая его своей ненавистью и подпитывая своим гневом. Потому что Маурин Кершоу знала, кто убил Барри. Настанет день, и ее Тэрри убьет эту гадину, сколько бы ни пришлось ждать.

А теперь Тэрри стал благополучным, пробился сам, так же, как раньше Барри. Они вместе покинули Этрурия Стрит и связанные с ней невыносимые воспоминания, сначала перебрались на лучший конец Ромфорда, а потом и в Брентвуд, в собственный дом. Когда Тэрри женился, они со Стэфани купили дом в Хайгейт, по соседству с ее родителями. Но теперь этот дом стал слишком мал, их близнецам уже исполнилось по двенадцати лет, и им с ней стало слишком тесно… А Стэфани могла бы… Ладно, неважно. Тэрри навещал ее каждую неделю, даже иногда оставался ночевать. Иногда к нему приходили старые друзья с Ист Энда, которые тоже выучились и выбились в люди. В остальное время Маурин Кершоу находилась в полном одиночестве. И смысл ее жизни составляла надежда на отмщение. Оно оставалось мечтой, пока эта женщина, которую они с Тэрри ненавидели всеми печенками, была далеко. Сейчас она вернулась, и Тэрри претворит мечту в жизнь. Ради Барри.

— У меня было время, чтобы подумать, и я, возможно, схожу с ума, — виновато сказала Люэлла, обращаясь к Тэсс. — Но мне все это не нравится.

— Разумеется, — Малтрэверс протянул гостье бокал вина. — Я тоже знал Кэролин, и мне не нравится, что она умерла. Но вам это не нравится еще больше. Почему?

— Потому что… — Люэлла раздраженно передернулась. — Потому что это случилось в плохой момент. Как раз после того, как вы спрашивали меня о Барри.

— И вы не допускаете мысли о совпадении? — спросила Тэсс.

— Я знаю, это подсказывает здравый смысл. Но с того момента, как я прочитала заметку в «Стэндард», я не могу избавиться от тревожного чувства.

— Которое основывается только на том, что она была на вечеринке в каком-то девятьсот мохнатом году, — отметил Малтрэверс. — Довод зыбкий.

Люэлла посмотрела на него в упор.

— Ну скажите мне, что я истеричка, и я заткнусь.

— Не истеричка, — поправил Малтрэверс, — но вы расстроены и не можете мыслить так стройно, как всегда. Давайте обсудим. Во-первых, какие отношения были у Кэролин с Кершоу? Насколько они друг друга знали? Она никогда не рассказывала мне о своем прошлом.

— В те времена Кэролин работала секретаршей у издателя пластинок, — пояснила Люэлла. — Там записывались некоторые клиенты Барри, в том числе «Джекс Спрэтс» и Тони Морокко. Она была очень хорошенькой и любила развлечься. В те времена женщина могла вести себя с мужчинами достаточно свободно, и никто не назвал бы ее шлюхой. Кэролин так и поступала. Многие из нас прошли через это, пока респектабельность и возраст не взяли свое.

— Так что связаны они были звукозаписью, — сказал Малтрэверс. — А чем еще?

— Насколько я знаю, ничем, а секретов друг от друга у нас почти не было. Кэролин с ним точно никогда не спала.

— А она давала показания на дознании?

— Да, вот это-то меня и мучает. Она не знала, принимал ли Барри наркотики, но не собиралась опровергать эту версию.

— Кого она защищала? — резко спросил Малтрэверс.

— Она сама не знала, и ей было все равно, — уверенно ответила Люэлла. — Она радовалась, что этот ублюдок мертв, а потом мы просто перестали о нем вспоминать. Это было, как бывает в юности. Ты делаешь что-то необычное, а позднее об этом уже не думаешь.

— Очень верно, — заметил Малтрэверс, — но она ведь была не одна. Мы уже это обсуждали. Давайте подведем итог. Кэролин мертва, и полиция, по-видимому, считает ее смерть несчастным случаем. По-вашему, это было нечто худшее… Значит вы думаете, что она убита, и история тянется от Барри Кершоу. Правильно?