Тайны Норы - Нора Шарифф

Лейла — жизнерадостная, говорливая, уверенная в себе женщина с большим, великодушным сердцем не боялась ни мужчин, ни их законов. Они познакомились с матерью возле школьных дверей, когда ждали своих дочерей. Их встречи были короткими, всего десять минут в день, но вскоре они стали закадычными подругами. Ее прием был лучшим тому доказательством. Она с радушием приняла нас в своем доме, отложив расспросы на потом. Сначала следовало обеспечить нас всем необходимым. Кто бы еще рискнул, не задавая лишних вопросов, пустить в свой дом семью, которая исчезла много дней назад?

— Теперь, девочки, можете ничего не бояться. Если кто-то придет сюда за вами, он будет иметь дело со мной и с моими друзьями-военными, — заверила нас Лейла, и она была очень убедительна.

— Лейла, они наверняка нас найдут, — нервно возразила я.

— И что дальше? Найдут, но не войдут! Ты, Самия, оставайся здесь до тех пор, пока ситуация не прояснится, здесь ты полностью в безопасности. И чтобы я больше не слышала от тебя, что ты должна вернуться к ним!

— Ну уж нет, ноги моей больше там не будет, — ответила моя мать.

«Уф!» — воскликнула я про себя, услышав ее слова.

— Нора, не могла бы ты искупать свою сестру? Потом прими ванну сама, дорогая. А ты, Самия, расскажи мне все подробно, хорошо?

Никогда раньше мать не рассказывала о своих несчастьях посторонним людям. Убеждена, что именно в тот день в первый раз в жизни она выговорила все, что лежало у нее на сердце. На мой взгляд, быть откровенным перед человеком, которого мало знаешь, легче, чем перед любым из близких. На то он и близкий, что с ним ты встречаешься чаще, поэтому приходится взвешивать слова, чтобы лишний раз не обременять его. Так было и в моем случае. Я храню секреты из страха, что заставлю страдать свою мать. Что касается сестры, ее я находила слишком маленькой и хотела быть для нее источником уверенности, а не примером слабости.

Даже забравшись в ванну, я слышала голос матери, которая все говорила и говорила. Ее рассказ изредка перерывался восклицаниями подруги, которая принимала услышанное близко к сердцу. Когда рушатся преграды, поток течет сам. Какое это было облегчение! Мама попала на хорошего человека, в этом отношении ей повезло. Возможно, когда-то и мне так же повезет думала я в тот момент.

Лейла спрашивала у наших родственников о нашем внезапном исчезновении, но ей ответили, что моя мать вернулась к мужу, и мы переехали! Еще они утверждали, что не знают ни нашего нового адреса, ни номера телефона, поскольку мы уехали очень быстро. Такой же ответ они дали в лицее на вопрос о причине моего отсутствия на занятиях. Хусейн, мамин жених, тоже услышал подобные речи. Он и Лейла потом обменялись сведениями. Все знакомые поверили в наш отъезд, в то время как мы сидели запертыми в крохотной, холодной, темной комнатушке. Теперь я поняла, почему никто нас не хватился. Лейла угощала нас кускусом[6], который мы ели, словно гости из голодного края. До сих пор, когда вспоминаю эту картину, у меня текут слюнки. Мы набивали желудки всем, что видели на столе. Потом, уставшая, но довольная, я сидела, расслабившись и наслаждалась вкусом свободы… пусть даже эфемерной. О последнем я старалась не думать, чтобы не портить себе удовольствие, Великодушие алжирцев всегда восхищало меня. Даже без денег всегда можно было наесться вдоволь. Здесь в чести благотворительность. Если кто-то голоден, его кормят. Если кто-то мерзнет, его пригласят в дом, а если у него нет одежды, его оденут. Богатые не закрывают дверей перед бедными, а бедные помогают совсем нищим. И Лейла была тому живым подтверждением.

Она показала мне мою комнату. Я удалилась туда с удовольствием, поскольку невероятно устала.

Не боясь насекомых или ящериц, которые могли заползти в комнату, я не стала закрывать окно: хотела слушать ночные звуки, чувствовать, как ночь дышит свежестью и ласкает мою кожу. Ночь стояла безлунная, даже звезд не было видно, но главное — что я видела небо. Убаюканная стрекотом сверчков, вдыхая запах влажной земли, которого мне так не хватало, я быстро заснула.

Наутро мать сказала нам, что сообщила все комиссару полиции, который обещал ей помочь. Он должен связаться с семьей Шариффов, чтобы мы смогли вернуться в свой дом. Теперь мы ждали результатов его действий.

Мать позвонила и своему жениху. Хусейн был потрясен, услышав ее голос, ведь он уже потерял надежду увидеть ее снова. Его предложение выйти за него замуж оставалось в силе, но для этого мать должна была официально развестись, однако для развода необходимо согласие ее мужа, моего отца. Опять все упиралось в этого человека! Всегда в него! Но мама была полна надежды и без конца повторяла нам, что все быстро образуется.

Все образуется? Возможно ли это?

Некоторое время спустя комиссар сопроводил Лейлу и нашу мать, чтобы проверить, как она вступила во владение нашим домом. Мать не взяла нас с собой: боялась, что дом находится в плачевном состоянии, и не хотела подвергать своих детей лишней эмоциональной нагрузке. Мы с Мелиссой остались дома у Лейлы. Вернувшись, мать коротко рассказала о состоянии, в котором находился наш дом. Правда, комиссар пообещал, что семья Шариффов устранит недостатки, чтобы мы смогли вернуться домой. Чем быстрее, тем лучше.

Наше пребывание у Лейлы продлилось еще несколько дней, пока комиссар не сообщил, что в целом все в порядке.

Горячо поблагодарив Лейлу за то, что помогла нам восстановить силы, мы вернулись домой. Вся мебель стояла как попало, в основном в разобранном виде. Половики были испорчены, толстый слой пыли лежал на каждом рулоне ковра. Свою комнату я узнала с трудом. Обои в стиле дикого шелка, с маленькими маргаритками, которые я так тщательно выбирала, теперь, прожженные во многих местах, свисали со стен лохмотьями. А я так любила маргаритки. Этот со вкусом подобранный и напоминавший мне о Франции интерьер был навсегда испорчен.

Наше пребывание в Алжире стало морским приливом, смывающим все на своем пути. Я очень хотела вернуться на родину, но необходимо было убедить в этом мать.

Пришлось засучив рукава в течение нескольких часов мыть, тереть, чистить, собирать. Мы расставили мебель, развесили картины. Оставались дырки в стенах и пятна клея на полу. Некоторые двери шкафов открывались с трудом. Это был не дом, а лишь пародия на него. Как и наша жизнь — тоже не более чем пародия.

9. Переходный возраст

Жизнь вернулась на круги своя, и в понедельник мать отвела меня в лицей. У входа я заметила двух малознакомых девушек приблизительно моего возраста. Заметив нас, они бросились ко мне, выкрикивая мое имя. Так, словно повстречались с призраком. Меня узнали. Я поспешила протянуть к ним руки и расплакалась.

— Ну, что с тобой такое? Почему ты плачешь?

— Если бы вы знали, что со мной приключилось! — сказала я, когда мать, оставив меня с приятельницами, отправилась поговорить с директором.

— Ты так дрожишь. Сядь и расскажи, что с тобой произошло.

Мое появление собрало вокруг меня целую толпу. Подруги, узнав о моем возвращении, бежали поздороваться со мной. Я не знала, с чего начинать свой рассказ. Я сократила его, поскольку он казался мне слишком запутанным, слишком неправдоподобным, слишком мрачным и слишком… странным. К тому же я не хотела вызывать к себе жалость. Так в моей жизни начался период бунтарства и ниспровержения авторитетов.

Отрочество свалилось мне на голову, как тонна кирпичей. Теперь я интересовалась только собой. Вообразив себя центром вселенной, я хотела всего и сразу. Если во время двух первых лет пребывания в Алжире я одевалась в «политически корректном» стиле, то теперь выбрала прямо противоположное. Я делала все, чтобы шокировать и провоцировать окружающих. Носила разорванные джинсы и сандалии со слишком большой, заметной подошвой. Особенно эффектной я находила себя в короткой желтой футболке с большим монстром, нарисованным на груди. Стриглась я под мальчика и посещала с друзьями «квартирные» рок-концерты. Изменилось и отношение к учебе. Стены нашего аристократического лицея стали свидетелями моих гардеробных экспериментов.

Вместо того чтобы умирать от скуки на уроках, я с приятелями все чаще убегала от воспитателей[7] и отправлялась с компанией шататься по улицам. Мы могли проводить все послеобеденное время, обмениваясь секретами под деревьями, нашими молчаливыми сообщниками. Должна признаться, мне нравилось бездельничать. Скоро я стала пропускать не только отдельные уроки, но и целые дни занятий. В условленном месте я встречалась со знакомыми из школы и из соседнего университета. Раньше я пропускала школу, чтобы оберегать мать. Теперь — потому что мне это нравилось.

Сейчас, когда я вспоминаю то время, мне становится стыдно аа свое поведение. Я жалею о том, чего уже никогда не сделаешь иначе. Конечно, некоторые скажут, что подобные поступки для девушки, которая столько пережила, вполне нормальны, но лично я не горжусь тем, что причинила матери столько беспокойства.