Цикличность - Виктор Новоселов

он хотел узнать не ведал никто из ныне живущих. – На протяжении всей человеческой истории существовало множество культов. Каждый из них поклонялся своему богу, сохранившему от изначальной веры лишь общие черты. Тяжело по тому, что осталось от старых книг, понять, что же из себя представляли эти изначальные боги. Так Мирра Кошмарная, то представляется прекрасной девой с янтарными глазами, то ужасной тварью, покрытой струпьями и язвами, стремящейся убить своего ребенка. Благородный Скип то великий воин, сокрушавший всех врагов на своем пути, то жалкий калека, лишенный сердца и источающий зловоние. Даже среди допрашиваемых адептов мы не нашли достаточно внятного ответа на вопрос о внешности старых богов. Со временем старые тексты правились, видоизменялись, и теперь выяснить где истина, а где правки уже невозможно.

– То есть даже вы не знаете, что меня там ждет?

– Нет. Мы знаем, только то, что Кошмар существует. Но, что он из себя представляет? Никто не даст вам ответ на этот вопрос.

– А ты уверен, что Кошмар сулит мне лишь муки? – кажется, если бы мог, то в этот миг он посмотрел бы на меня с надеждой.

– Вы и сами чувствуете это.

– Это не ответ, друг. Это просто страхи того кто стоит перед закрытой дверью.

– Я чувствую Кошмар. И согласно моим чувствам ничего хорошего он в себе нести не может. Меня научили никому не доверять, но своим чувствам я претить не стану.

Мы замолчали. Веллес чему-то улыбнулся и я как будто ощущал на себе его снисходительный взгляд. В камине полыхал яростный огонь, от которого я весь покрылся потом, но из-за Кошмара чувствовал лишь могильный холод.

– Меня кое-что пугает, Исан. – После паузы нерешительно сказал старик.

– Незнание всегда пугает.

– Я не об этом. Оставь свои прописные истины себе! Меня тревожит странная мысль. Я будто не могу высохнуть.

– Не совсем понимаю.

– Там, в заброшенной деревне. – Старик помедлил. – Когда я сидел в палатке, я творил чудеса. Но я не чувствовал что душа покидает меня, понимаешь? Я то зажигал огонь в своей руке, то тушил. Но ничего не происходило. Конечно, «Зарница» – одно из самых простых чудес. Но мне так мало осталось…

– Вы хотели умереть?

– Я чувствую его, Исан. Я слышал, как ты достал меч из ножен на пороге. Ты прекрасно понимаешь, что сейчас происходит во мне. Мне надоело, и я очень устал.

– И вы не смогли высушить себя?

– Да, будто моя душа уже истощилась, но откуда-то берутся силы для дальнейшего существования. Словно есть еще один сосуд, откуда чудеса могут черпать свою силу.

– Мне никогда не приходилось иметь дело с подобным. Есть ли у вас какие-нибудь предположения или пожелания?

– Нам надо как можно скорее пойти на север! Боюсь, может случиться беда. Чем быстрее выступим, тем лучше. Я всегда старался разумно смотреть на вещи, но сейчас не вижу ни одного разумного объяснения тому, что происходит. Очевидно, что-то идет не так, как должно. Тогда пускай мы хотя бы будем далеко от тех мест, что населяют мирные крестьяне.

– Но зимний переход по перевалу вы не переживете.

– На это и уповаю, друг! Я творил чудеса, Исан! Я творил, и творил. На протяжении всей ночи! Причем творил их, словно был «красным»… Если быть честным, то я не очень понимаю, почему я до сих пор жив.

Наш отряд тронулся в путь уже через два дня после этого разговора. Раньше выдвинуться не получилось из-за того что все уже успели обосноваться на зиму в Уимстере.

Представляете, как тяжело было объяснить простым воякам, что нам внезапно потребовалось штурмовать перевал в самое неподходящее для этого время?

В тот день, сразу после разговора с Веллесом я отправился к командиру нашего отряда. Когда я сказал ему, что мы пойдем через перевал зимой, тот даже крякнул.

– Исан, послушайте, для меня вся жизнь либо море, либо бойня. Многое я повидал. Но это безумие! Безопаснее было бы с сухим в запертом сарае переночевать. Серьезно. Когда меня отправили ловить пиратов в Граничном море, я надеялся что выберусь. Когда меня послали подавлять восстание на запад, у меня на душе было горькое чувство, но я верил что вернусь домой. А вы даже не представляете, какой на западе творился бардак. И сейчас вы отдаете мне этот приказ, а я понимаю, что надеяться не на что. Вы меня словно целиком в вино Копецки окунули, господин.

– Надо идти. ..

– Я прекрасно вижу, что вы недоговариваете. И надеюсь, простите мне, что я дерзнул так грубо вам отвечать. Но какая-то жуть витает в воздухе. Я чувствую ее своими старыми костями. Ребята шепчутся, жалуются друг другу на плохие сны. Не знаю что это, но уверен, что это исходит от нашего отряда. Словно мы притащили это с собой. Сам я ночами плохо сплю, и слышу, как дети жалобно плачут по городу, говорят это к смерти…

Я посмотрел в глаза опытному командиру и сказал:

– И лучше будет, если мы увезем это с собой на перевал. Подальше от людей. Пусть лучше это упокоится там.

– Благодарю за откровенность, Исан. Я буду помнить это, и ценить до конца своих дней.

Он отсалютовал мне, будто ему предстоял не тяжелый переход, а дежурство по кухне. Продолжать разговор я не стал. Старый солдат и не настаивал. Он был слишком опытен, чтобы обсуждать приказы.

Значит, дети плачут? Меня ощутимо тревожило то, что Кошмар чувствовался так явно. Уже даже матерые солдаты теряли покой рядом с Веллесом. Кто знает, какие страхи в них проснуться, когда чудотворец, наконец, покинет наш мир…

И если говорить о том, зачем нам надо было идти на север, то согласно официальным формулярам, наш отряд отправили на ледник Бирдремм, на самую границу разведанных человеком мест. Чистого рода фиктивное назначение. На Бирдремме нет ничего. Там нет никаких чудес, никаких адептов. Признаться честно, там и людей-то нет. Назначение в никуда. В бумагах, что выдали Веллесу, в графе «место прибытия» стоял прочерк, так как вблизи ледника не было ни одного населенного пункта. Формально мы должны были проверить, не пользуется ли кто-то чудесами для разрушения ледника, ибо уровень воды в реке Хельдар, стекающей с ледника и несущей свои воды на юг, сильно повысился. Стоит сказать что он повысился относительно замеров, которые первый, и единственный, раз производились сто пятьдесят лет назад, когда на карты мира нанесли этот ледник.

Как вы понимаете, официальное назначение не выглядело как то, ради чего могло бы потребоваться зимой идти через перевал. Все это породило совершенно ненужные разговоры, и пресечь их было тяжело. Люди и так роптали из-за того что придется идти на плохо разведанный и никому не нужный ледник. По отряду пошли мрачные