Золотые яблоки - Виктор Московкин

Молоток в огрубевших руках парня был похож на карающий меч. В данном случае беззащитной жертвой служили обыкновенные драночные гвозди. Если они гнулись, а это случалось часто, то отлетали в сторону и становились, таким образом, естественными отходами.

Один такой гвоздь подняла Першина, проходившая мимо. Она взяла у рыжего молоток и принялась прямить гвоздь, а потом ловко вколотила его. Рыжий наблюдал за ней с восхищением.

— Где ты родился? — спросила Першина.

— В районе, — сказал рыжий и, в свою очередь, спросил: — А что?

— Из колхоза, наверное, прибыл?

— Из колхоза, — подтвердил парень. — А что?

— Да ничего. Развалюха, поди, ваш колхоз?

— Да как вам сказать, — вздохнул рыжий и еще спросил: — А что?

— А то, — сказала Першина. — Дед твой каждую железку домой нес и на полочку клал: в хозяйстве, дескать, все пригодится. Отца этому тоже учили, пока тот единоличником был. А тебя забыли научить беречь добро. Зачем гвозди разбрасываешь?

— Так они погнутые, — сказал рыжий.

— Мозги у тебя погнутые, — уточнила Першина. — Брось, другой доделает. Возьми около будки тачку и шагай к траншее. Сейчас бетон будут подвозить.

Першина вытерла ладонью мокрый от дождя лоб, проследила, как рыжий покорно направился за тачкой, и тут только заметила Генку и Илью. Оба хохотали.

— А вам почему весело? — удивилась она.

— А что? — спросил Илья тоном рыжего.

— Если бы что-нибудь делал как следует, — возмущаясь, заговорила Першина, — куда ни шло. А то за что ни возьмется — все переделывай после. Как уж не научиться доску прибивать — это в деревне-то! А он, балда, вчера, вижу, припер колышком и доволен. Будут валить бетон, а опалубка ни к черту.

Она была явно не в духе, и к этому были причины. Вот уже третьи сутки лил дождь, и площадка превратилась в жидкое месиво. Днем бригада рыла траншеи, а наутро в них набиралось по колено воды, края оползали, и все приходилось начинать сызнова. Земля стала как тесто, вываленное из квашни.

Утром трактор притащил насос. Полдня выкачивали и оправляли траншеи.

Прибыл прораб Колосницын в насквозь промокшем плаще, объявил, что после обеда начнет поступать бетон. Плотники стали спешно приводить в порядок опалубку.

У всех были воспаленные, усталые глаза, спины парные, одежда давила на плечи. У Генки кепка сморщилась, и козырек, похожий на воробьиное крылышко, обмяк и опустился книзу. Илья тоже промок до костей. С самого утра они стояли в траншее, выкидывали грязь, никак не отстающую от лопаты.

Обед прошел молчаливо, ели не торопясь, равнодушно. От сырой одежды и потных тел стоял терпкий дух.

В столовой Илья увидел Галю. Она уже работала с геодезистами. Галя поздоровалась и не захотела уйти сразу, как все последние дни, когда они случайно встречались. С плохо скрываемым сожалением оглядела ребят, подумав, что им здорово достается.

— А мы сухие, — сказала она неизвестно к чему, усаживаясь на свободный стул. — В такой дождь не работа. Построили шалаш и отсиживались. Виталий знает много интересных случаев.

«А мне-то ты зачем это рассказываешь?» — подумал Илья, все время мечтавший, что как-нибудь он поговорит с Галей и все объяснится, все будет по-прежнему. Но подходящего случая так и не было.

Галя была захвачена возникшим чувством к Виталию и, как это случается, уже не могла смотреть на него трезвыми глазами, не могла поразмыслить, к хорошему или плохому приведет ее любовь. Она относилась к Виталию с робкой нежностью, хотя часто не понимала его. Он говорил, и трудно было разобраться: всерьез или в шутку. Иногда он пугал ее откровенным цинизмом. Но стоило ему спросить, пойдет ли она в парк или в кино, она надевала самое красивое платье и шла с ним. Если он обещался прийти и не приходил, она сидела с заплаканными глазами и ждала до поздней ночи, а наутро поднималась с головной болью.

Илью она по-прежнему считала хорошим другом, ей иногда не хватало его. Поэтому вдруг захотелось сегодня поболтать с ним.

Пока они разговаривали, Виталий сидел за соседним столом, скучая, осматривался. Потом к нему подсел Гога Соловьев. Кладовщик был чем-то расстроен, это Виталий почувствовал сразу.

— Что? — спросил он.

— Написал докладную, что склад худой, крыша течет и все прочее, — понизив голос, сказал Гога. — Дождь льет, и цемент схватывается. Брак тридцать две тонны.

— Правильно, — одобрил Виталий.

— А вдруг проверят? Загремишь заслонками…

— Ничего, обойдется. Ты не виноват, что на крупном строительстве крышу склада не могут починить. В крайнем случае, уволят — и все.

— Я рад, если уволят, — сказал Гога.

Они замолкли, увидев, что подходит Галя.

— Всего! — попрощался Гога. — Заходите с Галинкой. Новые пластиночки добыли: «Ультра-буги», «Буги-лошадь», «Домовой». Прима!

Виталий ласково похлопал его по плечу.

— Обязательно заглянем.

Гога остановился возле стола, за которым обедали Илья и Генка. Почесав нос, он в раздумье предложил:

— Послушай, Коровин. Ты, я слышал, в институт собираешься. Образы людей «темного царства» продам, хочешь? Будет на экзаменах такая тема. Или тему труда в поэзии Маяковского? Недорого бы уступил. Все на пленке.

— Побереги себе, — не оборачиваясь, ответил Илья.

— Смотри, пожалеешь. И эпиграфы мог бы. «Человек — это звучит гордо!», «В человеке все должно быть прекрасно!» На любой случай подберу.

— Ты это всерьез?

— А что? Без обмана.

— Вот зверюга! — восхитился Генка. — Даже на пленке!

— Все честь честью.

— Купи, Генок, — сказал Илья, — у меня, знаешь, отвращение ко всяким пленкам. Это, наверно, с фотографии пошло.

— А мне зачем? — удивился Генка. — Я сам этих эпиграфов кучу наберу. Вот: один кинул — не докинул, другой кинул — перекинул, третий кинул — не попал.

— Так это же, Генка, пословица какая-то. Таких и я сколько хочешь знаю: мал бывал — сказки слушал, вырос, стал сам сказывать — морщатся.

— А ну вас! — с досадой сказал Гога. — С вами только время терять.

У выхода Кобяков бок о бок столкнулся с Ильей. Оба остановились, ожидая, кто первый пойдет в дверь. Илья в грязном ватнике, с красным, огрубевшим лицом. Кобяков рядом с ним выглядел женихом. Все тот же щегольской берет, на полусогнутую руку переброшена полиэтиленовая белая накидка, даже сапоги ухитрился не измазать глиной, — Илья попросту позавидовал такой аккуратности.

— Что-то ты, Коровин, обмяк, — с жалостью сказал Кобяков, пристально оглядывая парня. — И то, поступал сюда — думал: сладость какая! А тут хребтину гнуть, погодка некстати…

— Это ты зря решил — обмяк, — возразил Илья, в то же время презирая себя за то, что невольно постарался принять бравый, разухабистый вид: перед кем, зачем? — Это тебе кажется, придумал ты…

— Что я придумал? — полюбопытствовал Кобяков.

— Да все то, что обо мне говоришь.

— Занятно! Очень занятно. Значит, еще не собираешься удочки сматывать? Нет? Удивительно! Жизнь-то кругом какая! Как много интересного! Удивительно! Ну, оставайся. Скоро водку научишься пить, женишься на какой-нибудь бабе, детей куча будет. И вся недолга! А хорошая за тебя не пойдет, скучно ей будет.

Илья заставил себя рассмеяться.

— Откуда у тебя такая уверенность? И что ты хочешь?

— Я? — живо откликнулся Кобяков. — Да ничего не хочу. Не люблю неискренность, напускное. В этом, разве, беда…

— Врешь ты, Кобяков. Все врешь. Не знаю, отчего, но ты злобный и одинаковый. Я тебя сколько встречаю, и ты все одинаковый, вон как те столбы, что тянутся к поселку, все одинаковые.

Илья толкнул ногой дверь, пошел из столовой. Кобяков не отставал.

— Разговор с вами заинтересовал меня. — Кобяков неожиданно перешел на «вы». — Вы верите чутью женского сердца?

— Чутью? Не знаю… И не понимаю, к чему это?

— Разве? — насмешливо воскликнул Кобяков, и опять мелкими складочками собралась кожа вокруг глаз. — А вот Галя разобралась, поняла.

У Ильи потемнело в глазах: он прав, ничего не возразишь.

— Буду рад продолжить с вами беседу на эту интереснейшую тему, — крикнул Кобяков уже с дороги. — В более подходящем месте…

На дороге ждала его Галя…

Першина уже собирала бригаду. Прибыли первые самосвалы с бетоном. Куда не могли пройти машины, бетон развозили на тачках. Колесо тачки идет по узкой доске и все время норовит сорваться в грязь. Илья отвез пять тачек и понял, что для этой работы нужны крепкие руки и большое искусство. Из пяти он довез благополучно только две, остальные пришлось вытаскивать из грязи с помощью Генки Забелина.

Першина позвала их и велела взять вибратор. Илья ходил по опалубке, то и дело опуская его в бетон. Серая масса волновалась, кипела.

Уйма сколько требовалось бетона под фундамент ТЭЦ. Одна за другой подходили машины, а в траншеях почти не прибывало.