Бог одержимых - Владимир Яценко

   - Эта слава тем, - сказал я, - кто не убоялся изнурительного жара муфельной печи. Кто в ослепительном сиянии голубого солнца мечтал о холодной...

   Я запнулся и замолчал. Вот те раз, - слово забыл! Что же там было?

   - Красоте? - предположил один из таможенников.

   - Нет! - закричал я. - О ночи! И вообще это не та бутылка! У меня был портвейн!

   Меня усадили обратно в кресло, а Смош важно кивнул:

   - Не обращайте внимания, господа. Тяжёлый, изнурительный труд пагубно сказался на душевном здоровье нашего друга...

   - Вы на нас не сердитесь, - враз присмирев, сказал Рамзай. - Какие-то идиоты хапнули руду Златии и не подчинились приказу сторожевика остановиться...

   - Мы же не "вчерашние", - примирительно прогудел второй, поигрывая на ладони нашими цацками. - Это даже не ювелирный сплав...

   Я мало, что понимал, но почти любил их. Прекрасные ребята: лучшие годы своей жизни тратят на злых людей, нарушающих экономический баланс государств и целых планет. Рыцари пошлин и квот. Зигфриды, на чьих могучих плечах покоится финансовое равновесие цивилизации...

   Я вновь попытался встать. Мне хотелось расцеловать их всех.

   Но моя идея почему-то никому не понравилась: таможенники попятились, а Смош повис у меня на шее.

   - Это он на радостях, - сказал Смош. - У нас давно не было гостей...

   - Вижу, что на "радостях"... - пробурчал таможенник.

   - Оставь их Нат, - оборвал товарища Рамзай. - Золото не наше, лигатура не та. А посудине и вправду с полсотни лет. Выпивка и закуска, похоже, тех же времён...

   Нат брезгливо взял двумя пальцами на четверть пустую консервную банку с тушёнкой. Понюхал.

   - Что это?

   - Это еда, господа - торжественно сказал Нич. - Угощайтесь!

   - Еда? - с сомнением переспросил Нат. Он достал из футляра на поясе анализатор и сунул датчик в банку. - Ого! Эта "халва" ровесница моей бабушки!

   - Это не "халва", - радостно вмешался я. Не обманул-таки шипчандлер! - Это тушёнка...

   - Свою скудную пищу, господа, мы приправляли радостью творчества и восторгом от безграничной фантазии человека... - скромно добавил Нич.

   - Дурдом! - подытожил Рамзай.

   Бойцы немедленно вышли. Какие любезные люди! Смотреть на свинство я бы тоже не стал. Но таможенники не спешили. Нат салфеткой вытирал датчик анализатора. Его товарищи стояли в дверях и неловко переглядывались.

   - Что там ещё? - недобро осведомился Смош.

   - Надо бы охрану выставить, - угрюмо сказал Рамзай, подбрасывая сверкающие гранулы у себя на ладони. - Растащат ведь всё. Охнуть не успеете.

   - Вы можете взять это себе, господа, - по-царски распорядился нашим золотом Нич. - В память о нашей незабываемой встрече...

   - Да, - кивнул Рамзай, пряча подарок в карман. - Обязательно выставим. Только имейте ввиду, пока не пройдёте техосмотр, разрешения на взлёт не получите.

   - Какой "техосмотр"? - зашипел на него Нат. - После завтрашних торгов они половину наших рейдеров купить смогут...

   И тут очнулся Роман. Сперва неуверенно, потом всё быстрей, кряхтя и поскуливая, он приподнялся на четвереньки, проворно переполз через комингс и скрылся за стеной. Из коридора послышались возбуждённые голоса. Кто-то отчаянно заспорил, хлопнула дверь, а через минуту к нам заглянул один из "беретов":

   - В уборной заперся, - доложил он Нату. - Извлечь?

   - Я же говорю - "халва", - улыбнулся Нат. - Оставь. Пусть там сидит. Тут и без него нагажено...

   - Даже ядовитые грибы можно кушать, - сказал я. - Если их правильно приготовить...

***

   Вит лежал в ворохе смятой постели, а девица, позванивая пустыми бутылками, разыскивала на полу свою одежду. Но мне было не до неё...

   От золота мы и в самом деле избавились на следующий день. То есть, сегодня. Оптовики разобрали наш улов на браслеты, кулоны, серьги... Думаю, если бы мы не торопились, то могли ещё повысить цену. Но и без этого продажа "результатов" тридцатилетнего отшельничества Ничехираниуса десятикратно превысила самые смелые финансовые прогнозы Смоша.

   Потому-то я и смотрел на Виталия, а не на девицу. Приятно было видеть человека, который ещё не знает, что проснётся богачом.

   Вчера, едва таможенники ушли, мы со Смошем решили внимательнее глянуть на свою добычу и схватились за головы: трюм был забит золотыми фигурками диковинных животных - ракушки, креветки, паучки, рыбки, медузки... Всё безумно всамделишнее, блестящее, красивое. И такого добра сорок пять тонн!

   Смош думает, что это планктон Златии. По всему выходит, что не старатели мы, а рыбаки. Больше всего, конечно, стоило злиться на Романа. В конце концов, анализы делал он. Тунгус незрячий! Взял "гранулы" не глядя, распылил на атомы, да и выдал результат: золото с титано-иридиевой лигатурой. А ведь это жизнь!

   Они-то все довольны: Вит, когда проснётся, Смош, Роман. Ничехираниус счастлив: и от комиссионных, и что весь следующий улов пойдёт под "крышей" его ювелирной школы. Это они так со Смошем сговорились.

   Что ж. Наверное, это хорошо. Им лучше знать. Но мне грустно. Наверное, я - дурак, если не радуюсь... даже наверняка: кому ещё так "везёт"? Отправлялись за слитками, а собрали изделия - диковинных зверушек на две трети из золота с ноготь величиной... Мечта коллекционера!

   Только жаль мне этих замёрзших обитателей Златии. Плавали себе, ныряли в золотой волне, нежились под ласковыми лучами голубого солнышка... и вдруг, прилетели какие-то дураки из космоса и собрали всю эту пляжную компанию на украшения для себе подобных придурков... Неправильно это.

   И ещё об одном жалею, - так и не успел вам о своей вере рассказать. Но об этом, наверное, в другой раз. Хочу тут за Витом немного поубирать...

   Потому что свобода, - это когда делаешь то, что считаешь нужным, а не то, что само собой получается.

ГРЯЗНЫЕ БОТИНКИ

1

   Не сказал бы, что меня всюду встречали оркестром: хлеб-соль, ковровые дорожки... но и не припомню, чтобы где-то скулу воротили, глаза прятали. Будто я к ним в гости просился или от не хрен делать зашёл цветами любоваться.

   Хотя, к слову сказать, цветы у них первый сорт, другого не скажешь: вершина Рю, известный куст. Вроде бы и пыльца не та, что на первой линии, и ледник завязи не способствует, а всё равно: фактура и масличность не хуже основных плантаций. Здесь, на Лютене-3, я уже десятый год кантуюсь, одно время сам в сборщиках ходил, так что всю эту кухню знаю не понаслышке, - изнутри. Добрый ладиль - он же запах даёт, аромат... его ни с чем не спутаешь.

   Но живут бедно. Бараки и нужники на месте вилл с бассейнами, жорства на центральной улице... даже в посёлках третьей линии дороги тротуарной плиткой мостят, а здесь - болото. Ботинки в грязи! И мыть глупо: за порог ступишь, опять в дерьме.

   В двух днях пути отсюда ещё одну такую деревню видел. Куда они деньги девают? Жлобня колхозная. Нет чтоб дороги делать - всё в кубышку, в чулок. Не люблю таких.

   Зато председатель из правильных, с понятием. Трусость ложью не красит: не хорохорится и фантазии не громоздит.

   - Нет, - он качает головой с залысиной до темени. - Если скажу, кого видел, ты меня сразу в психушку отправишь. И спишут меня так, что не то чтобы к звёздам - к телескопу не пустят. Посему придётся поверить на слово - из объявленных твой жиган. Как его возьмёшь, так обратный билет в метрополию и поимеешь.

   Я киваю: соотношение личного ущерба с коллективной выгодой каждый решает по-своему. И советчиков в этом деле быть не может. Да и зачем мне знать, кто в банде рулит? Не всё ли равно? Главное - рапорт о наличии препятствия штатной процедуре уборки урожая. А это уже не романтика. Это - работа. А значит - тоска и рутина.

   Не может витязь иначе к своей работе относиться. Только как к тоске.

   И непременно - смертной.

   А ведь началось всё с малости, с ерунды: начмед доложил о нулевой телеметрии нижнего оператора. Что ж, значит, время вышло. У всех у нас свои часики где-то тикают. Только не может уборка ладиля без "нижнего" обойтись: вагонетки, что по серпантину самоходом спускаются, внизу, в ущелье, нужно в состав собрать, к локомотиву подцепить и к ближайшей маслобойке отправить. Час промедления - полпроцента роста кислотного числа. А если два процента набежало - вываливай и жги. Целебных свойств у перебродившего ладиля, как у гуталина на обуви.