Две судьбы - Сирил Корнблат

Подобным же образом, к нему пришла и вера. Однажды он зашел к одному из жителей деревни, который по совместительству был таоистским священником. Зашел, в основном, из-за того, что ему наскучили бесконечные послеобеденные сказания Ли По. Вместо того, чтобы слушать вместе со всеми (и столь же безразлично) непрекращающуюся повесть о великом желтом императоре, о прекрасной, но порочной принцессе Изумруд и о добродетельной, но простодушной принцессе Лунный Цветок, он заглянул к служителю таоистского культа и сейчас же попался на крючок.

Довольно приятный с виду старичок, днем занимавшийся изготовлением нехитрых орудий крестьянского труда, заронил в его душе несколько жемчужин мудрости, некоторые Ройланд своим затуманенным голодом разумом не воспринял как перлы неописуемой ерунды, и продемонстрировал Ройланду, как нужно погружаться в состояние медитации - сосредоточенного размышления. Это сработало с первого же захода. Ройланд тотчас же закупорился в непрошибаемое состояние "самадхи" - восточную версию самовнушаемого озарения - что вызвало у него потрясающее ощущения и не оставило похмелья после того, как он вышел из этого состояния. В колледже он свысока поглядывал на всех студентов, которые ходили на лекции по психологии, и поэтому сам в ней совершенно не разбирался. Ему ничего не было известно о самогипнозе, которому его научил этот очень приятный старичок. В течение нескольких дней он был всецело охвачен религиозным пылом, однако когда он пытался заговорить о путях господних с Ли По, то китаец неумолимо менял тему разговора.

Понадобилось убийство, чтобы он сумел высвободиться из пут любви и религии.

В сумерки они все сидели и слушали как обычно сказителя. Ройланд пробыл здесь всего лишь один месяц, но, насколько он понимал, теперь ему суждено было оставаться здесь до конца дней своих. Скоро он официально возьмет себе жену... Он уже был уверен в том, что познал истину об окружающей его Вселенной путем таоистского самосозерцания. Чего же ему еще недоставало? Чтобы хоть что-то здесь изменить, нужно было затратить чудовищное количество энергии, а ее-то в таких масштабах у него и не было. Ему приходилось размеренно тратить свои силы, деля их поровну между днем и ночью: днем нужно было как можно больше приберечь энергии для ночных любовных утех, но и ночью нужно было столь же бережно расходовать энергию, чтобы сэкономить для завтрашней работы в поле. Он был бедняком и не мог себе позволить ни малейшего отклонения от раз и навсегда заведенного ритма жизни.

Ли По как раз дошел до довольно пикантного места, когда желтый император провозгласил, весь сгорая от страсти: "Так пусть она умрет! Каждый, кто осмелится противиться нашей божественной воле...", когда по лицам слушателей сверкнул луч карманного фонарика. Все сразу же сообразили, что это самурай - в кимоно и с мечом, и стали спешно кланяться, но самурай раздраженно (все самураи непрерывно были в крайне возбужденном состоянии) закричал:

- А ну сидите спокойно, болваны! Я хочу посмотреть на ваши тупые лица. До меня дошел слух, что в этой вонючей навозной яме, которую вы называете деревней, есть одно весьма примечательное лицо.

Что ж, теперь Ройланду было совершенно ясно, что ему следует сделать. Он встал и, потупив взор, произнес:

- Благородный покровитель ищет меня, недостойного?

- Ага! - взревел самурай. - Значит, это правда! Большой нос!

Он с яростью отшвырнул в сторону фонарик (все самураи к простым предметам быта относились с благородным высокомерием), схватился левой рукой за ножны, а правой выдернул из них длинный искривленный меч.

Вперед вышел Ли По и нараспев произнес:

- Если небеснорожденный соизволит выслушать слово своего покорного...

И тут случилось то, что он обязан был предвидеть. Небрежным взмахом клинка наотмашь самурай обезглавил его. Долг Ли По был оплачен им сполна.

Туловище сказителя еще продолжало стоять какие-то несколько мгновений, затем как полено рухнуло вперед.

Самурай слегка пригнулся, чтобы вытереть клинок о лохмотья несчастного китайца.

Ройланд позабыл многое из своей прежней жизни, но не все. Он рванулся вперед мимо рассыпавшихся перед ним во все стороны жителей деревни и изо всех сил нанес самураю удар ногой снизу вверх. Японец, несомненно, был обладателем коричневого пояса, как мастер дзю-до. Поэтому ему некого было винить, кроме себя самого, за то, что не проявил должной бдительности перед лицом забитых обитателей Угецу. Ройланд же, нанося удар ногою в лицо самураю, начисто позабыл о том, что он босой и поэтому сломал свой обожествляемый невестой большой палец. Однако, несмотря на это, несрезанный затвердевший ноготь выцарапал у воина глаз, после чего все, что произошло позже, уже никак нельзя было назвать поединком. Ройланд так и не позволил самураю подняться. Второй глаз он выбил рукояткой грабель, а затем стал методично вышибать дух из японца руками и ногами, а устав прибегнул к традиционному оружию угнетенных - ржавой цепи. На это все у него ушло добрых полчаса, причем последние минут двадцать самурай непрестанно поминал свою мать. Он испустил дух, когда на западе сверкнул последний луч заходящего солнца. В наступившей темноте Ройланд стоял совершенно один, а рядом с ним лежали два трупа. Жители деревни исчезли все до единого.

Ему казалось (во всяком случае, он делал вид, что ему кажется, что они в состоянии его услышать, и поэтому вопил, что было мочи:

- Простите меня, Вашти. Простите меня, все остальные. Я ухожу. Вы можете меня понять? Послушайте! Разве вы живете? Это же не жизнь! Вы ничего не производите, кроме детей, вы не меняетесь, вы не растете, как положено людям. Но ведь этого недостаточно! Вам нужно научиться читать и писать. Разве можно полагаться только на передаваемые из уст уста детские сказочки о желтом императоре? Деревня растет. Скоро ваши поля сомкнутся на западе с полями деревни Сукоси, и что тогда произойдет? Вы не будете знать, что делать, и поэтому станете драться с жителями деревни Сукоси.

Ваша религия? Это дурман, просто еще один из видов опьянения. Предрасположенность к ней обусловлена вашим извечно голодным состоянием, а затем, когда вы впадаете в "самадхи" и чувствуете себя чуть-чуть лучше, то вам кажется, что на свете для вас больше уже нет ничего непонятного. Нее! Это не так! Вам нужно научиться делать и вещи, и поступки. Если вы не повзрослеете, то неизбежно погибнете. Погибнете все до единого!

А ваши женщины! Здесь все неверно. Для мужчин, разумеется, разве может быть что-либо лучше. Но ведь это несправедливо. Половина из вас рабы, вы это хоть понимаете? Женщины тоже люди, но вы пользуетесь ими, как животными, и убеждены в том, что для них счастье становится старухами в тридцать лет и что их нужно выбрасывать вон ради очередной молоденькой девочки. Ради всего святого, неужели вы не в состоянии представить себя на их месте?