Домик в Армагеддоне - Денис Гуцко

– Адреса и контакты не растерять бы.

– Скачал кто-то на карточку в телефон.

– Да многие скачали.

– Ты что будешь остаток лета делать? Давай ко мне на дачу? У нас под Должанкой дача.

Кажется, только что, пару дней назад, всё было ясно до самого горизонта. Был Стяг, был смысл, были люди, с которыми готов был идти в огонь и в воду за великое дело. И вот – ничего. Задремал, проснулся – а всё украдено. Подчистую. И он стоит один в этой гудящей толпе посреди обворованного мира.

По-другому настроены, Юра сказал. О чём это он?

Пошёл сквозь ряды, всматриваясь в лица, уловить пытаясь, как к нему теперь относятся. Странно: с ним здоровались по-дружески. Вдруг в этих рукопожатиях, кивках, похлопываниях по спине Фима уловил какой-то новый, чрезвычайно взволновавший его оттенок признания.

Услышал:

– Прости, Фимка, вчера ляпнул не подумав.

Кто-то схватил сзади за футболку. Димка Затулин.

Обнялись.

– Как это, Дима? Почему? Из-за часовни? Дима аж дёрнулся, будто в сотый раз пришлось отвечать на глупый вопрос:

– Да нет же! Давно всё было решено. Ещё до этих сборов.

– Как? Откуда знаешь?

Кто-то проходивший мимо толкнул их, они отступили в сторонку.

– Ты слушай. Вчера нас в тёмную посадили, часа полтора прошло, вдруг выпускают. Общее построение. Наших только на трассу вывезли, вал разравнивать повезли, и тут же развернули. Сам приехал, куратор.

– Шульга? Евгений Васильевич?

Дима кивнул, спросил:

– А ты где был?

– Как вас увезли, я ушёл. Да не важно. Дальше.

– Ну, построили, Евгений Васильевич выступил – мол, надежда нации, всяко-разно, – в общем, сказал, что Стяг решено временно закрыть. Сто раз повторил: временно. Просто сейчас так нужно, говорит, момент такой. Неблагоприятный. Вы, говорит, извините, что хотя бы до конца сборов не дождались. Его неожиданно на другую работу переместили. В общем, он не может это оставить в подвешенном состоянии, так сказал. Должен был сам.

– Что сам?

– Закрыть нас должен был сам. Чтобы, в общем, не оставлять. В подвешенном состоянии.

Подошли Женя Супрунов и Дёмин с Чичибабиным. Поздоровались. Дима продолжил:

– Когда Шульга это всё сказал, хай поднялся, конечно, – Дима ухмыльнулся. – Я думал, соратнички порвут нас прямо там на британский флаг. А он ничего и не слыхал про часовню. О чём это они, Тихомирова спрашивает, о какой часовне. А Тихий ему что-то на ухо. Видимо, «потом расскажу». Ну, и все всё поняли. Не бараны. Никто никуда и не докладывал, ясно? Это нас пугали. Чтобы, в общем, обстановку подготовить.

Фима обвёл взглядом ребят.

– Кто-то слышал, родоки чьи-то в курсе, тут в «Казачке» турбазу будут открывать, – хрипловатым своим голосом сказал Дёмин. – С пейнтболом.

Голоса вокруг стихли. На крыльцо вышел Шульга, остановился, улыбаясь в пространство перед собой. Высокий, плечистый, излучающий успех и уверенность. Френч песочного оттенка с тёмными подпалинами на рукавах и по бокам удивительным образом соединил гламур и казарму. В прошлом году приезжал к ним в этом же френче.

За Шульгой вышел Тихомиров, встал рядом.

Фима всматривался в темноту дверного проёма за их спинами, ожидая, что сейчас появится отец Михаил. Но его почему-то не было.

– Вот смотрю я на наших ребят, Прохор Львович, – звучно сказал Шульга, – и переполняюсь уверенностью в завтрашнем дне.

Тихомиров качнулся на носочках, энергично забросил руки за спину.

– Всё же правильная у нас молодёжь, чистая, сильная! – продолжил Шульга. – С такой молодёжью мы поднимем Россию с колен, непременно поднимем. С такой молодёжью мы горы свернём!

Женя, молчавший до сих пор, шагнул вперёд.

– Сказать ему хочу.

Фима заступил ему дорогу.

– Что сказать, Жень?

– А какого… почему они с нами так, Фима?

– Не нужно ничего, – Фима покачал головой. – Не нужно.

– Вы – золотой запас нации! Надежда России! Закрома духовности! – неслось над их головами. – К вам к первым обратится страна в тяжёлую минуту. Вы первые, кто подставит своё сильное плечо, кто выведет её на новые горизонты, в ком взойдут новые, светлые ростки духовности, которой всегда славилась земля русская!

Необычайную цельность и строгость ощутил в себе Фима. Колокол в сердце выстрелил и разлил упругий свой звон по всему телу, до самых кончиков пальцев.

Подозвав ребят поближе, он сказал, обращаясь к Чичибабину:

– Ты говорил, успел со всеми обсудить?

Юра пожал плечами:

– Ну как – «обсудить»… Жаль, тебя не было. Сказал, как сумел. В столовой на завтраке, мы одни остались, только Антон был. Я встал и сказал им – вот, говорю, закрывают, что делать будем? Закроемся, как ящик с куклами?

– Отлично ты сказал, Юр. А они что?

– Многие ответили: останемся кем были, Владычный Стяг нельзя закрыть.

– Многие?

– Многие. Ор стоял не хуже, чем на построении.

– Так! – бросил Фима себе под ноги и высоко поднял голову, осмотрелся, будто искал в лицах и спинах окружающих подтверждения тому, что услышал. Не находил.

Что ж, там видно будет. Кто-то ведёт, кого-то ведут.

– Стяжники! Оплот новой, возрождающейся под сенью православия России! Вас ещё призовёт Отечество! Вы ещё послужите ему со всей искренностью, на которую способны ваши пламенные сердца! Сегодня мы расстаёмся, чтобы завтра встретиться снова! С Богом!

Пауза в речи Шульги затянулась, стало ясно, что он закончил говорить.

– Разойдись! – скомандовал Тихомиров.

– Мы будем ждать! – кто-то крикнул. И ещё:

– Ребята, сайт продолжит работу, давайте оставаться на связи!

Стяжники медленно двинулись прочь от штаба. Увлекаемая общим потоком пятёрка отступила на несколько шагов, остановилась у края газона.

– А где отец Михаил? – спросил Фима, и ребята пожали плечами: не знаем.

– Кажется, митрополит его к себе вызвал.

Они переглянулись, понимая, почему Фима вспомнил сейчас об отце Михаиле.

– Священник нам нужен, – сказал Дёмин. – Если по уставу продолжать… то нужен священник.

– Нужен, – согласился Чичибабин.

Стоя у флагштока, Антон уложил только что снятый им флаг Владычного Стяга в армейский вещмешок и, забросив вещмешок на плечо, двинулся к Белому корпусу.

Папашкин старенький «Опель» стоял по эту сторону ограждения, за КПП. Приехал, видимо, одним из первых, загнал внутрь. Теперь пришлось ждать, пока разъедутся.

Как на каком-нибудь запруженном любореченском перекрёстке, сигналя друг другу и мигая фарами, от КПП отъезжали машины. Автобус понадобился только один, и тот остался не заполнен. Стоял, наполовину высунувшись за ворота, дожидаясь, пока освободят проезд. Передние двери были открыты, слышалась песня под гитару: «Иду в поход. Два ангела вперёд». Часто её пели. Был и официальный гимн, но он так и не прижился.

Вслед автобусу пристроились два чёрных джипа. За тонированным стеклом одного из них просматривался профиль Шульги. Шульга мрачно смотрел на автомобильное столпотворение за воротами, не замечая, как его самого рассматривает Ефим. Дома, на тумбочке возле дивана, у Фимы лежит книга Евгения Васильевича «Россия в полный рост» с его автографом: «С надеждой. Шульга».

Проезд освободился, и, выпустив облачко газов, автобус выехал за ворота. За ним тронулись джипы.

Прощай, Евгений Васильевич. Спасибо за всё.

Россия поднимется в полный рост, и мир облегчённо вздохнёт, встречая этого целованного Богом богатыря, способного в который раз переломить ход истории, влекущей нас в неминуемую пропасть, к гибели гуманистических цивилизаций.

Гавка подошёл к Фиме, тявкнул с блаженной усталостью – умаялся от беготни и эмоций. Папаша завёл машину. Присев на корточки, Фима сложил ладони лодочкой, подставил Гавке под морду. Из приоткрытой пасти шпарило.

– Идём со мной.

Гавка лёг, вяло постукивая хвостом о пыльные плиты.

– Пойдём.

Фима поднялся, встал вполоборота к машине, показал ему: давай сюда. Но Гавка вдруг вскочил и с весёлым визгливым лаем бросился в другую сторону. Добежав до деревьев, остановился, посмотрел на Фиму.

– Как хочешь, – Фима развернулся и пошёл к машине.

Нет, Евгений Васильевич, не куклы. Не марионетки. Не закроете. Это вы нас нашли, не мы вас. Вы лишь угадали, где нас искать. Мы вам не мышки лабораторные. Не вы нас вырастили, неправда ваша. Вы тут совсем ни при чём. Всего лишь помогли нам собраться, разглядеть друг друга. Мы сами выросли на этом благоустроенном пустыре, в который вы – все вы, и вы тоже, пустомели кисельные, – превратили нашу страну. Нашу! Не искать Киева под вами? А хрен вам не мясо?! Мы не венгры и не ляхи какие-нибудь. Мы внуки одного деда. Уж кому Бог пошлёт. Так-то, дяденьки. Теперь мы сами, сами как-нибудь. Сами!

Опять трасса М-4, теперь в обратную сторону. Уставился в окно с переднего сиденья. Хотел назад, но там какие-то папки, тетради. «Истории, – объяснил папаша. – Не успел на дежурстве заполнить».