Город Под Облаками - Павел Юрьевич Фёдоров

сказал он, отставив инструмент, и остановившись в нерешительности посреди комнаты. – Я пробовал и так и этак, гремел, орал, выл, гудел … я все перепробовал, но такой глубины, драматизма… ни то, что не взять, а и рядом не стоял. Вот что я тебе скажу: тогда что мы играем? – вскричал он, – что мы понимаем в русской музыке, которая исправно исполняется всеми кому не лень. Потом я не выдержал и однажды перед репетицией подошел к одному старому русскому виолончелисту и, пока все там настраивались, сунул ему эту партию и говорю, сыграй как надо, только финал…, он взял только несколько аккордов, так все в оркестре затихли, уставились в нашу сторону, таким диссонансом она вдруг прозвучала со всем остальным, таким не пониманием и раздражением, что я быстро, как можно скорее, ушел оттуда. Но я не унимался и пошел в библиотеку Сорбонны, где нашел слова песни – всей песни. – Бас помялся, как-то в нерешительности и вдруг совсем не последовательно сообщил, глядя на Дина, – а я знаю тебя, мы уже встречались, ты же из… этих…? – Бас сделал вращательное движение указательным пальцем, указывая и смотря вверх. – И ты ведь сам понимаешь, что не случайно пришел в тот ресторан, нет, не случайно. У вас не бывает случайностей… потому, там, наблюдая за тобой, я рискнул… и дал тебе нить… зацепишься или нет… и ждал. Зачем ты пришел? Что ты хочешь от меня услышать?

Дин до этого не проронивший ни слова, не спеша налил себе еще немного кофе и, сделав глоток, сказал: «Да собственно ты уже все мне сказал, что я хотел услышать, но, я не помню, чтобы видел тебя раньше».

– Это было в Вене, мы тогда давали «Волшебную флейту» и когда уже свет погас ты и с тобой такой старый мужчина, очень надменный, тебе, наверное, тогда лет десять было, вы появились в боковой ложе и мне с моего места в яме очень хорошо вас было видно, я весь спектакль за вами наблюдал. Этот старик тогда следил за каждым твоим движением. Странно. Это твой дед, наверное?

– Да, дед, это он… никто кроме него… я, пожалуй, с самого начала предполагал это, еще когда увидел афишу…, значит, он с самого начала все спланировал… однако, вижу работу… от них не отнимешь, умеют предвидеть. Так мы отвлеклись, что же в тексте песни тебя насторожило?

– Меня очень заинтересовало то, что там, в театре, тебе не более десяти было, а взгляд, твое поведение человека…, которому на меньше сорока, а то и старше…

– Ну, нас несколько иначе воспитывают, чем остальных детей…

– Да, вижу… – Бас подошел к книжному шкафу, вынул из небольшого ящичка листок бумаги и передал Дину. Тот взял листок и внимательно неторопливо прочитал, напечатанный на нем текст. Отложив бумагу на столик, Дин подпер подбородок рукой, прищурившись, несколько минут смотрел в окно, задумавшись, и не произнося ни слова. Потом, тихо, для себя, произнес: «Да, пожалуй ты прав, здесь есть над чем подумать».

Бас сел напротив Дина в кресло.

– Я начал для себя собирать некоторую информацию…

– Какую, к примеру…? – перебил его Дин.

– К примеру? Ну, вот хотя бы давай возьмем такой факт, – он опять подошел к книжному шкафу и достал толстую книгу, полистав ее, нашел заложенные между страниц несколько сложенных листков бумаги, заполненных написанным от руки текстом. Потом одел очки и начал неторопливо вслух читать: «Сегодня многие в научном сообществе считают, что наша современная наука – это наука наблюдения и опыта, научного метода – который был открыт в семнадцатом веке, когда Галилео Галилей впервые показал свой самодельный телескоп. Как эта новая наука отличается от предыдущих подходов к изучению физических явлений? Доктор Дин Радин, директор лаборатории в Институте Ноэтических наук в Петалума, штат Калифорния, объясняет: "Классическая физика началась в семнадцатом веке, когда пионеры, такие как итальянский математик Галилео Галилей, французский философ Рене Декарт, немецкий астроном Иоганн Кеплер, и английский математик (и алхимик) Исаак Ньютон выдвинули новую идею. Идея заключалась в том, что с помощью экспериментов можно было бы больше узнать о природе, а с математикой, более детально ее описать, и что еще более важно – предсказать. Таким образом, родился рациональный эмпиризм. Классическая физика была расширена и существенно уточнена в ХIХ и ХХ веках корифеями, как Джеймс Клерк Максвелл, Альберт Эйнштейн, и сотнями других ученых. Эта физика – называется классической, или ньютоновской, или физический материал – внес огромный вклад в наше понимание Вселенной, в которой мы живем, и в результате было положено глубокое положительное влияние в общее состояние и развитие человека. Производство продуктов питания, здравоохранение, экономика, образование, транспорт и т.д., и т.д., все было значительно улучшено в результате научных приложений, предоставляемых с помощью анализа и опыта. Без сомнения, материальная наука это благо для человеческого рода. И т.д. и т.п. Нильс Бор показал, как квантовая концепция может объяснить строение атома (1922 Нобелевская премия). В 1924 году Луи де Бройль предположил, что материя имеет волнообразные свойства (1929 Нобелевская премия). В 1926 году Эрвин Шредингер разработали формулировку волнового уравнения квантовой теории (1933 Нобелевская премия). Американский астроном Эдвин Хаббл доказал, что Вселенная расширяется, Хаббл также предположил, что наша вселенная, естественно должна иметь начало; то есть момент, когда вся материя была объединена в одной точке, прежде чем она начала расширяться. Со временем это «начало» стал позиционироваться, как то, что мы сегодня называем теорией Большого взрыва Вселенной, или момент когда материальная вселенная возникла на фоне полного небытия в огромном порыве тепла, света и материи… » – Бас, не дочитав, отложил страницы и спросил: «А где русские были все это время, когда развивалась, так называемая мировая наука, философия, в конце концов, общечеловеческие принципы миропонимания… миропорядка? – Бас, говорил медленно, с расстановкой, заостряя и делая акценты на именах, подчеркивая интонацией их значение в тексте, и вдруг спросил, – Дин, а ты помнишь свою мать?»

– Нет, не помню, – прекрасно понимая, к чему ведет Бас, покачал отрицательно головой Дин.

– И я не помню, – Бас откинулся на спинку кресла и, глядя в окно, мечтательно пропел, по-русски – вниз по матушке, по Волге, – потом немного помолчал и продолжил, – матушка, что для русских матушка… слово-то какое и к кому – к реке. Песня обрывается… и какая в этом их скорбь, какая внутренняя боль… общая. Поди, сыграй это… нет, нам такое не дано. Они летают в космос, овладели атомной энергией, имеют оружие, которое и не снилось никому…,