Московиада - Юрий Андрухович

Конец всему этому положила Галя, с которой я тогда начал встречаться параллельно. Ее не устраивало мое традиционно опухшее лицо, постоянная сонливость, сопровождающаяся довольно выразительным отупением, мои не слишком убедительные упоминания о каком-то романе в стихах, который будто бы отнимает все мои силы, а главное — мое нежелание оставаться у нее на ночь. Наконец она раскусила во мне хронического алкоголика и начала грозить знакомым наркологом, ведомственным диспансером и принудительным лечением. Однажды она, не пожалев нервов, выследила меня с Астрид и устроила мне отвратительный мордобой перед входом в гостиницу «Россия». Астрид долго не могла понять, что происходит и кто эта ненормальная русская женщина. А потом начала хохотать. Просто помирать со смеху. Даже предложила, чтобы дальше мы встречались втроем. И зря. После того вечера я больше никогда ее не видел. Думаю, ее уже нет среди живых. У меня есть подозрение, что Галя подбросила ей одну из своих подопытных кобр. Яд подействовал молниеносно.

Никто из обслуги и не догадался об истинных причинах смерти Астрид. Ее отвезли в Америку на самолете с пересадкой в Париже. Мне удалось снова подняться на ноги, но Гале я долго не мог этого простить. Я больше чем уверен, что когда-нибудь она и на меня напустит свою змеюку. Вот к какой женщине я сейчас направляюсь, Ваша Королевская Милость. И пусть хранит Вас Бог от таких запутанных отношений с бабами, как у меня, простите, пожалуйста.

Вот он, этот дом-обломок, дом-инвалид, дом, из которого растут деревья, дом — старая крепость, дом, где никто не живет, кроме одной сумасшедшей, которая любит ядовитых рептилий и тебя, фон Ф. Может, ты тоже рептилия? Может, твой язык давно уже раздвоился, размяк в алкоголе и треснул от словоблудия? Но дом красивый. Именно теперь, в зябкой разрухе, с черными окнами и раздолбанными балконами, под дождем, который не желает остановиться. Вообще, что с ним думают делать? Сносить? Жаль: уникальный образец модерна, начало века, расцвет капитализма в России, серебряный век декадентов, ницшеанцев, толстовцев, соловьевцев, евразийцев, мистических анархистов, молодых самоубийц и еще бог знает чего. Реставрировать? Некому. Все строители стоят в очередях за красным крепким. В связи с такой своеобразной ситуацией старую Москву реставрируют финны или турки. Особенно турки — добрые наши южные соседи, работящая нация, чье само название является для нас синонимом слова «болван». Но только они, турки, могут спасти Москву, как когда-то гуси спасли Рим, от окончательного распада и запустения.

Самое главное — что у Гали до сих пор не отключили свет, воду и газ. И пока это будет, она останется здесь, потому что ей больше некуда идти. Одна в пустом рассыпающемся доме. Вслушиваясь в ночные визжания котов. Бесстрашная и прекрасно тренированная. Охраняемая любимыми змейками, шипящими в стеклянных коробках… Она открывает тебе и стремительно — даже как-то слишком — возвращается в комнату. Никаких объятий, поцелуев, горячих слез, а-а, пришел, ну и черт с тобой, мокрый, как щенок, небритый, вспомнил, что я существую на свете, а мне все равно, пришел ты или нет, не надо делать меня счастливой… Продираюсь сквозь кущи омелы, вымахавшей у порога, и вхожу. Обжита фактически только одна комната. А коридор пустой, если не обращать внимания на стеклянные коробки. Но в полутьме змей не видно. Чуть слышно какое-то равномерное шипение, но это, возможно, шипит, плавясь, маргарин на взрывоопасной кухонной плите.

— Галя, я, кажется, болен, — говоришь каким-то дрожащим голосом, как задрипанный актер-трагик. — Если разрешишь, я приму у тебя горячую ванну. Можно от тебя позвонить? О, ты тут себе выпиваешь?..

С ней такое время от времени случается. Покупает бутылку-другую и потихоньку цедит. А ты и не обратил сначала внимания, что она уже хорошая. И выглядит не лучшим образом: синие круги под глазами, халат, наброшенный на ночную рубашку, постель до сих пор разобрана, в комнате бардак.

— Что-то случилось? — спрашиваешь ты и сбрасываешь на пол, как сказал поэт, отяжелевший, словно знамя, плащ[12].

— Ну, ты тоже сегодня не постился, — наконец слышишь ее голос.

Кстати, как никто другой, она умеет различать, пил ты что-нибудь или еще нет.

— Что правда, то правда, — отвечаешь уже из ванной, открывая кран горячей воды. — Знаешь, я почувствовал, что у меня поднимается температура, и немного выпил для профилактики…

Возвращаешься в комнату и среди всякого барахла находишь ее двухкассетник. Знакомыми тебе трусиками вытираешь с него пыль.

— Я забрал последний концерт Майка Олдфилда. Послушаем?

Она, конечно, ни гугу, хмуро держит в руках стакан с водкой, но начинается музыка — гитары, флейты, барабаны, клавесины, в ванну бежит вода, хоры ангелов зовут мореплавателей открывать новые экзотические земли, каравеллы пристают к влажным южным островам, ты набираешь телефон Кирилла.

— Отто! Прекрасно! Где ты пропадаешь, я долго должен тебя ждать? — выпаливает Кирилл вместо приветствия.

— Минут через двадцать я буду у тебя, — успокаиваешь его ты.

— Тут теперь почти все в сборе: Омелян Порфирович, Люба, Андрий… Ты всех задерживаешь, Отто! Мы же так никогда ничего путного не сделаем! Где ты сейчас?

— На одной автобусной остановке, старик…

— На какой остановке, где?

— Какое это имеет значение, Кирилл? Главное, что я скоро буду!

— О’кей, ладно. Мы ждем еще двадцать минут. Не больше.

— Даже меньше. Я буду раньше, чем через двадцать минут.

— О’кей, ждем.

В трубке короткие гудки. Так. Одно дело сделано. Садишься к столу, потому что Галя кивком показывает тебе на стакан.

— Выпей, — говорит она.

— Водка пьешь — свинья летаешь, — произносишь древнюю узбекскую мудрость.

Водка идет довольно неплохо. Теперь айне кляйне цигаретте — и хлобысь в ванну. И пошли они все. Тут тебя никто не найдет. Можно сидеть годами. Пока турки не отремонтируют дом. Пока не наступит новый серебряный век.

— Что нового, Галя?

— Я вчера вернулась из Средней Азии.

— И как успехи?

— Несколько молодых эф. Недавно вылупились. Где-то с полмесяца.

— И что ты будешь делать, когда ваша империя распадется? Куда поедешь за эфами? В Псковскую область?

— Ты уже сто раз меня об этом спрашивал, — кривится она.

— И сто раз не слышал от тебя ответа. Зачем ты пьешь?

— Такое настроение. Ничего не хочется. Наливай еще. Это не последняя бутылка.

— Как тебе Олдфилд?

— Я решила, что ты больше не должен сюда приходить. И вообще — я вычеркиваю тебя из своих списков. Купайся и вали.

— Обязательно. Кстати, мне все равно надо идти. Надо в «Детском мире» купить подарок для детей моих друзей. А дети моих друзей — это мои дети.

— Не смешно.

— Я знаю, Галюня.

Она закуривает, нетвердо поднимается из-за стола и, покачиваясь, добирается до окна. Курит и смотрит в окно. Под Майка Олдфилда.

— У тебя уже кто-то есть, Галя?

Маленькая глиняная ваза, знакомая тебе ваза с подоконника, без предупреждения летит в направлении твоей головы. Успеваешь уклониться, как способный боксер. С Галей это бывает. Хорошая была ваза.

— Ты пришел, чтобы поиздеваться?

— Что за глупые вопросы? Конечно! Я только тем и живу, что сосу из тебя кровь…

Зеленая разовая зажигалка пролетает рядом с твоим ухом. Майк Олдфилд забавляется тамбурином и кастаньетами. Следующим полетит, наверно, утюг. Надо быть осторожней в выражениях — не очень хочется получить им в висок.

— Последний раз, когда ты был здесь, ты вел себя со мной, как с проституткой… Получил свое — и свалил. Пропал на две недели…

— Я писал роман в стихах, Галя.

— Писал! Ты мог бы просто позвонить. Я же не держу тебя!..

Она таки слишком много выпила. И этот утюг стоит слишком близко к ней. А вода в ванне, кажется, уже набралась…

Так и есть! Полная ванна прекрасной щедрой горячей воды, которую ты так любишь. Из комнаты доносится ее голос:

— Живи себе как знаешь!.. Потом будешь на своей Украине рассказывать, как имел тут одну глупую кацапку…

— И не одну, Галя, не одну, — отвечаешь уже раздетый, залезая в ванну.

В комнате что-то обо что-то разбивается. Но это не утюг. Стараешься угадать, что именно. Черт побери, как стучит в висках. Лоб тянет градусов так на тридцать восемь. Даже с лихуем, как говорят твои знакомые российские писатели. Закрыть глаза и думать о великом. Жаль только, что не прихватил сюда стакан с водкой. Ибо наши предки — славные казаченьки — водкой любую болезнь изгоняли. Водкой и горячими ваннами. Но в походе не пили. За это били палками. А ты сегодня в походе и нажрался как паскуда. Палок ему, палок, сукину сыну!

Открываешь глаза. Вот по трубе ползет змея. Должно быть, хочет прыгнуть к тебе в ванну. Но как она сможет спрыгнуть? Для того чтобы прыгнуть, нужны какие-никакие ноги. А у змей ног нет, за исключением медянок. Она не прыгнуть хочет — нет, она упасть хочет к тебе в ванну. Сползет по трубе немного ниже — и кранты.