Новые приключения в Стране Литературных Героев - Станислав Рассадин

Холмс. Как вы сказали? До моей! Быстро же вы забыли уроки Стародума!

Уотсон. Ах, при чем тут Стародум? Он говорил совсем о другой басне!

Холмс. Но мог бы сказать и об этой... (Очень похоже изображая Стародума.) «Ежели б сочинитель полагал своей целию в точности следовать морали сей басни, он, всеконеч­но, показал бы токмо то, как могущий Волк растерзал беспомощ­ного Агнца. И все. Сего было бы с лихвою достаточно!»

Уотсон (на этот раз ему не до восхищения). Право, это неуместные шутки!

Холмс. Какие шутки, Уотсон? Ведь басня «Волк и Ягне­нок» в самом деле совсем не о том, что провозглашено в ее пер­вой строке. Вдумайтесь, мой впечатлительный друг! Ну, разве стоило бы рассказывать всю эту историю только затем, чтобы обосновать простейшую мысль: «У сильного всегда бессильный виноват»? И разве смысл басни не в тех лживых обвинениях, которые бросает Ягненку Волк?

Уотсон. Да... Пожалуй... Хотя, по правде говоря, мне сейчас трудно сосредоточиться. Я еще не остыл от волнения.

Холмс. Еще бы не волноваться! То, что мы с вами видели и слышали, поистине драматично, как вы верно заметили. И сов­сем непросто, я бы даже сказал – странно! Казалось бы, мы должны всего-навсего радоваться, когда Ягненок ловко и убеди­тельно опровергает все, что на него взваливает Волк. И по­беждает в споре!

Уотсон (горячо). Вот именно! (И тут же разочарованно.) Да, но... Но почему же его победа не радует? Напротив, вызывает тревогу?

Холмс. Потому, что здесь-то и заключен удивитель­ный секрет крыловской басни. Да, Ягненок как бы побеждает, но мы все время помним, что победа его не спасет. Больше того! Каждый ответ Ягненка, безоговорочно доказывая его правоту, приближает беднягу к гибели. И когда Волку уже совсем нечего возразить, в ход идут не слова, а клыки и ког­ти.

Уотсон. Ага! Значит, речь лишь о том, что богатый, мно­гообразный смысл басни невозможно свести к одной-единственной строчке морали?

Холмс. Браво, Уотсон! И именно для того, чтоб вы это по­няли, я и втянул вас в расследование, казавшееся вам бес­смысленным.

Уотсон. Да, теперь я все понял! Хотя должен признать со стыдом, что если бы не ваш блистательный, не побоюсь сказать, гениальный анализ происшедшего в басне «Волк и Ягне­нок», способный доставить новые лавры даже тому, кто когда-то раскрыл тайну баскервильской собаки и шести Наполеонов, я бы никогда... Но я вижу, вы смущены моими словами, Холмс? Право, это ложная скромность!

Холмс (не слишком охотно). Не в скромности дело, мой красноречивый друг. Просто переубедил вас не один я. И даже не совсем я...

Уотсон. Не вы? А кто же, позвольте вас спросить?

Не будем забывать, что Холмс привык всегда и во всем быть первым, свысока поглядывая на каких-нибудь там инспекто­ров Скотланд-Ярда. Но он честен, и поэтому, если даже нехотя, заставляет себя сказать чистую правду.

Холмс (небрежно, как о сущем пустяке). Выдающийся русский ученый Выготский и его книга «Психология искусства»...

Уотсон (которому очень хочется поддержать репутацию своего друга и кумира). Что же! Тем более! Уже одно то, что вы при вашей необыкновенной занятости нашли время обнаружить и прочитать книгу, которая...

Холмс (мужественно). Говоря совсем по правде, Уотсон, эту книгу передал мне через Сэма Уэллера наш друг Архип Архипович... Но не только в ней суть. Главное, что переубедило вас, – это ваше собственное волнение. Да, не удивляйтесь, Уот­сон! То волнение, которое может быть вызвано только истинно художественным произведением. В чем была сила и новизна басен Крылова по сравнению с тем, как их писали во времена сурового Стародума? В том, что, беря стародавние сюжеты, кото­рые должны были твердо доказывать ту или иную истину, ну, скажем, что люди падки на лесть, Крылов относился к ним как поэт. Как художник. Видел и открывал в них сложность под­линной человеческой жизни – вот почему из истории про Волка и Ягненка, рассказанной до него и римлянином Федром, и фран­цузом Лафонтеном, и русским Сумароковым, у Крылова вышла «маленькая драма», как выразился все тот же Выготский...

Уотсон. Заметьте, Холмс, не только он, но и я!

Холмс (великодушно). Разумеется, и вы, мой проница­тельный друг!

ГЕНА В СТРАНЕ ЧУДЕС

Простимся пока с Почтовым Дилижансом. Закончился его первый (в этой книге) рейс, во время которого вы, между прочим, встретились с одним из чудес, возможных только в Стране Литературных Героев: Шерлок Холмс, в рассказах Артура Конан Дойла никогда не выказывавший интереса к так называемой изящной словесности, восполнил этот (без сомнения, недостойный его) пробел, и тут сумев проявить свой аналитический ум. Хотя от кого же и ждать невозмож­ного, как не от него?

А сейчас и Гена, и все мы на пороге: он – квартиры Архи­па Архиповича, мы – той области Страны Литературии, которая даже для нее, где к чудесам не привыкать, слишком уж необыкновенна.

Гена. Архип Архипыч! Что это вы такое делаете?

Профессор. Письмо читаю. А почему это простое заня­тие так тебя удивило?

Гена. Так ведь на письма же у нас Шерлок Холмс с докто­ром Уотсоном отвечают. Что ж вы им и это не передали?

Профессор. Из жалости.

Гена. К кому это? К ним, что ли?

Профессор. Да нет... Впрочем, хватит задавать пустые вопросы. Возьми-ка лучше да и прочти вслух.

Гена. Пожа-алуйста... Трудно, что ли? Значит, так: «Здрав­ствуйте, Архип Архипович и Гена! У меня к вам просьба. Я не­давно прочитала книгу Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес» и слушала по радио отрывки из другой его книги, «Алиса в Зазеркалье». Эти сказки мне очень понравились, я много смеялась, а потом подумала: что же хотел сказать автор? К со­жалению, я так и не нашла ответа. Книги веселые, но не может быть, чтобы Льюис Кэрролл написал их только для смеха. На­верное, в этой куче бессмыслиц все же есть какой-то смысл. Или я ошибаюсь? Надя Мальченко, город Пермь»... Все. Ну, и кого же вы тут пожалели?

Профессор. Тебя... Ну да, кого же еще? Я, увы, уже слишком взрослый человек, чтобы свободно чувствовать себя в Стране Чудес. А ты... Неужели ты согласился бы уступить это удовольствие Холмсу с Уотсоном? В общем, собирайся. Думаю, уж ты-то отыщешь там ответ на вопрос Нади Мальченко.

Гена (он в этом совсем не уверен). Вы считаете? Только я, вообще-то, не так уж хорошо эту Страну помню. Я Кэрролла давно читал.

Профессор. Не беда! Дорогу тебе там кто-нибудь да укажет – не пустыня, слава богу... Да, и прихвати с собой вот это!

Гена. А что это за коробочка?

Профессор (несколько уязвленно). Это тебе, дружок, не коробочка, а дистанционное управление нашей машиной. Если с тобой стрясется что-нибудь уж слишком... гм... чудесное, наж­ми кнопку – и вмиг очутишься рядом со мной.

Гена. Ну, ладно... Попробуем.

Профессор. То-то. Итак, настраиваю машину. Льюис Кэрролл. «Алиса в Стране Чудес»... То есть виноват: на этот раз – «Гена в Стране Чудес»!

И – абсолютная тишина. Гена совершенно один.

Гена. Надо же – никого... А Архип Архипыч еще говорит: не пустыня. Как же не пустыня, когда... Ой! Что это в воздухе такое? Улыбка? Честное слово, улыбка! Только кто улыбается, не... (Раздается негромкое «мяу».) Смотрите, кот! Кот прямо из воздуха возникает и еще улыбается, зараза! (Снова «мяу!», но уже обиженное и сердитое.) Ой, извините! Это я нечаянно. Ска­жите, пожалуйста, как это у вас получается?

Кот. Мяу! Потому что я Чеширский кот.

Гена. Чеширский? Понятно. То есть, наоборот, ничего не понятно.

Кот. Ну, если тебе так уж хочется и если ты не будешь на­зывать меня всякими нечаянными словами, я объясню. Видишь ли, ученые утверждают – а ученые знают все-все на свете, даже то, чего нельзя и не нужно знать, – что некогда в Чешире... Это такое местечко в Англии... Словом, там продавали сыр в виде улыбающейся кошачьей головы. Ясно?

Гена. Насчет сыра ясно. А насчет вашей улыбки не очень...

Кот. Мяу! Какой недалекий мяуальчик! Скажи, если ты съешь этот сыр, можешь ли ты утверждать, что при этом съел и улыбку?

Гена. Улыбку? Нет.

Кот. Ну, вот! Значит, улыбка может существовать отдельно. Как у мяу... как у меня: она появляется прежде, чем возникну я сам, и остается после того, как я исчезну. Сейчас я начну исче­зать, и ты это увидишь.