СССР: вернуться в детство? - Ольга Войлошникова

Мама начала возмущаться, что не хочет она учиться «и вообще», но, по-моему, задумалась.

07. И ВОТ Я ПРЕДПРИНЯЛА РЕШИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ…

МУРАВЬИШКА

7 декабря 1981

В понедельник я проснулась в девять — а мама в школе. Бабушка меня завтраком накормила и в кухне своими делами занялась, а я оказалась предоставлена сама себе. Вторая школьная смена, на которую я запланировала поход в школьную библиотеку, начнётся в два, а значит, у меня есть как минимум ещё четыре часа времени. Четыре часа, в которые я буду предоставлена сама себе, аллилуйя!

Я ещё раз критически оглядела комнату. Знаете, что меня раздражает? Огромный детский уголок. Если бы не он, можно было бы сюда невысокий стол поставить, самый простецкий, пусть даже самоделишный, а на него машинку.

А что у нас во встроенном шкафу в верхних отделах, под потолком, а?

Если вы не знаете, что такое целеустремлённость, так я вам расскажу. Дано: маленький гном, одна штука (я); рост у меня сто четыре сантиметра, я смерила. Стремянки нет. Стола большого в комнате нет. Но есть довольно крепкий (на мой профессиональный взгляд, ха) детский стол, на который влезает две табуретки. С этого уровня я могу, приподнявшись на цыпочки, дотянуться до запирающего шпингалета. Но рассмотреть внутренность шкафа уже не могу, и для этого мне нужна ещё одна табуретка, поменьше, которая встаёт на две предыдущие.

В резерве у меня оставался ещё один маленький стульчик, но пока я справляюсь с осмотром и без него — да, я залезла на всю эту пирамиду.

Верхние отделы щепочного шкафа (то, что называлось изысканным словом «антресоли») оказались практически пустыми, несколько старых тетрадок не в счёт. Отлично! Я сползла с пирамиды и выбрала из кукольного уголка предмет, который, по моему мнению, должен был стоять в самой глубине пустого шкафа — большой кукольный шифоньер.

Да, я ничего не собиралась выбрасывать! Осуждайте меня хором или кидайте тапками, но к тому моменту, когда родятся мои первые дети, всё это ребяческое богатсво будет пролюблено (роздано, утащено в садик), а годы будут самые что ни на есть говённые. И детские игрушки пойдут им под стать — самый дешманный и непрочный китайский ширпотреб. Моей старшей дочке одни рассказы достанутся о том, как классно я играла. Но не в этот раз. Я планировала законсервировать своё барахлишко лет на пятнадцать. Потихоньку, как муравей, затащить и утрамбовать, пока возражать некому. Кстати, надо тетрадку вытащить с черновиками из кукольного чемоданчика…

Бабушка зашла в комнату в тот момент, когда я с шифоньером в руках залезла на столик и примеривалась к первой линии табуреток. Хорошо, что выше не успела забраться — по-любому бы сверзилась от неожиданности.

— Оля! — бабушка кинулась ко мне. — Ты зачем это?

— Баба! — я прижала к себе шифоньер, который она пыталась вынуть из моих рук. — Я делаю перестановку! Мне нужно рабочее место, для писательства.

Бабушка явно огорчилась. Подозреваю, она надеялась, что я пару дней поиграюсь, пока блажь не пройдёт, а тут такое.

— Ты лучше подстрахуй меня, — попросила я.

— Да погоди, не лазь! — она ссадила меня вместе с шифоньером на пол. Давай большой стол хоть занесём? Он понадёжнее будет.

— Давай! — обрадовалась я. Большой стол сразу раздвинул бы горизонт моих возможностей.

Стол пролез в дверной проём еле-еле, как будто этот проём именно для того делали, чтобы ширину столов измерять. Помощник из меня был совсем смешной, мы чуть не расколотили стеклянную вставку в двери, но в конце концов пролезли. Удивительно, но бабушке даже не пришло в голову со мной спорить. Это что, я уже тогда была такая упёртая? Или научилась давать логические обоснования поступкам? Вот уж не знаю.

Бабушка взгромоздила на стол детский столик, и, в принципе, даже табуретки не понадобились.

— Можешь мне подавать? — предложила я. — А я наверх залезу.

— Ну, давай!

В четыре руки мы быстро утолкали в пустое пространство всю игрушечную мебель и бо́льшую часть игрушек из нижних отделов шкафа. Антресоли наполнились практически до состояния «битком».

— Всё? — спросила бабушка.

— Всё! Спасибо! — я спрыгнула на пол.

— Стол пусть тут стоит. Мама придёт — вместе унесём, а то разобьём мы с тобой стекло.

— Ага.

— Ну, пошли чай пить!

— Ты иди наливай, а я пока тут пыль вытру.

Я навела марафет в освобождённом углу, попила чаю (процедура неожиданно включила тарелку супа и бутерброд) и начала собираться в школу. К двум пойду, чтоб толкучки у дверей уже не было. Приготовила свой альбом, пару карандашей, тетрадку, ручку. Резинки стирательной вот у меня приличной не было, эта розовая — слёзы одни, как кирпич…

— Ты куда? — спалила меня бабушка.

— Погуляю схожу.

— А-а. Ну, иди. Подушка-то в шкафу, достать тебе? — имелась в виду специальная подушка для катаний с горы, мягкая и с одной стороны клеёнчатая, с ручкой — вместо ледянок нам мамы шили.

— Не, я, может в школу зайду. Ты меня не теряй.

Школа у нас совсем рядом: дойти до соседнего дома и перейти дорогу — вот и школьный двор.

— Ну, аккуратно через дорогу иди, — напутствовала меня бабушка, и я потопала по лесенке. Неуклюжая, всё-таки, обувь — валенки.

На втором этаже я вспомнила, что меня, наверное, дежурные не пропустят в младший блок без сменки. Да блин! Наверх в негнущихся валенках идти ещё неудобнее.

Бабушка открыла дверь на мой звонок, удивилась.

— И́чиги мне дай, — попросила я.

Летнюю обувь где искать? А в Биликтуе, в том холодном доме, я носила такие полутапочки-полуботинки, самошитые из овчины, мехом внутрь. Мама называла их ичигами, и они точно должны быть где-то тут, дома.

Получив кулёк с меховыми тапками и посмотревшись в зеркало (на всякий случай, вернулась же), я снова поковыляла по лестнице.

ЗДРАВСТВУЙ, АЛЬМА МАТЕР!

В восемнадцатой школе я проучилась все десять лет, и знала тут всё и всех (как облупленных, ха!). Раздевалки у младшего блока не было, все раздевались в классах. Я переобулась, сняла шубу (шапку и шарф — в рукава!) и подошла ко входу в младший блок, у которого стояли трое бдительных дежурных. У всех троих — октябрятские звёздочки. Второй класс. Хотя, может, и третий.

Судя по тишине, занятия у второй смены уже начались.

— Ты куда, такая маленькая? — строго спросила меня девчонка в белом фартуке.

— Моя мама сегодня работает в продлёнке, — ответила я. — Я иду к ней.

Тут главное — уверенность! А то не пустят, и будешь как олень целый час топтаться, пока кто-нибудь из учителей не пойдёт.

— Пусти её, Юлька, — сказал пацан, и одна из широких глухих створок, крашенных белой краской, слегка приотворилась — только мне и прошмыгнуть.

Я поднялась по лестнице, памятной мне тем, что однажды я тут слетела со второго этажа. Сдуру поехала по перилам за остальными, а ранец перевесил. Обошлось ушибом, но больно об перила было, шопипец.

Кабинет продлёнки находился в самом конце второго этажа, над спортзалом младшего блока. Но он был закрыт.

Не поняла.

Я подёргала ручку.

— А ты кого ищешь? — спросили сзади.

Татьяна Геннадьевна! Я по голосу узнала. Классная тётенька, много лет в младшем блоке завучем и учителем была. Я шустро повернулась:

— Здравствуйте! Я маму ищу. Меня Оля зовут.

— Очень приятно, Оля. А я — Татьяна Геннадьевна. А как зовут твою маму?

Диалог начал напоминать сказку про Красную Шапку.

— Галина Николаевна. Или Гульчачак Нугмановна — я не знаю, как вы решили её здесь называть.

— Понятно. Она сейчас с продлёнкой на обеде. Я могу тебя проводить, только давай вещи твои в кабинете оставим, чтоб в столовую не тащить.

— Так закрыто же, — я для убедительности подёргала дверь.

— А у меня есть второй ключ! — Татьяна Геннадьевна продемонстрировала мне объёмистую связку, открыла кабинет и помогла мне разместить шубейку на довольно высокой вешалке.

И тут мне пришла в голову мысль. Сейчас проверим, насколько гениальная.

— Татьяна Геннадьевна, а может, я не буду маме работать мешать? Вы могли бы попросить библиотекаря, чтобы мне разрешили почитать в читальном зале?

— А ты умеешь читать? — удивилась она.

— И весьма неплохо, — чопорно ответила я, и Татьяна Геннадьевна засмеялась.

— Ну, пошли.

Библиотека располагалась в вечно сумрачном аппендиксе рядом со входами в спортивный зал. Мы поднялись на второй этаж, и Татьяна Геннадьевна распахнула передо мной тугую дверь:

— Заходи! — и в глубину помещения: — Анна Дмитриевна!

Тэ-экс, а библиотекарша-то не та, которую я помню…

Из-за стеллажей показалась хозяйка помещения:

— Да, Татьяна Геннадьевна, что случилось?

— Анна Дмитриевна,