Тяжелый рок - Уоррен Мерфи

На второй день Ласа обнаружил свежие следы. Остолопы-носильщики решили, что это подходящее место для засады на зверя, и предложили забраться на дерево и ждать.

– Здесь место, где зверь уже был, а не то, куда он направляется, – сказал Ласа.

– Но пантеры часто возвращаются на свой след, – возражали носильщики.

– Она направляется не сюда. Я знаю, куда она идет. Она раздражена нашим присутствием, и я знаю, куда она идет. Минуты через три мы найдем более свежие следы.

Они двинулись дальше, и через три минуты один из носильщиков вскрикнул, изумленно показывая на влажный след. Вода еще только заполняла отпечаток когтистой лапы.

Носильщики отказались идти дальше.

– Значит, вы хотите остаться здесь?

Оба кивнули.

– Тогда я пойду дальше один.

Как он и ожидал, они последовали за ним. За носильщиками кое-кто следил; он мог об этом судить по особой тишине позади них, которая наступает, когда крадется хищник. По-другому поют птицы, и исчезают мелкие животные.

– Ну что, хотите сейчас забраться на дерево? спросил Ласа.

Носильщики, спотыкающиеся от страха, с радостью согласились. Ласа велел отдать ему винтовки и длинные ножи для рубки кустарника, чтобы им было удобнее забираться на дерево.

Первый, обхватив ствол дерева ногами, поднялся на несколько футов; за ним последовал второй. Взяв одно из ружей за ствол, Ласа взмахнул им как топором и ударил по коленной чашечке того, кто залез выше. Не успел тот с криками свалиться на землю, как Ласа ловко развернулся, чтобы расправиться со вторым. Бах! – и удар обрушился на колено второго. Первый попытался уползти, но Нильсон разбил ему другую коленку и левое запястье. Второй неподвижно лежал вниз лицом на земле, чуть дыша. Сильным ударом Ласа раздробил ему левое плечо.

Разумеется, если бы их нашли в таком состоянии, стало бы совершенно очевидно, кто их так отделал. Но Ласа знал, что у него есть сообщник. Тот, у которого была раздроблена кисть, заплакал и стал молить Ласу сохранить ему жизнь.

– Убивать тебя я не стану, – отозвался Ласа. – Даже если ты станешь меня умолять, а ты будешь умолять, вонючая мартышка.

Ласа закурил местную мерзко пахнущую сигарету и углубился ярдов на тридцать в джунгли. Позади раздалось характерное шипение и рычание и крик носильщика, молившего о скорейшем конце мучений.

Ну что ж, он обещал не убивать его и сдержит слово. Сзади слышались истошные вопли, рычание, хруст костей. Ему вдруг пришло в голову, что куриные кости считаются опасными для домашних кошек, а человеческие, похоже, вовсе не опасны для кошек побольше. Ласа Нильсон докурил сигарету. Он не хотел тревожить пантеру до окончания трапезы. Это нехорошо. Он проверил винтовку, тихо отодвинув затвор. В патроннике виднелась пуля – красотка с медным носиком.

Бесшумно, шаг за шагом, он возвращался к дерену. Неожиданно раздался рев, и черная пантера, из раскрытой пасти которой еще капала кровь, бросилась на Нильсона. За долю секунды до выстрела Нильсон сумел оценить размеры и мощь зверя. Это была действительно самая крупная патера из всех, что он встречал. Потом – трах! – и медноносая красотка прошла сквозь небо в мозг животного. Летящее тело пантеры отбросило Ласу в заросли, но он успел отводом винтовки защититься от когтей.

Он быт полностью расслаблен – единственный способ уцелеть в подобных ситуациях.

Нильсон выбрался из-под тяжеленного тела судорожно подергивавшегося черного леопарда. Пасть зверя смердила, как сточная канава. Он почувствовал боль в левом плече. Надо же! Этот мерзавец все-таки достал его. Он ощупал пальцем рану. Ничего страшного, и даже хорошо, что это увидит Гуннар. Гуннар это оценит, особенно узнав, что носильщики мертвы. Все во имя любви к его дражайшим мартышкам!

У подножия дерева Ласа заметил останки носильщиков. Отлично. Пантера потрудилась над ними так, что не осталось никаких следов избиения. Зверюга явно была голодной. Вот и хорошо. Ведь иногда пантеры не нападают. В отличие от красавца-буйвола.

К тому времени, когда Ласа добрался до больницы в населенном пункте, именовавшемся на карте городом, там уже все знали. Все, что он рассказал в деревне, а местные жители нашли останки носильщиков.

Из деревни его уведомили, что в благодарность посылают шкуру пантеры и двух живых свиней. Ласа Нильсон показал подлинную щедрость, ответив, что передает шкуру вдовам погибших.

– Пусть они продадут ее, – печально сказал он. – Как жаль, что их мужей не вернуть.

Свиней он оставил себе. Он любил свежую свинину.

Ласа появился в больнице, когда доктор Гуннар Нильсон осматривал ребенка, страдающего коликой, и давал наставления его матери. Гуннар был на полдюйма выше и старше на шесть лет, хотя выглядел на все семьдесят. По тонкому загорелому лицу разбегались глубокие морщины, в бледно-голубых глазах была грусть. Из года в год он вынужден был повторять пациентам, что почти ничем не может им помочь. Его больница была лишь одним названием. В ней не было операционной, а новые антибиотики расходились по большим городам и богатым людям. Гуннар Нильсон мог только дать совет и что-нибудь из местных средств, которые, несмотря на свое мифическое могущество, помогали лишь психологически.

– Я занят. Пожалуйста, зайди через несколько минут, – сказал Гуннар.

– Я ранен, – с упреком сказал Ласа. – Хоть я всего лишь твой брат, я все-таки ранен.

– О, прости. Сейчас я тебя осмотрю.

Гуннар попросил женщину с ребенком зайти попозже. Он не хотел никого обижать, но в больницу прибыл раненый.

Доктор Нильсон прижег рану, так как в его распоряжении не было ни одного достаточно сильного антисептика. Он накалил нож на углях. Ласа не издал ни единого звука, а когда увидел, что ноздри брата ощутили запах паленого мяса, сказал:

– Я понимаю, как тебе трудно. Будь у тебя надлежащие медикаменты, ты мог бы лечить людей, а не наблюдать за тем, как они умирают.

– То, что мы здесь делаем, Ласа, все же лучше, чем ничего.

– Обидно делать меньше, чем можешь. Обидно и несправедливо, потому что люди умирают из-за нехватки денег.

– С чего это в тебе вдруг проснулось милосердие, Ласа? – поинтересовался Гуннар, умело перевязывая плечо дешевым бинтом, так, чтобы ткань позволяла ране дышать и вместе с тем предохраняла от загрязнения

– Возможно, это не милосердие, брат. Может быть, это гордость. Я знаю, на что ты способен, и меня угнетает, что один из Нильсонов изо дня в день терпит поражение из-за нехватки денег

– Если ты предлагаешь мне вернуться к нашему традиционному семейному ремеслу, то придумай что-нибудь другое. Все было окончательно решено двадцать пять лет назад. Как твоя рана?

– С точки зрения медицины шестнадцатого века – нормально.

– Странно, что этой пантере удалось так близко к тебе подобраться. Раньше такого не случалось.

– Старею.

– Учитывая твой опыт и то, чему я тебя научил, с тобой не должно было случиться ничего подобного, пока тебе не стукнуло семьдесят.

– Ты видел мою рану. Ты видишь всякие раны. Инфекции, опухоли, вирусы, переломы и все прочее, с чем ты не можешь справиться из-за нехватки средств. Интересно, каких лекарств можно накупить на миллион американских долларов? Какую можно было бы построить больницу? Сколько местных врачей можно было бы выучить за такие деньги?

– О, сколько жизней можно было бы спасти, Ласа! Лекарства, врачи, другой медперсонал. Имея миллион долларов, я помог бы людям на сто миллионов.

Доктор Нильсон вновь сунул нож в огонь. В этих примитивных условиях огонь был лучшим и единственным антисептиком.

– Сколько жизней ты мог бы спасти, брат?

Доктор Гуннар Нильсон на секунду задумался и затем покачал головой.

– Даже и думать об этом не хочу. Только душу себе травить.

– Сотню? Тысячу?

– Тысячи. Десятки тысяч, – ответил Гуннар. – На эти деньги можно было бы создать самообновляющуюся систему.

– А как ты думаешь, – продолжал Ласа, – стоит ли жизнь одного человека жизней тысяч аборигенов?:

– Разумеется, нет.

– Но она – белая.

– Ты знаешь мое отношение к этому. Слишком долго цвет кожи определял продолжительность жизни человека.

– Но она богатая и белая.

– Тем более, – сказал Гуннар.

Ласа поднялся со стула и попробовал напрячь мышцы раненой руки. Боль запульсировала, словно у раны было собственное сердце.

– В Соединенных Штатах живет одна богатая женщина, чья жизнь могла бы дать тебе средства для помощи этой стране. Но мы оставили наше ремесло, так что лучше об этом забыть. Мы последние из Нильсонов – так ты распорядился нашей судьбой много лет назад.

– О чем ты говоришь? – спросил Гуннар.

– Миллион долларов – это реальность, брат, а не гипотетическая сумма. Я излагал план действий.

– Мы не воспользуемся семейным опытом и знаниями.

– Конечно, нет, – с улыбкой ответил Ласа. – Я согласен с тобой. И, честно говоря, должен тебе признаться: на мой взгляд, одна богатая американка стоит гораздо больше, чем все эти вонючие аборигены с их вонючими джунглями.