Готовность номер один - Лев Экономов

Подкатываю к носу самолета заградительную решетку с площадкой — наподобие клетки, в каких вывозят на арену цирка хищных зверей, а под колеса ставлю колодки. Однако одними колодками этот самолет не удержишь на месте во время пробы: слишком большую тягу развивает двигатель на форсажном режиме, а поэтому еще прицепляю самолет с помощью специальных привязных устройств из толстых тросов к крючкам, зацементированным в железобетонные плиты.

Из открытой кабины слышится команда техника:

— От двигателя!

Команда эта стала для нас привычной, почти обыденной, но когда раздается вслед за ней глухой хлопок и внизу под кабиной летчика вступает в работу вспомогательный двигатель — стартер, как-то невольно вдруг тебя охватывает волнение и беспокойство: а что, если на этот раз автоматика подведет? Выхлопное сопло стартера направлено вниз. Чтобы не повредить газовой струей подвесных топливных баков, мы на время запуска турбостартера положили на них стальные отражатели.

Стартер раскручивает тяжелую турбину основного двигателя, и она тонко и напряженно поет в железном чреве фюзеляжа… Не проходит и минуты, как двигатель самолета выходит на малый газ. Теперь внутри фюзеляжа гудит так, как будто там зажгли гигантский примус.

Я с облегчением перевожу дух и встаю впереди самолета — справа, на расстоянии пятнадцати метров, смотрю, чтобы к машине никто не подходил. Говорят, были случаи, когда во всасывающее сопло затягивало шапки, рукавицы, чехлы.

А то, что происходит внутри двигателя, для меня пока загадка. Я еще не настолько опытен, чтобы понять по шуму, исправно ли работают турбина и другие агрегаты. Тут и свист, и урчание, и рев, и звон, и верещание, и даже скрежет. Все звуки слышатся одновременно.

Больше десяти минут продолжается проба на разных режимах. Техник сидит себе в кабине и проделывает нужные ему операции. «Шурует», как говорят авиаторы, а двигатель все гудит и гудит, как исполинская газовая горелка. Она бы давно, наверно, должна выжечь все внутри. И только сверхпрочные, сверхтугоплавкие металлы не дают огню развернуться, взяли его в плен и заставили работать на себя. Из выхлопного сопла с неимоверной скоростью несется река раскаленных газов. Достигнув железобетонного отбойника, стоявшего под углом к горизонту на расстоянии нескольких метров сзади самолета, она ударяется о него и устремляется кверху косым фонтаном. Механик Бордюжа не удерживается от соблазна и, любопытства ради или на потеху, бросает в струю отработанных газов скомканную газету. Ее тотчас же подхватывает мощным потоком и швыряет на отбойник, а потом кверху. Она белой птицей взвивается в небо, развертывается на лету, ее долго еще несет над березняком, отделяющим аэродром от военного городка.

Через некоторое время Щербина включает форсаж — дополнительный источник тяги. И тут уж происходит такое, что смотреть жутко. Самолет как-то напружинивается, будто бы приседает, опершись на стоящие под колесами мощные металлические фермы весом в несколько десятков килограммов каждая, которые только по старой привычке авиаторы называют колодками. Толстые стальные тросы под самолетом натягиваются как струны, удерживая его на месте. И кажется, что вот-вот лопнут сейчас. Из широкой выхлопной трубы тугой струей хлещет огонь. Топливо горит в горниле двигателя десятками килограммов в секунду.

Но вот постепенно рев сменяется гудением и свистом, через несколько мгновений переходит в шелест (словно ветерок гуляет над головой) и наконец прекращается.

Когда техник наконец останавливает двигатель, у меня еще долго звенит в ушах.

Ошибка капитана Немо

В учебный корпус летчики шагали строем. Майор Уваров шел сбоку, как и подобает командиру, думал о чем-то своем, опустив голову.

В строю офицеры тихонько переговаривались, обменивались новостями.

Стахов прицепил на хлястик шинели впереди идущему летчику бечевку с карандашом. Карандаш болтался из стороны в сторону, будто маятник, — ребятам смешно.

Уваров ничего этого не замечал. А скорее всего старался не замечать. Стахов не видел, чтобы комэск когда-нибудь улыбнулся. Летчики в шутку звали его за глаза «весельчаком».

— Правое плечо вперед! — неожиданно скомандовал он. Передние замешкались, а задние не замедлили шага.

Строй спутался.

Уваров покачал головой и еще больше нахмурился.

— Где ваше внимание?

А кто мог подумать, что майору вздумается завернуть строй?

Все вопросительно и недовольно посмотрели на командира, но он шел молча, и лицо его было непроницаемым.

А через минуту — новая команда. Майор надумал проверить, как офицеры улавливают команды. Стахову это не нравилось. Да и другим тоже. Они ведь не пехотинцы, а летчики.

«Ничего не скажешь, своеобразен», — усмехнулся про себя Стахов и вспомнил недавний разговор с командиром эскадрильи.

— Говорят, мечтаете стать космонавтом, — сказал не то вопросительно, не то утвердительно Уваров, пригласив Юрия в эскадрильскую канцелярию, увешанную графиками. Командир обожал графики и с педантичностью ученого методиста переводил на них все понятия, какие можно было только перевести.

— Кто говорит? — спросил Стахов.

— И Жеребов. И Мешков. — Командир набил табаком пенковую, обшитую кожей трубку — подарок ушедшего в запас друга, закурил:

— От души завидую. Я бы тоже не прочь слетать, в космос.

— Дорога туда никому не заказана, — сказал Стахов. — Главный конструктор космических кораблей писал в «Известиях», что самые обычные люди смогут летать в космос.

Тонкие обветренные губы Уварова тронула слабая улыбка, но он вдруг так яростно запыхтел трубкой, что перед ним появилась целая дымовая завеса.

— Это, конечно, верно. Конструкция наших корабликов такова, что не нужно искать суперменов. Каждый нормальный человек, конечно, пригоден для космических путешествий. — Уваров иногда запинался в разговоре. И в этих случаях его выручало «конечно». Это словечко как будто специально было придумано для него. — Но тем не менее у вас больше возможностей, старший лейтенант. Вы молоды и потенциальны. Цените это, не распыляйте сил. И вот когда к желанию приложится соответствующий опыт, вы достигнете своего.

«Достигну, командир, — подумал про себя летчик, — это уж точно».

Уваров зачем-то посмотрел на свои руки со взбухшими жилами на тыльной стороне ладоней и вдруг заговорил о плане учебно-боевой подготовки.

«К чему бы это он?» — подумал Стахов. Глухой монотонный голос Уварова нагнал на него скуку. Старшему лейтенанту вдруг сделалось жалко старого командира, хотя жалеть кого-либо было не в его привычках. Жалость унижает — это он знал по себе, помнил и не давал волю чувствам подобного рода.

«Ну да всякому овощу свое время, — тут же отмахнулся он от непрошеных мыслей. — Кто виноват, что комэск родился раньше меня, что его песенка почти спета. Ну полетает еще с пяток лет. Потом медицинская комиссия найдет в организме какую-нибудь червоточинку и вынесет приговор: не годен к летной работе. Для летчика это всегда трагедия. Надо думать, что Уваров к этому себя уже приготовил. Даже если бы Чкалов дожил до сегодняшних дней, то и ему вряд ли бы разрешили полететь вокруг шарика, о чем он так мечтал».

А Уваров вдруг сообщил:

— Хочу назначить вас на время госпитального обследования и отпуска капитана Глотова адъютантом эскадрильи. Как вы на это смотрите?

Стахов не ожидал этого назначения, хотя и был уверен, что справится с такой работой. У него давно чесались руки по большому новому для себя делу. Лицо майора показалось Стахову в эту минуту удивительно привлекательным.

— Согласен, — сказал Стахов.

— Ну вот и договорились, — ответил Уваров.

В классе командир эскадрильи сообщил летчикам, кто какие упражнения будет выполнять. Он подробно останавливался на мелочах, что давало повод думать о нем, как о человеке, отличавшемся преувеличенной аккуратностью.

Командир увидел, что из таблицы полетов вычеркнут Мешков.

— Мешков, в чем дело? — Уваров оторвал от листа узко поставленные, обведенные тенью глаза и заскользил озабоченным взглядом по рядам летчиков.

Мешков не ответил. Да и как он мог ответить, если в это время он вместе со старшиной проверял порядок в столовой.

Тогда сосредоточенно-глубокий взгляд командира молча остановился на исполняющем обязанности адъютанта эскадрильи.

Стахов нехотя поднялся с места и сказал, что пришлось послать старшего лейтенанта Мешкова дежурным по части.

— Почему Мешкова? — спросил Уваров.

Юрий начал объяснять. Дело в том, что вчера вечером Стахову позвонил начальник штаба и попросил выделить дежурного по части.

— Нет большей неприятности для нашего брата, чем назначение людей в суточный наряд, — сказал Юрию адъютант одной из эскадрилий, узнав, о чем он разговаривает по телефону. — На первый взгляд, офицеров много, а начни перебирать фамилии, и окажутся все заняты. Голову сломаешь, пока найдешь свободного человека. А потом еще начнутся препирательства…