Сладкий привкус яда - Андрей Дышев

– Ушел, не попрощавшись, – высказал я свою обиду, просунув голову между острыми краями битого окна. – Теперь мне понятно, почему вертолет падал так быстро.

– У него сломано бедро, – услышал я голос Татьяны.

– Интересно, – вслух подумал я, – если он спутал мошонку с бедром, не означает ли это, что свою задницу он ошибочно принимает за…

– Может, ты заткнешься? – попросила девушка. – Иди сюда, надо шину наложить.

Мы вытащили инспектора на снег. Точнее, тащил только я, а Татьяна поддерживала его правую ногу. Но все равно он скрипел зубами и орал во всю глотку. Я, конечно, не изверг, и прекрасно понимал, что несчастному приходится не сладко, и все же пытался обратиться к его совести и стыду – нельзя же так вести себя мужчине перед девушкой и перед снежными карнизами, готовыми от малейшего шума сорваться на нас лавинами.

Татьяна без моей помощи принялась прилаживать к ноге инспектора обломок дюралевой рейки. Я топтался вокруг и смотрел по сторонам. Вопли инспектора разлетались во все стороны ущелья и эхом возвращались обратно.

– Ну? – нервно крикнула мне Татьяна, туго стягивая концы бинта. – Что ты хочешь сказать?

Если бы я сказал ей все, о чем в этот момент думал, – она бы застрелилась из своего «макарова».

– Я знаю, что у тебя на уме, – не дождалась она от меня откровения.

– Тогда прими соболезнования, если ты такая догадливая, – ответил я.

– Его придется тащить на себе, – высказала она оригинальную мысль.

– А я думал, что ты мне предложишь отремонтировать вертолет.

– Где мы находимся? Хотя бы приблизительно.

– В Гималаях. Полагаю, что нас окружают горы.

– Не остроумно!

– Мое остроумие, милая, исчерпалось на базе и там, на небесах. А здесь вообще нет желания ни говорить с тобой, ни слушать твоего ворошиловского стрелка… Эй, господин инспектор! Это вам не Ла Скала, убавьте, пожалуйста, громкость!

– Ему надо сделать укол промедола!

– Надо – делай! Что ты смотришь на меня, как невеста на часы перед брачной ночью?

С ее энергией горы вверх дном переворачивать, подумал я после того, как Татьяна засветила мне в лоб снежком. Я повернулся к инспектору спиной, присел и завел его руки себе на плечи. Он был тяжелым, почти неподъемным, как рюкзак на высоте выше восьми тысяч метров, только инспектора нельзя было, как рюкзак, скинуть в пропасть.

– И куда мы пойдем? – спросила Татьяна.

Я выразительно посмотрел на нее и сквозь зубы процедил:

– Уж, конечно, не вверх по склону.

Утопая в рыхлом снегу, я сделал несколько шагов и сразу устал. Ноги инспектора оглоблями торчали с обеих сторон от меня и все время норовили врезаться в снег. Руками он обхватывал мою шею так крепко, что я не мог сказать определенно: или он просто держит меня, чтобы я не убежал, или же на всякий случай пытается меня задушить.

Татьяна, подкравшись к нам с аптечкой, всадила инспектору в зад иглу шприц-тюбика. Инспектор замычал и обмяк. Мы начали спускаться, удаляясь от чадящего вертолета. Татьяна шла передо мной, протаптывая тропу и часто оглядываясь, словно хотела удостовериться, что я все еще демонстрирую свое феноменальное благородство.

– Вам удобно? Я не слишком быстро иду? – заботливо спрашивал я инспектора, когда останавливался, чтобы перевести дух. Тяжелые скальные массивы, похожие на крепостные башни, плыли перед моими глазами, как театральные декорации, пот лился по лицу, разъедая кожу. Она нестерпимо зудела, и я мечтал впиться в щеки ногтями и разодрать их до крови.

Наверное, ни я, ни инспектор не владели английским в той степени, чтобы в полной мере передать друг другу оттенки настроения. Полицейский воспринял мои полные ненависти слова так, словно я признал свою вину.

– Нога немеет, – с недовольством ответил он. – Вы не идете, а прыгаете.

– А вы предпочли бы, чтобы я полз? Или летел вниз головой?

– Я предпочел бы, чтобы вы обращались со мной так, как я того заслуживаю! – сердито выпалил инспектор, даже не подозревая, что он нажал на кнопку сброса бомбы. И я тотчас эту бомбу сбросил.

Свалившись в сугроб, инспектор взвыл на высокой ноте, словно Моська, угодившая под ноги слона. Не оборачиваясь, я продолжал идти вперед как ни в чем не бывало.

– Я вас… я вас… – орал дурным голосом инспектор. – Немедленно… Я требую…

Мне стало смешно. Я остановился и обернулся. Инспектор глубоко ушел в снег, почти по плечи, и напоминал пережаренного и злого Колобка.

– Ну? – усмехнулся я. – Что вы требуете? Что вы вообще можете сейчас сделать самостоятельно?

Задыхаясь, Татьяна подошла ко мне, с трудом вытаскивая глубоко увязающие в снегу ноги.

– Это уже слишком, – прошептала она, убирая с глаз светлую челку. – Не издевайся над раненым.

– У тебя иней на ресницах выступил, – заметил я.

Татьяна покусывала губы. Инспектор хрипел и разгребал вокруг себя снег, словно он был оленем и хотел ягеля.

– А у тебя, – произнесла девушка жестко, – мозги на лбу сейчас выступят, если посмеешь оставить его.

– Оба! – воскликнул я. – Еще один стрелец! И чем ты пытаешься меня испугать? Своим пистолетиком? Ты сможешь выстрелить в меня? В свою жизнь? В свое спасение? В сексуально привлекательного молодого человека, в конце концов?

Я играл ее волей, и Татьяна ненавидела меня за это. Она опустила лицо и отвернулась, чтобы я не увидел ее беззвучного смеха.

– Стреляешь на счет «три», – я нежно потрепал девушку за прядь, тем самым добивая ее окончательно. – Мобилизуйся. Представь, что ты Мухтар, служишь на границе, а я нарушитель… Раз! Два!.. Три!

Я дырявил ботинками снег, наступая на собственную тень. Солнце стояло высоко, и короткая тень напоминала Санчо Пансу. Мне в затылок дышали немотой горы. Снег искрил, мелко передразнивая солнце. Сугробы и заструги изображали женские округлости. Все вокруг было жизнерадостным. Никто в меня не стрелял.

Остановившись, я обернулся. Татьяна сидела на снегу и держала в ладонях лицо. Плечи ее вздрагивали. Злой Колобок безмолвно таращил на меня глаза, будто подавился ягелем.

Я вернулся по своим следам, присел рядом с Татьяной.

– Смотри, – сказал я. – Подснежник!

Татьяна опустила ладони, и я поймал пальцами ее нос.

– Иди к черту, – беззлобно попросила она, оттолкнула меня и убрала со щеки слезу.

– Посуди сама, – примирительно сказал я, поглядывая на притихшего инспектора. – Разве могу я с оптимизмом нести на себе этого истребителя вертолетов, если он собирается посадить меня в тюрьму?

– Меньше языком мели!

– Хорошо. Тогда поговори с ним сама.

– Что ты хочешь?

– Во-первых, чтобы не вешал на меня Бадура. Если твои таблетки в самом деле неядовиты, то портер скорее всего налакался протухшей ракши. А во-вторых, я хочу, чтобы инспектор возбудил уголовное дело по факту убийства Родиона.

Татьяна вскинула голову и посмотрела на меня сквозь дрожащие слезы.

– Ты… – произнесла она, поднимаясь на ноги и отступая назад. – Ты вообще представляешь, кто ты такой? Ты способен оценить свои поступки? Ты же маньяк! Тобой управляет навязчивая идея!

– Неужели уговорить инспектора тебе труднее, чем тащить его на себе с горы?

– Можешь проваливать, – глухим голосом ответила Татьяна. – Я ни о чем не буду с ним говорить.

– Даже ради его жизни и своего благополучия?

– Ты напрасно считаешь себя незаменимым.

– У тебя есть выбор?

– Сюда скоро должен прилететь спасательный вертолет.

– Сюда? Скоро? – возмутился я наивности девушки. – Это же Гималаи, милая! И находимся мы в Непале!

– Не называй меня милой!

– Тогда я буду называть тебя глупой. Когда сюда прилетит спасательный вертолет, инспектор умрет от гангрены, а ты сойдешь с ума от печали.

– Зато ты, наверное, будешь счастлив!

– Господи, и как только твое солнечное личико выдерживает столько презрения!

– Ты достоин не только презрения! Дебил!

– Нахожу успокоение в том, что ты в конце концов послушаешься этого дебила.

Инспектор не терял времени даром и внимательно прислушивался к нашей беседе на непонятном для него русском языке. По интонации он должен был догадаться, что до взаимного признания в любви еще далеко, а это не в его пользу. Дождавшись паузы, в ходе которой Татьяна мысленно модулировала новые оскорбления в мой адрес, он зашевелился в своем окопе и могильным голосом позвал меня:

– Подойдите, пожалуйста… Кхы-кхы… Ворохтин… господин Ворохтин…

Татьяна, следуя извечному бабьему инстинкту руководить мужчиной, к которому неравнодушна, не преминула меня вдохновить:

– Иди же, не стой!

– На бой Руслана с головой, – добавил я и послушно подошел к Колобку. Он грустил, словно его покусал высокогорный цзо, но во взгляде еще присутствовала сталь.

– Сядьте, – предложил он, хотя сесть я мог только ему на голову. – Давайте поговорим как мужчина с мужчиной. Я действительно немного погорячился.