Я сражался в Красной Армии - Димитрий Константинов

Поинтересовавшись, когда и при каких обстоятельствах я попал в армию и какова моя военная подготовка, он перешел непосредственно к обстоятельствам дела. Предварительно он подчеркнул, что совсем недавно, на формировании, в батальоне в котором я служил, уже был случай со взрывом гранаты, теперь же почти аналогичный случай, происходит в моем взводе: он, конечно, думает, что это простое совпадение, но, вообще, все это может показаться несколько странным и, поэтому, он мне советует быть совершенно откровенным, т. к. это для меня будет значительно выгоднее.

Зная, что будет допрос, я заранее договорился с моим сержантом, проводившим занятия и с двумя другими возможными свидетелями, которые действительно видели все во всех деталях, о том, чтобы не губить Михайлова и говорить, что это несчастный случай. Остальные свидетели красноармейцы были мне не опасны. Они, занятые в это время чем то другим, толком ничего не видели, а при крике сержанта — "бросай", кинулись на пол и на мои расспросы ничего сказать не могли. Свидетелей, не присутствовавших при этом происшествии, как, например, командира роты, которого обязательно должны были вызвать, я не боялся, ибо по существу дела они ничего сказать не могли.

Я изложил следователю все происшествие так, как оно было.

На вопрос, как я расцениваю случившееся, мною был дан ответ, что это несчастный случай, происшедший, с одной стороны, в силу недостаточной опытности красноармейца, а, с другой стороны, потому, что он растерялся и не знал, что делать.

— Но, вы знаете, лейтенант, — заявил следователь, — что ведь формально вы, как командир взвода, целиком отвечаете за происшедшее?

— Я знаю, но мне кажется, что моя ответственность делается компетенцией судебных органов, лишь в том случае, если вы найдете в моей работе какие либо упущения, приведшие к "чрезвычайному происшествию?…" Командир может выполнять абсолютно добросовестно свои обязанности, но нельзя требовать от него ответственности перед судом за то, что какой-нибудь осел начнет забавляться с оружием и прострелит себе руку или ногу! Формально я отвечаю за происшествие, но лишь в пределах служебной дисциплины и воинских уставов. Но, мне кажется, что в случившемся нет никакого преступления, а потому едва ли можно говорить о моей ответственности перед следственными органами.

— Да, частично вы правы, но мы исследуем как вы проводили занятия и вообще работали в части как командир и сделаем необходимые выводы. Но, вы все же настаиваете, что это был несчастный случай, а не самострел? — глядя в упор на меня, задал мне вопрос следователь. — Ведь, насколько мне известно, Михайлов был опытный красноармеец, а вы говорите, что это случилось "в силу недостаточной опытности?…."

Откровенно говоря, я немного растерялся, но это было только мгновение. В следующий момент ответ уже созрел. Глядя в упор на следователя, я ответил:

— Да, у меня сложилось твердое убеждение, что это был несчастный случай, а не самострел. Это видно из обстоятельств дела, изложенных мною. Что касается Михайлова, то он является простым колхозником, жившим в 80 километрах от Ленинграда, в районе станции Елизаветино. Насколько мне известно, никаким особым опытом военной службы он не обладал, а впервые попал в армию во время советско-финской войны и служил в каком то обозе ездовым. Более, чем вероятно, что он никогда не держал в руках гранату оборонительного действия. Поэтому, я не вижу никаких оснований утверждать обратное.

— Да, но учтите, что если нет оснований, то в задачу НКВД именно входит — найти их. И всякому, кто попытается нам мешать или обманывать — не поздоровится. Вам понятно?…

— Да, конечно….

— Подпишите протокол и можете идти, — сказал он, подавая мне исписанный им лист. — Мы еще наведем справки о вашей работе и тогда поговорим…..

Просмотрев протокол, я подписал его и вышел. В комнате штаба сидел сержант, командир отделения, в котором служил Михайлов.

Меня больше не вызывали. И сержант, и еще два свидетеля единодушно подтвердили мои показания. О моем отношении к делу командиры роты и батальона дали положительные отзывы. Прицепиться, как говориться, было не к чему. Но пострадать в этом случае кто-то должен. Им совсем неожиданно оказался командир роты.

Он, конечно, не был виноват, но им был недоволен комиссар батальона и хотел от него избавиться. Это и послужило действительной причиной его освобождения от должности. Ему предъявили обвинение, вернее придрались, что он, опытный кадровый офицер, не проверил лично, как проводятся занятия во взводах и, в частности, в моем взводе, ибо я только начинал службу в армии, не имел опыта и нельзя было меня предоставить самому себе.

Нелепость этого решения была очевидна, но этому удивляться в красной армии не приходится. Впрочем, как это часто бывает во время войны, этот неприятный инцидент спас командиру роты жизнь, т. к. он не участвовал в последующих губительных для нашего полка операциях. Пока же он был отчислен от должности и причислен к резерву полка. Судьба же красноармейца Михайлова мне осталась неизвестной.

4. "Патриоты"

Состояние личного состава дивизии, в частности нашего полка, наконец, начало беспокоить начальство. Люди все больше и больше слабели от голода. 200–250 грамм промерзлого, хлебоподобного суррогата и литр какой то непонятной бурды делали свое дело. Но это еще было ничего. Гражданское население не имело и этого. В блокированном Ленинграде царила ужасающая смертность. Трупы уже не хоронили, а просто складывали на улице как дрова.

Видя явную небоеспособность многих красноармейцев, начальство решило от них отделаться и демобилизовать. Практически это означало обречь их на окончательную гибель, ибо отпущенные по домам, они, естественно, должны были вернуться в Ленинград, где их стерегла голодная смерть. Вывозить их через Ладожское озеро из кольца блокады, конечно, никто не собирался.

После длительных совещаний, из нашего батальона было выделено для демобилизации около сорока человек.

Незадолго до дневной раздачи пищи, все эти лица были выстроены перед штабом батальона. К ним вышел командир батальона с ротным писарем. Сказав им несколько слов о причинах их отчисления из армии и посожалев, что они пока, по состоянию здоровья лишены возможности, принять непосредственное участие в защите родины, он выразил надежду, что впоследствии, поправившись, они, конечно, с радостью вернутся в "родную красную армию". Затем, сказав, что им всем будет дан "обед" и дневной рацион хлеба, — сообщил, что перед вечером приедут специальные грузовые машины для доставки их в город. После этого комбат приказал писарю раздать всем соответствующие документы, присланные из штаба полка.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите вопрос — раздался из строя голос…..

— Да….

— Куда мы должны предъявить, выданный нам документ?

— В районный военный комиссариат, по месту вашего жительства, а он даст вам дальнейшие указания о получении соответствующих общегражданских документов. Точно порядок я не знаю, но вам там скажут….

— А сейчас идти можно?…

— Можно, но получите продукты, да и куда вы по морозу пойдете пешком, ведь далеко, не дойдете.

Комбат ушел. Писарь роздал документы. Послышалась команда "разойдись!"

Один миг и людей не было. Они все куда то бежали. Схватив свои вещевые мешки, они почти бегом выскакивали на улицу и неслись по направлению к шоссе, ведущему в Ленинград. Через несколько минут никого не было. Был забыт и обед, и хлеб, и машины и все. Лишь на шоссе чернели группы людей, куда то торопившихся и с опаской оглядывавшихся назад.

5. Перед наступлением

Дня через два после этого, командир батальона был вызван на совещание в штаб полка. Вечером того же дня он созвал совещание всех офицеров. На нем было объявлено, что мы должны были перейти в наступление и, прорвав линию немецкой обороны, выполнить ряд заданий верховного командования красной армии.

Мы были поражены. Всем было совершенно ясно, что никакое наступление для нашей дивизии было невозможно, во первых, в силу того, что мы имели дело с опухшими от голода людьми, годными лишь, в лучшем случае, для несения тыловой службы, а во вторых потому, что моральное состояние дивизии и нашего полка, в частности, свидетельствовали о полной невыполнимости этого приказа в данный момент. Но приказ есть приказ. Командир батальона продолжал давать указания командирам рот, объясняя обстановку и устанавливая конкретные цели наступления. На вопрос о том, будет ли поддерживать наш полк артиллерия, комбат ответил, что нас будут поддерживать минометный дивизион и полковая артиллерия, кстати сказать, стоявшая в полном бездействии из за отсутствия снарядов.

Давая приказания, командир батальона конкретизировал их в отношении отдельных взводов. Покончив разговор с командиром четвертой роты, весьма критически слушавшем комбата и в конце разговора равнодушно процедившем сквозь зубы — "и расколошматят же нас…." (с прибавлением крепкого ругательства), комбат перешел к пятой роте. Очередь дошла и до меня.