Чешуя - Андрей Волковский

месте ли уроды. А потом, Дашк, ты идёшь их заманивать — и быстро обратно. Мы призываем гарпию. Гопники прибегают на этаж, тут-то она их и встретит. Дадим ей закричать, потом припечатаем в спину кругом, который Ужик начертил, и готово! Вопросы есть?

Антон несмело поинтересовался:

— А если не получится призвать эту штуку, а Дашка их раздразнит?

— Тогда мы с Ужиком их с лестницы спустим, а потом будем думать, что дальше делать. Ну, готовы? Берите амулеты. Антон, иди к окну.

Парни повесили на шею шнурки с картонками. Переглянулись с Дашей.

Пора!

В прихожей Полоз шепнул:

— Ты сможешь, Даш. У нас всё получится.

Он всегда говорил так, что ему хотелось верить. Что ж, остаётся надеяться, что он не ошибся.

Даша встряхнулась, собралась и быстро пошла вниз.

Неразборчивые вопли отчётливо слышно даже на её четвёртом этаже. Ладно, если до сих пор соседи не вышли приструнить хулиганов, наверное, и когда гопники орать от ужаса будут, не высунется никто.

Она остановилась пролётом выше изрядно нетрезвой компании. Посмотрела на них сверху вниз и сказала:

— Эй, петушки! Хватит орать! Идите драть друг друга в соседний подъезд!

Секунду висела тишина. Потом Гвоздь почти спокойно спросил:

— Ты сдурела?

Глянул на приятелей:

— Ловите её!

Дашка побежала, перелетая через ступени. Гопники спешили следом. Кто-то ругался, кто-то гоготал.

Не догоните!

Дверь её квартиры открыта.

Вспыхнули знаки. Дашу ослепило — она оступилась, и кто-то тут же схватил её за плечо.

— Попалась, дрянь! Счас мы тебя... что это?!

Даша различила тёмную фигуру в дверном проёме своей квартиры. Двухметровая полуженщина-полутварь. Почти красивое лицо с непропорционально огромными глазами. Небольшая грудь. Поросший мехом живот. Длинное туловище, переходящее в короткие неуклюжие лапы с когтями.

Гарпия посмотрела Дашке прямо в душу. Девушка почувствовала, как кипит в существе ярость. Гарпия заклекотала.

Кто-то за Дашиной спиной заскулил. Кто-то бормотал: “Нет-нет-нет... нет-нет-нет...”

А потом гарпия шагнула на лестничную площадку и распахнула сплетённые из паутины крылья.

Ничего прекраснее и ничего страшнее Даша в жизни не видела.

В следующую секунду гарпия закричала так, что дрогнул и раскололся воздух. Дашка упала на колени, схватившись за голову, в которой будто петарда взорвалась.

Где-то рядом кто-то давился плачем.

Через три удара сердца стало легче. Даша смогла оглядеться: два гопника валялись без сознания на ступенях. У одного на штанах расплывалось пятно.

— Она улетает!

А гарпия гнала по лестнице оставшихся. Паутинные крылья проходили сквозь стены, перила и двери. Гарпия летела.

Мимо Даши ломанулся Полоз.

Вниз. Быстрее. Он, казалось, не замечал ступеней — летел, словно тоже был существом.

Даша стряхнула оцепенение и ринулась следом.

У почтовых ящиков Полоз догнал гарпию. Прыгнул прямо ей в спину. Вбил листок с кругом между крыльев.

Тварь замерла, а Полоз упал на лестничную площадку. Что-то неприятно хрустнуло.

Хлопнула дверь подъезда. Убежали — чёрт с ними!

Полоз пружинисто вскочил и заорал:

— Знак! Живо!

Даша вздёрнула руку и начала чертить. За спиной запыхтел Ужик.

Гарпия беспомощно клекотала, силясь двинуться с места.

Сверкающие чёрточки знаков вырисовывались медленно, но верно. Один. Второй. Третий. Четвёртый? Даша подняла голову: на полпролёта выше стоял бледный Антон.

Знаки слились в один и врезались в гарпию. Миг — и от неё остался только листок со знаками.

— Листок голыми руками не трогать! — хрипло сказал Полоз. — Перчатками только. В шкатулку с защитой суньте. Вы молодцы. Все.

Он вдруг зашипел и выругался, и Даша только тут заметила, что левая рука у него висит плетью.

— Дай посмотрю, — встревоженно пробасил Ужик.

— Сам знаю: перелом. Больно, аж выть охота. В больничку надо.

Тогда Даша и решила: надо поступать в мед. Если кто-то из своих снова будет ранен, она будет знать, что делать.

Когда они спустились на первый этаж, там обнаружился стонущий гопник: влетел в стену и разбил голову.

Полоз скользнул по нему равнодушным взглядом и сказал:

— Мы с Ужиком счас в больничку. А вы спрячьте листок с печатью и сидите тихо. Ждите ментов. Кто-нибудь да вызовет. Вы ничего не знаете, вопли слышали, но выйти побоялись — вот и всё. Чёрт, больно-то как!

Ужик увёл бледнеющего на глазах Полоза.

Даша, обернув руку платком, подняла листок с печатью и отнесла домой. Сунула в одну из многочисленных Шпилевых шкатулок с защитными знаками. Поставила печать: теперь дядя не откроет её случайно.

Антон, мелко дрожа, всюду ходил за ней. Когда она убрала шкатулку и заперла комнату дяди, Антон спросил:

— А Шпилю мы не скажем, да?

Даша помотала головой.

— Нет. Это наша тайна.

Полиция приехала только под вечер.

Двоих последних гопников нашли во дворе: один всё пытался заползти под припаркованную машину и спрятаться. Другой икал и не отвечал ни на какие вопросы.

И полиция, и соседи решили: наркоманы.

Ни один из гопников не оклемался. По району, по школе поползли слухи, и Даша невольно прислушивалась: Гвоздь угодил в дурку, один из подъездной компашки покончил с собой, ещё один заперся в комнате и не выходит, остальные пьют как не в себя и скоро сопьются напрочь. Ну и хорошо.

Дашка ни о чём не жалела. Нет. Или мы их, или они нас. Лучше, если мы — их. И только так.

“Наши близкие”

Ливень обрушился на город совершенно внезапно.

— Вот же гадство! — ругнулась Даша. То есть Кобра. На посвящении она взяла змеиное имя, очень крутое, но Ужик пока не приучился звать её так.

Антон, кстати, сразу после посвящения названой сестры заявил, что его теперь звать Аспид, а то что это — у всех имена змеиные, а у него нет? Никто не возражал.

— Это что, никаких выклюней теперь? — расстроился Антон.

— После дождя вылезут, — Ужик посмотрел на небо.

Стена воды с грохотом рушилась вниз, будто они оказались в каких-нибудь джунглях. Змеи столпились под навесом у киоска с самсой и пирожками и мрачно смотрели на дождь. Навес был совсем небольшим, и потоки воды то и дело хлестали по ногам, а при порывах ветра били в лицо.

Дашкин... Кобрин балахон промок. Аспид вообще по-летнему в футболке и шортах. Ужику на него даже смотреть было зябко. Мокрые волосы придавали Антону ужасно несчастный вид. Только Полоз натянул капюшон непродуваемой куртки и чувствовал себя неплохо,