Блок-ада - Михаил Кураев

То ли послышалось, то ли действительно в полуподвале, где обитала столовка, при их появлении раздалось: «Идут…» Повариха мельком взглянула на талоны, руку мастера узнала сразу, две тарелки теплой жижи и две десертные ложки «шрапнели» были выданы незамедлительно.

Молча, не поднимая глаз друг на друга, мать и сын съели обед и так же молча, по-английски, не прощаясь, покинули столовку с теплыми желудками и ликующими сердцами.

Как хорошо, если бы пастораль с поддельными талонами могла длиться до великого дня Победы и возобновиться в нынешние времена, когда продовольствие в Санкт-Петербурге для большей части ленинградцев, не предполагавших переселения в новую эпоху и внутренне к ней не готовых, стало проблемой чрезвычайно сложной.

А ведь в сорок седьмом году, в день своих именин, тетя Тата с ужасом спрашивала гостей, а может быть, и саму себя: «Куда деньги идут? Ну куда деньги идут? Я ж уверена была, что после войны деньги просто девать будет некуда. В декабре сорок третьего мы с Толюськой ухватили полмешка овса, запаривали в самоваре и горя не знали! Я как прикидывала: после войны можем ведь не полмешка, а мешок на месяц брать. Ну, на хлеб еще деньги, на сахар, и все! что еще-то надо? Ну что? Остальное на театр, на наряды, на развлечения. И вот тебе на, опять денег не хватает».

Да, жизнь подкладывает мины в самых неожиданных местах, где ты их меньше всего ждешь, но чаще всего мы напарываемся на мины, подложенные собственными руками, а братец умудрился подорваться даже на своей собственной бомбе.

Анатолий хоть и имеет медаль «За оборону Ленинграда», но в грозные годы блокады вылетел из школы, из седьмого класса, и слава богу, что на улицу, а не под трибунал.

Как и полагается, он ходил на крышу своего знаменитого дома «Помещика» на дежурство, гасил зажигалки, а какую-то неразорвавшуюся бомбу, не очень большую, пока мать уходила рожать Нину, принес домой. Бомба мирно жила у него под кроватью. Мать была предупреждена, чтобы даже во время мытья полов бомбу не трогала. Ребята в классе, а Боря Беккер и сегодня может это подтвердить, не очень-то верили рассказам о бомбе под кроватью. Пришлось на спор принести бомбу в школу, а для доказательства того, что это не муляж, сбросить ее из окна во двор во время перемены. Бомба разорвалась и заполыхала так яростно, что тут же прозвучал сигнал воздушной тревоги на ближайшем посту, а вскоре примчалась и пожарная машина.

По законам военного времени Анатолий подлежал военно-полевому суду, кстати сказать, в ту пору по предложению Иосифа Виссарионовича Сталина ответственность, вплоть до расстрела, налагалась на преступников начиная с двенадцати лет.

Слезы матери и непростительная мягкотелость школьного начальства и местного поста ПВХО не позволили применить к Анатолию закон во всей его строгости, но из школы он, конечно, вылетел пулей. Вылетел, зато смог в том же сорок третьем начать свою трудовую деятельность, что существенно увеличило его привилегии впоследствии.

Через сорок шесть всего лишь лет после снятия блокады о преимуществах тружеников блокадного города над остальными гражданами возвестила газета «Вечерний Ленинград» под рубрикой «Вам – блокадники!», дав исчерпывающую информацию: «Все – о ваших льготах». Таким образом, официально сообщалось, что Анатолий получил право сделать предварительный заказ на разные замечательные вещи, например на пылесос – «1 шт. в 12 лет», телевизор – «1 шт. в 12 лет», стиральную машину, «в том числе малогабаритную, за исключением марок «Вятка-автомат», «Сибирь», «Фея» и «Малютка», – 1 шт. в 15 лет», холодильник, «за исключением марок «ЗИЛ», «Минск» и «Бирюса», – 1 шт. в 15 лет», полотенца махровые – «2 шт. в 3 года». Право на покупку двух махровых полотенец раз в три года имели только люди с инвалидностью, а не просто блокадные труженики, а у Анатолия-то как раз к этому времени уже была инвалидность. А вот льняные полотенца, две штуки в год, мог купить любой работавший в блокаду ленинградец, даже не ставший впоследствии инвалидом, им же предоставлялась возможность сделать предварительный заказ и не стоять в очереди и не бегать по городу в поисках таких товаров, как «носки, чулки, головные уборы и обувь, кроме фирмы «Ленвест», отечественного производства».

Просиживая штаны в школе и бегая по сигналу «Воздушная тревога!» в бомбоубежище, права на два махровых полотенца в три года через сорок пять лет после войны не заслужишь!

Выкинутый из школы братец, недолго думая, определился учеником сапожника, в мастерскую, здесь же, на 2-й Красноармейской. Однако ученическая продовольственная карточка и туповатая работенка никак не могли устроить его живую мальчишескую натуру. Недаром же Таточка придумала для сына небывалое звание – прохонжист. И не пройдоха, и не проходимец, разумеется, и не проныра, но человек явно ловкий, проворный и удачливый. Словом, прохонжист!

Оправдывая это уникальное звание, Анатолий покинул сапожную мастерскую и попробовал устроиться кровельщиком в ЖЭК. Работа с братмаром и киянкой пошла у него споро. Отличное пространственное воображение и прирожденная конструкторская мысль позволили ему на экзамене сразу получить III разряд. Для этого он сделал своими руками металлическую воронку. Обечайку и мы с вами выбьем, это в сущности кольцо, верхнее и, меньшего диаметра, нижнее, а вот рассчитать и выбить конус, а потом соединить его соответствующими швами с обечайками и узким горлышком, тут нужно иметь дарование. На экзамене в поощрение молодому таланту, кроме разряда, был вручен еще «стахановский талон» на одноразовый обед из трех блюд. Воронка была признана шедевром!

Работ по кровле благодаря налетам и обстрелам было полно, и, может быть, эта обеспеченная жизнь в поднебесье тоже могла бы продолжаться и по сей день, если бы не досадный эпизод.

По правилам техники безопасности кровельщик, работая наверху, обязан, именно обязан, привязываться веревкой к дымовой трубе или иному устойчивому предмету, например через слуховое окно к чердачной балке. Но уже через неделю-другую мастера входили во вкус, считали, что веревка только мешает, и как завзятые циркачи работали без лонжи.

Если мать с собой еды не давала, что случалось часто, и погода была приличная, что случалось редко, Анатолий во время обеденного перерыва вниз не спускался, а по совету матери снимал рубаху и принимал солнечные ванны, восполнявшие недостающий организму витамин Д.

Загорать братец любил у конька крыши, а по команде «Кончай шабашить!», отдавая дань игре молодых сил, лихо съезжал на заду вниз, чтобы в конце пути упереться пятками в водосточный желоб, выставленный вдоль края крыши.

В один прекрасный жаркий августовский день, день действительно был жаркий, Анатолий в обеденный перерыв с пустым животом загорал на крыше, наблюдая, как самолет таскает за собой на тросе «колбасу», а девчата-зенитчицы бабахают по этой «колбасе» для тренировки и обучения. Будущая жена Анатолия Зоя была его немножко постарше, имела десятилетку и служила планшетисткой на батарее, прикрывавшей мост Володарского. Вполне возможно, что и ее батарея в этой учебной пальбе участвовала.

После того как прозвучала команда приступить к работе, Анатолий ради сомнительного детского удовольствия скользнул вниз, однако, едва ноги коснулись желоба в конце пути, как ржавая жесть рассыпалась от удара, и братец заскользил дальше вниз. Он, уже цепляясь, как мог, за голую крышу и ладонями, и ногтями, продолжал свое медленное движение вниз. А дома, надо сказать, на Измайловском проспекте, как назло, высокие, по шесть, по семь этажей, да и этажи не нынешние, не два с половиной.

Зацепившись уж неведомо чем за остатки крепления рухнувшего желоба, братишка со свесившимися вниз ногами замер на краю крыши.

Оказавшись в положении столь непривлекательном и отчасти беспомощном, ему бы спокойно постучать по кровле, привлечь к себе внимание и объяснить товарищам по работе, что произошло, и попросить помощи. Но он не то что кричать-стучать, вздохнуть боялся, опасаясь в ту же минуту рухнуть вниз. Так и застыл в неприятном изумлении, близком к ужасу.

Зрелый плод блокадного детства! Он лежал на спине, дико уставившись в пустое небо, на котором недосягаемо высоко стояли бесполезные полупрозрачные облака, за которые если и можно было зацепиться, так только взглядом. Он слышал ровное, с переливами при разворотах, гудение невидимого самолета с этой идиотской «колбасой», он уже и забыл, что только что переживал за судьбу летчика, которого мазилы могли запросто сбить. Под свесившимися ногами была бездонная яма, и оттого, что перед глазами не было ничего, кроме неба, можно было подумать, что Земля все-таки плоская, а он добрался до ее края и свесил ноги. Если вам случалось бывать в подобных положениях, то вы, вероятно, помните в высшей степени неожиданное ощущение, страх не оттого, что полетите вниз, а вот так, оторвавшись спиной от крыши, рухнете в бездонное небо.