Друг моей юности (сборник) - Элис Манро

Вот названия некоторых стихотворений и поэм: «Детские игры», «Цыганская ярмарка», «Навещая семью», «Ангелы в снегу», «Шамплен в устье реки Менстанг», «Кончина старого леса», «Садовая смесь». В сборнике есть и другие стихи, покороче – о птицах, полевых цветах, метелях. А также стихотворение, задуманное как комическое, – ряд куплетов, описывающих мысли прихожан в церкви во время проповеди.

«Детские игры»: стихотворение написано от лица девочки, играющей с сестрой и братом. Игра состоит в том, чтобы заманить и перетянуть детей из другой команды на свою сторону. Она играет в сгущающихся сумерках и постепенно понимает, что она давно уже не ребенок и что рядом никого нет. Но она по-прежнему слышит голоса (призрачные) сестры и брата, которые зовут: «К нам, к нам! Меда, к нам!» Вероятно, Альмеду в семье звали уменьшительным «Меда», а может быть, она сократила свое имя, чтобы уложить в стихотворный размер.

«Цыганская ярмарка»: цыгане разбили табор, «ярмарку», недалеко от деревни; они торгуют тканями и побрякушками, и девочка-рассказчица боится, что цыгане ее украдут, заберут у семьи. Но вместо этого семью забирают у нее – забирают такие цыгане, с которыми она уже не может торговаться, да и найти их не может.

«Навещая семью»: визит на кладбище и беседа с покойными – точнее, монолог.

«Ангелы в снегу»: когда-то поэтесса научила брата и сестру «делать ангелов» – ложиться в снег и махать руками, чтобы выходил отпечаток фигуры с крыльями. Но брат всегда был нетерпелив и вскакивал слишком рано; его ангелы выходили кривыми на одно крыло. Исцелятся ли они в раю или так и будут летать, припадая на одно крыло, кругами?

«Шамплен в устье реки Менстанг»: поэма, иллюстрирующая легенду (исторически неточную) о том, что знаменитый путешественник проплыл вдоль восточного берега озера Гурон и высадился возле устья большой реки.

«Кончина старого леса»: список всех деревьев – названия, внешний вид, свойства и применение, – которые росли в первозданном лесу и были срублены, и общие описания фауны этого леса – медведей, волков, орлов, оленей, водяных птиц.

«Садовая смесь»: вероятно, задумана как парная к поэме о лесе. Перечень садовых растений, привезенных из разных европейских стран, с приложением исторических сведений и легенд. Эта пестрая смесь образует нечто подлинно канадское.

Стихи написаны куплетами или четверостишиями. Встречаются попытки изобразить сонет, но в основном схема рифмовки весьма проста: «абаб» или «абвб». Используется в основном так называемая мужская рифма («река – пока»), хотя встречается и женская («рая – играя»). Знакомы ли нынешние читатели с этой терминологией? Нерифмованных стихотворений в сборнике нет.

II

Где ангелы резвилися, играя,Мороз рисует ныне розы на снегу.Взлетят ль они к дверям Господня раяИли останутся на дольнем берегу?

В 1879 году Альмеда Рот все еще жила на углу улиц Перл и Дафферин, в доме, построенном ее отцом для семьи. Дом стоит и поныне; живет в нем управляющий магазином алкогольных напитков. Стены обшили алюминиевым сайдингом, а некогда открытую веранду остеклили. Дровяной сарай, забор, ворота, уборная во дворе, амбар – все исчезло. Сохранилась фотография 1880-х годов, на которой эти строения еще присутствуют. Дом и забор выглядят несколько обветшалыми, будто нуждаются в покраске, но, может быть, лишь из-за того, что старинная фотография побурела и поблекла. Окна с кружевными занавесками похожи на белые глаза. У дома нет ни одного большого тенистого дерева: высокие вязы, прикрывавшие город от солнца до 1950-х годов, а также клены, чьей тенью мы пользуемся сейчас, в те времена были еще хрупкими саженцами, которые лишь ограда спасала от пожирания скотом. Без тени все выглядит неуместно открытым: задние дворы, бельевые веревки, поленницы, сколоченные из разномастных досок сараи, амбары и отхожие места кажутся оголенными, какими-то вре́менными. Очень мало домов, перед которыми было бы что-либо похожее на газон, – в основном голая земля с муравейниками, кое-как разровненная и поросшая подорожником. Кое-где на пнях стоят деревянные ящики с петуниями. Гравием посыпана только главная улица; остальные – проселочные дороги, грязные или пыльные, соответственно времени года. Везде заборы, чтобы не забредали животные. Коров привязывают пастись на незастроенных участках или на задних дворах, но иногда они сбегают на волю. Свиньи тоже часто сбегают, а собаки свободно бродят по городу или вольготно спят посреди тротуаров. Город пустил корни, он уже не исчезнет в одночасье, но все еще хранит некоторое сходство с лагерем поселенцев. И в нем, как в лагере, царит суматоха: он полон людей, которые ходят по своим делам как им заблагорассудится; полон животных, оставляющих на земле конские яблоки, коровьи лепешки, собачьи колбаски, так что дамам приходится подбирать подолы; полон строительного лязга, воплей возчиков «Но-о-о!» и «Тпру!» и шума поездов, прибывающих несколько раз в сутки.

Я читаю об этой жизни в старых выпусках «Стража».

Население города моложе, чем сейчас; таким молодым оно уже никогда не будет. Люди, которым за пятьдесят, обычно не приезжают на новое, практически пустое место. На кладбище уже немало могил, но и покойники молоды – скончались от разных эпидемий или умерли родами. Дети – мальчики – объединяются в шайки и прочесывают улицы. Посещение школы обязательно лишь четыре месяца в году, и в городе множество работы, посильной даже для восьми-девятилетнего ребенка: теребить лен, придерживать лошадей, доставлять на дом покупки, подметать тротуары перед магазинами. Эти мальчики много времени проводят в поисках развлечений. Однажды они увязываются за пожилой женщиной, пьяницей по прозвищу Королева Агги. Они грузят ее в тачку и провозят по всему городу, а потом вываливают в канаву, чтобы протрезвела. Много времени они проводят и на железной дороге, вокруг станции. Они запрыгивают в вагоны, которые тянет маневровый паровоз, носятся между ними, подначивают друг друга; в результате мальчишки регулярно калечатся или гибнут. Еще они следят за незнакомцами, прибывающими в город. Увязываются вслед, предлагают поднести чемодан и показать (за пять центов) дорогу в гостиницу. Если чужак выглядит небогатым, его дразнят и травят. Всех незнакомцев окутывает пелена подозрения, словно облачко мух. Зачем они приехали в город – начать свое дело, торговать чудодейственными снадобьями или патентованными приспособлениями, проповедовать на улицах, уговаривать горожан вложить деньги в какую-нибудь финансовую схему? Все это возможно, и все это случается. Будьте начеку, предупреждает «Страж». Мы живем во времена неограниченных возможностей, но также и в опасные времена. Бродяги, мошенники на доверии, лоточники, стряпчие по темным делам, да и просто воры странствуют по дорогам, особенно – по железным дорогам. Об ущербе становится известно: кто-то вложил деньги и больше их не увидел, у кого-то пропадают брюки с бельевой веревки, дрова из поленницы, яйца из курятника. В жаркую погоду таких инцидентов бывает больше.

И несчастных случаев тоже. В жаркую погоду лошадь больше склонна понести, переворачивая повозку. Руки защемляет в отжимных валиках при стирке. На лесопилке рабочего разрезало пополам. Мальчик прыгал по бревнам на лесоскладе, бревна покатились, и его задавило насмерть. В жару все плохо спят. Младенцы чахнут от летней хвори. Толстяки страдают одышкой. Умерших приходится хоронить немедля. Однажды на улице появляется человек, который кричит: «Покайтесь! Покайтесь!» – и трезвонит в коровий колокольчик. Но это не чужак, а здешний житель, продавец в мясной лавке. Отведите его домой, заверните в холодные мокрые простыни, дайте лекарства от нервов, держите в постели и молитесь, чтобы рассудок к нему вернулся. Иначе его отправят в приют для душевнобольных.

Фасад дома Альмеды Рот смотрит на Дафферин-стрит, весьма респектабельную улицу. Здесь живут оптовые торговцы, хозяин лесопилки, владелец соляного промысла. Но Перл-стрит, куда выходят задние окна и ворота заднего двора Альмеды, – совсем другое дело. С этой стороны ее дом соседствует с жилищами рабочих. Небольшими, но приличными таунхаусами. Это ничего. Но если пойти дальше по Перл-стрит, то к концу квартала дома становятся похуже, а следующий – последний перед болотом – квартал и вовсе ужасен. Там, возле болота, называемого трясиной Перл-стрит (и ныне осушенного), никто не станет жить, кроме распоследних бедняков, недостойных и не заслуживающих помощи. Там растут пышные кустистые сорняки и стоят кое-как сколоченные хижины, окруженные кучами отбросов и хлама. Там бегают орды худосочных детей, а помои выплескивают прямо из дверей на улицу. Муниципальные власти пытаются заставить тамошних обитателей строить уборные, но те предпочитают ходить по нужде в кусты. Если сюда забежит шайка мальчишек в поисках приключений, то, скорее всего, найдет чего не искала. Говорят, что даже городской полицейский не рискует заглядывать в конец Перл-стрит в субботу вечером. Альмеда Рот никогда не ходила по Перл-стрит дальше таунхаусов. В одном из них живет Энни, молодая девушка, приходящая к Альмеде убирать дом. Энни, будучи порядочной девушкой, также никогда не ходит в последний по своей улице квартал или к болоту. Ни одна приличная женщина туда ногой не ступит.