Святой самозванец - Дж. Лэнкфорд

— Твоя семья?

Он прикоснулся к каждому по очереди.

— Хуан Пабло — мой отец. Эйлин-Рейносо — моя мать. Синтия Гуалли — моя младшая сестра. Эдуардо Ицли — мой старший брат. Роберто Мазатл — мой младший брат.

Она не знала, что сказать. Кто держит статуи своих родственников в гостиной?

— Господи. У тебя, у твоих сестер и братьев вторые имена народа науатль.

— Да, мои родители боролись против malinchismo[27], расизма, созданного испанцами: чистокровные gachupines[28] и criollos[29] на вершине, многие касты mestisos посередине, indios в самом низу. Они дали всем нам и испанские, и мексиканские имена, потому что это то, что мы есть. — Стоя среди статуй, Луис казался ушедшим из этого мира.

— Где они, Луис?

— Где-то в Тохоно О’одхам, индейской резервации в Аризоне.

— Они живут с индейцами?

— Нет.

Она посмотрела на алтарь и белые фигурки из папиросной бумаги.

— Почему они в аризонской индейской резервации?

Он отвел глаза.

— Они умерли.

— Умерли?

— Их останки находятся где-то в огромной пустыне.

— Что с ними случилось?

— Случился койот, человек-койот. В традиционной мексиканской культуре койот играл важную роль. Он не подчиняется власти, когда те заходят слишком далеко. Мы называем тех, кто тайно переправляет нелегальных иммигрантов через границу, пограничными койотами. Когда-то они были неплохими людьми, но в этой контрабанде стали участвовать наркокартели. Теперь многим койотам нельзя доверять.

— Ты думаешь, их убил койот?

— Я думаю, их убило солнце. — Он подошел к еще одному календарю ацтеков и прикоснулся к обсидиановому языку бога солнца. — Когда тот койот украл их деньги и бросил их, Тонатиу взял их в качестве жертвы, чтобы предотвратить конец света.

В ответ на изумленный взгляд Корал, он прибавил:

— Это один из наших мифов.

— Ох, Луис, зачем они пошли на это? Почему не подождали, если это было необходимо, и не приехали легально, как ты?

Он долго молчал.

— Своей работой ты поможешь мне избавить мексиканцев от продажных койотов, которые скормили мою семью солнцу.

Корал осенила внезапная догадка.

— Луис, это ты нанял того койота?

Вместо ответа он подошел к статуе матери и положил руку на ее голову, Корал ощутила боль, исходящую от Луиса. Он поднял глаза и умоляюще посмотрел на нее. Значит, это правда. Корал кивнула. Она сохранит его тайну.

Он выключил свет и музыку, вывел ее из комнаты и запер дверь.

Когда они вернулись, Салати уже был на террасе, и когда двоюродный брат Луиса подал десерт, заговорили о нелегальной иммиграции.

Луис нагнулся вперед, лицо его выражало решимость. Теперь Корал понимала, почему он проигнорировал высокомерное напоминание Салати о том, что Луис раньше служил здесь дворецким. У него были свои цели и очень личные. Он погубил семью. В искупление этого собирался спасти всех бедняков Мексики — неплохое применение для огромного состояния, в конце концов.

— Эваристо, — спросил он, — как, по-вашему, Святая церковь относится к заблудшим, растерянным людям, которые бегут от нищеты?

Салати вопросительно взглянул на Корал.

— Она была доверенным лицом Теомунда, — сказал Луис.

Корал подумала: «Это не всегда было так, но звучит хорошо».

— Я в любом случае могу говорить откровенно, — ответил Салати, — потому что понтифик неизменно проводит политику открытости по отношению к иммигрантам, даже нелегальным. Он настаивал на неприкосновенности иммигрантов из Албании и Северной Африки, несмотря на протесты остальной Италии. Папа сказал: «Нелегальный иммигрант важнее нас, как тот незнакомец, в котором Иисус просил видеть себя». Он призвал епархии во всем мире помогать им.

— Рад это слышать, — сказал Луис. — Я бы хотел подробнее поговорить об этом.

Салати зевнул, его густые ресницы сомкнулись.

Луис сейчас же сменил тему.

— Может быть, утром. Вы совершили долгое путешествие.

Салати встал.

— Да, я бы хотел отдохнуть.

Луис сжал его руки.

— Конечно. Корал проводит вас.

Андерс сомневалась, сознает ли Луис, как много выпил Салати и как часто он, казалось, отключался во время страстных речей бывшего дворецкого. Если ее догадка верна, ей, возможно, предстоит сегодня ночью выполнить невозможное задание.

Глава 7

Выходя из комнаты, Корал удивленно приподняла брови, глядя на Луиса, что вызвало у него улыбку. Она провела Эваристо мимо запертых дверей к главным гостевым апартаментам. Собаки шли следом.

В апартаментах Салати извинился и прошел в ванную. Вернувшись, он снял куртку, сел в роскошное кресло и стал смотреть с приятной, немного пьяной улыбкой, как Корал стелит ему постель. При этом она совершала соблазнительные телодвижения, хоть и не слишком демонстративно, потом опустилась на коврик у его кресла.

Салати улыбнулся, и ей показалось, будто он — молчащий киногерой Рудольфо Валентино.

— Вижу, вы осознаете свою эффектную красоту, — заметил он.

Она притворно покраснела.

— Вы и сами неплохо смотритесь.

— И вы полагаете, что я не строго соблюдаю обет безбрачия.

Корал вопросительно выгнула бровь.

— Луис тоже так считает. Вы — его подарок для меня на эту ночь, я счастливчик.

Она взяла его за руку.

— Интересно узнать, почему такой человек, как вы, решил стать священником, Эваристо?

Салати вздохнул.

— Вам кажется, что привлекательность и набожность взаимно исключают друг друга?

Поглаживая его руку, Корал спустила с плеча лямку платья.

— Сделайте мне одолжение, красавица, не снимайте одежду, хотя я уверен, что был бы очарован этим зрелищем. Сегодня ночью я бы предпочел сделать вид, что положение вещей таково, каким должно быть, то есть что я, прелат, не испытываю вожделения, хотя это не так.

Он опустил руку и погладил одну из собак. У них были большие, чувствительные уши, розовые внутри, и стояли торчком, как у тех египетских кошек, статуэтки которых Корал видела в музеях, а шерсть — как у соболей, но такая светлая, что они казались призраками.

— Милые мои, — обратился Салати к ним с большим чувством. Они обе сели прямо.

— Какой они породы? — осторожно спросила она.

«И что ты собираешься с ними делать?»

— Сицилийские борзые.

Корал до сих пор поражало то, что богатые и обладающие властью мужчины без колебаний открываются перед женщинами, которых не знают. Должно быть, все дело в этой среде. Тео создал экстравагантное прибежище для эксклюзивных мошенников, которые никогда не сдают друг друга.

— Я не очень-то люблю собак, — сказала она, разглядывая их.

Эваристо улыбнулся.

— Даже когда они поют?

Он открыл рот и запел григорианский хорал. Обе собаки вытянули шеи вверх и завыли, почти чисто повторяя мелодию.

Корал смотрела в восторге; ей почти хотелось, чтобы он отстегнул свой воротничок, расстегнул штаны и начал действовать так, как следует ожидать от такого соблазнительного мужчины. Потом она решила, что очень порочна, если думает о сексе в присутствии этого мужчины с ангельским лицом, поющего хорал вместе со своими собаками.

Когда он замолчал, она прошептала:

— Я ничего не могу для вас сделать?

— Можете, — ответил он. — Продолжайте оставаться прекрасной. Продолжайте любить, потому что я не могу.

— Я знаю священников, которые могут, — возразила она и соблазнительно поджала губки.

Мгновение он с тоской смотрел на ее рот, потом произнес:

— Я тоже.

Корал рискнула высказать свою догадку насчет него:

— Вам нужна не женщина, да?

Салати только пристально посмотрел на нее и улыбнулся.

Она решила, что он, как и Луис, попал в тиски между своим пенисом и Богом, и не позволяет себе освободиться. Ей стало безмерно жаль красивого кардинала Салати, который снова начал тихо петь вместе с собаками.

Корал почувствовала себя неловко. Она на цыпочках пошла к двери, помахала на прощание рукой и вышла. Вот и не верь разговорам о воздержанности священников. Раньше она никогда с ней не сталкивалась.

Корал нашла Луиса по-прежнему на террасе. Он вручил ей пиво, и она села рядом с ним.

— Итак, что произошло? — спросил он.

Сочтет ли Луис, что она потерпела неудачу? Корал решила превратить все в шутку. Глотнула пива и ответила:

— Больные люди.

Луис повернулся:

— Что он с тобой сделал?

— Абсолютно ничего, ни черта. Он не велел мне раздеваться, потом запел григорианский хорал, а собаки завыли, подпевая ему.

— И это все?

Корал подняла брови.

— Все. Тьфу!

Они молча переглянулись и улыбнулись. Захихикали, потом рассмеялись. Салати не мог их слышать, потому что его комната была звуконепроницаемой, как, впрочем, и все остальные. Смех Луиса подстегнул ее. Ей пришлось поставить свою бутылку с пивом, а Луис зашелся в хохоте, плечи его тряслись. Он согнулся пополам в приступах хохота. Корал соскользнула с шезлонга и покатилась по терракотовым плиткам террасы в своем серебристом платье, содрогаясь от хохота.