Щепки плахи, осколки секиры - Николай Чадович

Физиономия бывшего егеря Басурманова своей гнусностью выделялась даже среди этих разбойничьих рож.

– В чем дело? – процедил Зяблик сквозь зубы.

– Привет, паря, – один из громил дурашливо поклонился. – Чересчур ты грозный, как я погляжу. О деле не хочешь побазарить?

– Я с такими, как ты, захарчеванными чуванами, отродясь дел не имел, – холодно ответил Зяблик. – Вон тот мудак локшевый, – он ткнул пальцем в Басурманова, – уже ломал наши ксивы. Что еще?

– Так ты же турнул его от себя, – бандит, чем-то похожий на Малюту Скуратова, как его изображают в учебниках истории, развел руками. – Бедняга чуть в штаны не наделал. Нехорошо так со своими поступать…

– Моих на этом свете мало осталось. Вот, наверное, последние, – Зяблик кивнул на членов ватаги, стоявших по обе стороны от него. – А новых корешей я себе не ищу. Поздно уже…

– Что же так? – деланно удивился бандит. – Гамузом всегда легче прожить. Это даже волки понимают… Не говоря уже о вождях мирового пролетариата… Присоединяйся. Мы здесь всех вот так держим, – он протянул вперед раскрытую пятерню, а потом резко сжал ее в кулак, – свою долю от всего иметь будешь.

– Грабите, значит, – Зяблик изобразил на лице отеческую печаль. – Гопничаете?

– Грабили мы дома, – ухмыльнулся в ответ главарь. – А тут свое берем. Поскольку власти выше нас здесь нет. Мы и милиция, и прокуратура, и министерство финансов. Соображаешь?

– А эти… паханы местные… которые вас туда-сюда гоняют?

– Им дела наши мелкие до фени. Да и не видел их никто никогда… Ну так что ты решил? Идешь под наши знамена?

– Кем же я среди вас буду? Агнцом промеж козлищ рогатых?

– Ах вот ты о чем, – понимающе усмехнулся главарь. – Нет, этого можешь не бояться. Мы-то и рогов толковых не успели отрастить. Давно от аггелов отбились. Они там – сами себе, а мы здесь – сами себе. Хоть и не по своей воле, а отмежевались.

– Все равно не лежит у меня к вам душа. Я когда срок доматывал, решил завязать узелок. Клятву давал. На крови и хлебе. С тех пор даже спички чужой не брал. Не по пути нам, жиганы.

– Ну как хочешь, – презрительно скривился главарь. – Не нравятся тебе фартовые люди, так оставайся с голытьбой. Будете нам мзду платить, как положено.

– Это чем же? Рыжьем или капустой? А может, натурой? – осведомился Зяблик.

– Как придется… Бабы ваши нам не нужны, такого добра здесь хватает. А вот барахлом придется поделиться. Прикид у вас с иголочки, да и мешки по швам лопаются.

– Кнацай сюда, – Зяблик показал главарю кукиш. – Нравится?

– Рискуешь, паря… – тот потянулся к затвору автомата.

Почти в то же мгновение пистолет Зяблика уперся ему в глазницу, выдавив глаз чуть ли не на висок. Выхватили оружие и остальные члены ватаги, кроме Лилечки, естественно. Смыков вдобавок еще и гранатой замахнулся.

– Стоять! – дико заорал он. – Руки! Не шевелиться! Иначе на требуху всех разнесу!

Банда опешила, хотя, похоже, напугала ее не столько угроза оружия, сколько решительные действия Зяблика и луженая глотка Смыкова. Многие отшатнулись назад, почти все выполнили команду Смыкова.

– На кого ты, шантрапа поганая, бочку катишь? – проникновенно сказал Зяблик, все глубже вдавливая ствол пистолета в глазницу бандита. – Вояки зачуханные! Да вы тут давно забыли, чем затвор от запора отличается! А я десять лет пистолет из рук не выпускаю! У меня на указательном пальце мозоль от спуска! Да любой из вас мигнуть не успеет, как я из него решето сделаю! Может, проверим?

– Пусти, сейчас глаз лопнет! – прохрипел главарь.

– Так как же насчет мзды? А если вместо нее твой глаз зачтется?

– Хрен с тобой! – главарь, в отличие от Басурманова, был не из робкого десятка. – Подавись ты этой мздой! Жили без нее и еще проживем!

– Да ты, я вижу, наивный, как божий бычок, – Зяблик овладел автоматом главаря, и тот, оказавшись на свободе, отскочил в сторону. – Думаешь, я над добром своим трясусь? Или над шкурой? Нет уж! Я тебя на место ставить буду! И тебя, и всю твою братию! Чужого вы больше ни на копейку не возьмете и никого пальцем не тронете! Жрать будете только то, что вам от хозяйских щедрот перепадет! На общих основаниях!

Главарь, прикрывая пострадавший глаз ладонью, медленно пятился.

– Ухарь ты, конечно, еще тот… Ничего не скажешь, – зловеще произнес он. – Наблатыкался у себя в Отчине… Но только здесь не Отчина, а совсем другое место. Синькой называется. И о нем ты пока ничего не знаешь. А я тут столько лет кантуюсь, что уже и не припомнить. Кое-чему научился. А в своей норе, говорят, лис собаке никогда не уступит…

– Не пугай, – сплюнул Зяблик. – А не то я сейчас передумаю. Опять твоими шнифтами займусь.

– Я тебя не пугаю, – главарь вырвал у кого-то из своих приятелей ружейный обрез и взвел разом оба курка. – Но и ты меня на характер не бери. Хочешь жить спокойно – живи. Заслуживаешь. Так и быть, трогать вас не будем. А поперек дороги встанешь – чучело из тебя сделаем.

– Вот страх-то! – усмехнулся Зяблик. – Слыхал я, что здесь человеку чуть ли не по десять жизней полагается. Как Кощею Бессмертному. Так неужели же мое чучело не оживет?

– От кого ты, интересно, такое слыхал? – главарь покосился на Басурманова. – Ты, что ли, проболтался?

– Под пыткой у меня признание вырвали! – Басурманов саданул себя кулаком в грудь. – Чтоб я так жил!

– Разберемся, – главарь убрал руку от лица и теперь глядел на Зяблика уже обоими глазами, один из которых блестел мутной слезой и наливался кровью. – А тебе, паря, я вот что скажу… Не все так просто, как тебе кажется. Смерть всегда штука поганая, даже если ты и оживешь потом. Да и не все подряд оживают… Не уследить хозяевам за каждой мелочью. У них и своих забот хватает… И вообще, канительное это дело… Ох, канительное… Очухаешься без ног, с брюхом распоротым, а рядом еще один жмурик протухает… Без головы… Боль нестерпимая… Страх, тоска… И кто-то неведомый над тобой колдует – или чужие ноги тебе пришпандорить, или твою башку на чужие плечи пришить. Кто такое однажды пробовал, в другой раз лучше дотла себя сожжет.

– Каркаешь ты складно, – сказал Зяблик. – Как лабух по нотам. Но только я на такие параши ложил с прицепом… Подбери сопли и вали отсюда. Маза ваша кончилась. Только заикнись еще раз, что ты здесь верховная власть. Собаки будут твои куски по всей этой Синьке собирать. Уж я-то позабочусь, чтоб тебя больше не оживили.

– Ну тогда до свиданьица! – продолжая целиться в Зяблика из обреза, главарь стал отступать. – Сегодня у нас вроде как смотрины были. А свадьба еще впереди… Ох, повеселимся, чует мое сердце…

– Это просто наказание какое-то! – воскликнула Верка, когда бандиты исчезли в сиреневых далях. – Мы, наверное, даже на Сириусе себе врагов найдем.

– Что ты предлагаешь? Лобызаться со всякой рванью? – Зяблик до отказа оттянул затвор автомата и выругался. – Ах, сучий потрох, пусто! Ни одного патрона! Вот так трофейчик!

– А что, если у них и в самом деле боеприпасов нету, – сказал Смыков.

– С чего бы это? На кого они их тут могли истратить? На будетляндцев блаженных? Или на хозяев местных? Нет, просто отвыкли эти гады от оружия… Голыми руками нас хотели взять.

Поколебавшись немного, он закинул автомат за плечо, и ватага продолжила путь. Перетрудив язык в перебранке с бандитами, Зяблик все оставшееся до сумерек время молчал и лишь иногда кивал, соглашаясь с какой-нибудь очередной сентенцией Цыпфа. Смыков, видя, в каком настроении пребывает приятель, старался ему лишний раз не докучать. Верка и Лилечка тащились в хвосте, обсуждая свои женские дела.

Едва-едва сияющий хрусталем и лазурью окружающий мир стал меркнуть, как повторилась вчерашняя история: человеческие души обособились от тела, ничтожными, но равноправными каплями влились в океан всего сущего, безучастными созерцательницами прошли сквозь прошлое и будущее, а затем, вновь соединившись с плотью, стремительно низверглись в свое настоящее, сосредоточенное в том самом месте, где они впервые осознали этот мир.

Фиолетовая чаша-кормушка своим появлением как бы подтвердила, что ватага взята на учет и имеет статус полноправной участницы некой грандиозной игры, с человеческой точки зрения абсолютно бессмысленной.

После долгого и бурного обсуждения Веркин план умножения запасов все же был принят, хотя не обошлось без компромиссов – Зяблику был обещан стакан спирта, а Лилечке лишняя шоколадка. Фляжка с водой, помещенная в кормушку, немедленно дала приплод в виде трех совершенно идентичных экземпляров (на большее объема фиолетовой чаши просто не хватило).

Вволю поев и напившись – с режимом экономии можно было проститься, – ватага легла опочивать, сбившись в кучу на манер цыганской семьи. Вопрос об организации ночного дежурства, внесенный Смыковым, был отклонен большинством голосов. То, что бандиты сумеют отыскать их бивуак в почти непроницаемых сумерках местной ночи, представлялось делом маловероятным.