Млечный Путь № 1 2020 - Наталья Ахпашева

мисс Бохен, она осторожно взяла его в руку - на листе сохранились две крупные капли вчерашнего дождя, и в них отразилось то ли солнце, то ли взгляд, то ли что-то, пока не сказанное и невыразимое.

Дженнифер закрыла глаза и подставила лицо солнцу, всплывшему над вершинами деревьев, как золотой шар из морской бездны.

- Мисс Бохен, - произнес Розенфельд, коснувшись, как вчера вечером, ее ладони, лежавшей на коленях, - расскажите о нем еще. Кроме работы и вас, у него в этом мире не было ничего, так ведь?

- Да, - сказала она. - Джерри был не таким, как все.

"Не такой" означало великое множество возможных "не таких". Любой человек - не такой, как остальные.

А какой?

- Мы дрались в детстве, - сказала она. - Джерри на три года моложе меня. Я хотела, чтобы он мне подчинялся, и он хотел того же, он не был самостоятельным в обыденной жизни, но постоянно мне противоречил, потому что в мыслях и желаниях был самостоятельным всегда. Я говорила: "Приготовь завтрак, мне надо в школу", он кивал и принимался намазывать на хлеб варенье, как я любила, но замирал и задумывался о своем, я опаздывала, отнимала у него нож и хлеб, а он сопротивлялся, потому что уже начал что-то делать, а когда он начинал, то доводил до конца и никому не позволял мешать, но думал о другом, и мысли тоже не позволял исчезнуть, понимаете?

- Да, - сказал Розенфельд только для того, чтобы она не молчала.

- Он хотел подчиняться, чтобы не думать об обыденном, и он не мог подчиняться, потому что такой была природа его сознания, если вы понимаете, что я хочу сказать.

- А ваши родители... - сказал Розенфельд тихо. Он не хотел спрашивать, но, тем не менее, хотел знать.

- У отца другая семья, мы не общаемся. - Голос звучал ровно, без интонаций. Давно пережитые эмоции, остывшая память. - Мама... - Короткая заминка. - Мама у нас замечательная, она архитектор, в Миннеаполисе десятки зданий построены по ее проектам, особенно красив мост через Миссисипи, мы с Джерри любили по нему прогуливаться и смотреть на воду. Я видела в воде контуры известных мне картин, а Джерри - числа и математические символы, они появлялись и исчезали, одна волна их писала, другая смывала, и он - это его слова - видел, как сами себя решали какие-то уравнения, для меня в этом не было смысла, я этого не видела, а он не мог разглядеть картин, которые видела я.

Мать на похороны не приехала. И отец. Другая семья - да, но смерть сына...

- Мама умерла два года назад.

- Простите, - пробормотал Розенфельд. Дженнифер говорила о матери как о живой.

- Отец сейчас в Антарктике, я даже не знаю точно - на какой станции.

Небольшой камешек лег на свое место в пазле.

Розенфельд складывал пазл, не представляя результат, но, тем не менее, угадывая, когда слова и мысли сочетались с тем, что он уже подсознательно знал. Такого с ним прежде не бывало, и он не мог относиться к происходившему спокойно, но и волноваться не должен был себе позволить. Волнение, как волны на море, размывало то, что уже возникло где-то в глубине чего-то, что называют подсознанием.

Больше спрашивать было не о чем. Встать, попрощаться и уйти? Невозможно: мисс Бохен удобно устроилась на скамье, день выдался теплый, вчерашний дождь остался в другой реальности; Розенфельду было хорошо, спокойно, и он впал в когнитивный диссонанс - как в известной фразе "уйти нельзя остаться", - чувствовал себя буридановым ослом, не способным (не желавшим!) сделать простой, на первый взгляд, выбор. Он приподнялся, но сразу опустился на скамью, выглядело это, наверно, довольно смешно, и ситуацию разрулила мисс Бохен, спросив:

- Что вы об этом думаете, доктор Розенфельд?

Она впервые поинтересовалась его мнением.

- Может, настоять, чтобы вскрыли урну? - спросила она.

Зачем?

- Вряд ли получится. - Эту процедуру Розенфельд знал, имел опыт. - Нужно заполнить множество бумаг, в том числе в полиции.

Кремацию наверняка провели по правилам, есть документы, свидетели, захоронили урну в присутствии коллег, произносили речи, и вдруг безумная женщина требует эксгумации.

Ему нужно было подумать, а ее присутствие мешало. Он хотел сидеть возле нее, даже не смотреть в ее сторону, а просто знать, что она рядом. Или это невозможно - все сразу?

***

Первая смерть Бохена.

Записка.

Вторая смерть Бохена.

Кремация.

Квантовое самоубийство.

Теория струн.

Математическая вселенная.

"Мы не поддерживаем связи".

Что-то она сказала вчера, что-то, чего он не запомнил, не придал значения. И теперь нужно восстанавливать уже созданное, но разрушенное сознательным усилием. Часто так случается - в истории науки, по-видимому, постоянно и повсеместно. Работаешь с материалом, ставишь эксперименты, строишь логически безупречные теории, но почти не приближаешься к истине, локальной, временной, но без знания которой не продвинешься ни на шаг. Складываешь пазл, остается единственный недостающий элемент, и о нем-то ты не имеешь ни малейшего представления, не видишь в упор, хотя он, возможно, все время маячит перед глазами, элемент-невидимка, воображаемый Гриффит в нелепых одеждах, скрывающих суть.

Она что-то сказала? Ее голос Розенфельд услышал, думая совсем о другом. Как неудобно - задуматься, когда она рядом.

- Простите, - пробормотал он, осознав, что глаза закрыл на секунду, не больше. Воробей, клевавший что-то на гравии дорожки, даже не успел взмахнуть крылышками и улететь от голубя, опускавшегося с очевидным намерением отобрать добычу. - Вы что-то сказали...

- Только хотела, - улыбнулась мисс Бохен - впервые за все время. - Вы, наверно, услышали мысль.

Он покачал головой.

Мисс Бохен сбила его с мысли.

Восемь "фактов". Восемь неравнозначных элементов, которые, будучи сцеплены правильным образом, решают проблему. Какова вероятность случайно обнаружить нужное соединение? Перестановки из восьми элементов. Факториал восьми. Это получается...

Считать в уме Розенфельд умел. Да и считать не нужно было. Он помнил. Сорок тысяч триста двадцать. Шанс случайно найти нужную комбинацию - один из сорока тысяч.

Бессмысленно.

К тому же, она что-то сказала вчера... Девятый элемент. И шанс уменьшается еще в девять раз. Один на триста шестьдесят тысяч восемьсот восемьдесят.

И времени - несколько часов.

- Хорошая погода, - сказал он. - Не хотите ли прогуляться? Домик Эйнштейна. Коттедж Уилера. Квартира Фитцджеральда.

Он полагал, что она не согласиться. "Спасибо, мне это не интересно".

- Спасибо, - сказала она. -