Иоанн Дамаскин - Агафонов Николай

— Скажи мне, преосвященный владыка, — обратился он к епископу Критскому, — почему Бог допустил такую несправедливость над Юстинианом? Разве его желание царствовать по законам милосердия и справедливости не угодно Богу?

— Почему ты думаешь, что Бог в отношении Юстиниана допустил несправедливость? — спокойно отвечал епископ Андрей. — Может быть, как раз наоборот. Бог, видя добрые дела и благие намерения Юстиниана, освободил его от тяжкого бремени несения царского креста. И теперь у Юстиниана есть время для молитвы и покаяния. В Херсонесе, куда сослан Юстиниан, когда-то подвизались многие великие столпы Церкви. Например, святой Климент, один из первых епископов Рима. Если Юстиниан смирится со своим положением и возьмет на себя аскетический и молитвенный подвиг, то обретет большую радость, которую у него уже никто не отнимет.

Иоанн в задумчивости смотрел на плескавшиеся за кормой волны и думал: «А ведь преосвященный Андрей прав. Действительно, у человека можно отнять все: богатство, здоровье, близких людей и даже саму жизнь. Но если человек останется с Богом, то у него, выходит, ничего не отняли. Ибо все земные блага временны. С родными и близкими мы рано или поздно встретимся в Царствии Небесном, а земная скоротечная жизнь без жизни вечной не имеет ровным счетом никакой цены». На душе у Иоанна от этих мыслей стало легко и светло. «Как все-таки хорошо возвращаться в отчий дом, к отцу и матери!» Ему казалось, что он пробыл в Константинополе не два месяца, а не менее двадцати лет. Матросы возились с установкой парусов, а Иоанн пошел на корму корабля, чтобы там, в уединении, вознести к Богу молитву. Он заметил, что в последнее время к нему пришло новое ощущение: молитва для него стала не просто повседневным обязательным правилом, но постоянной сердечной потребностью души.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Кто в Херсонесе не знает таверны Посейдона? Пожалуй, такого человека не найдешь на всем Таврическом побережье. Предание гласит, что здесь останавливались даже аргонавты по пути следования в Колхиду за золотым руном. Давно минули те легендарно-мифические времена, но и теперь, уже в христианском Херсонесе, все продолжают именовать таверну именем языческого бога морской стихии. Плещется, шумит Понт Эвксинский[35] буквально в нескольких метрах от таверны. За столом таверны у окна сидит свергнутый василевс ромеев Юстиниан. Так же, как когда-то у себя на дворцовой террасе, он всматривается в морскую даль и слушает монотонную песню прибоя. В его глазах нет ни тоски, ни скуки. Взгляд спокоен. Но если присмотреться внимательно, то в глубине его глаз можно заметить ожидание. Пророчество амастрийского отшельника не дает угаснуть огоньку надежды в душе царственного изгнанника.

Рядом с Юстинианом сидят его верные сподвижники. Они частенько заходят сюда, в таверну, пропустить кубок сладкого таврического вина и послушать новости, привозимые моряками и купцами со всей необъятной ойкумены. Сегодня на ужин заказан жареный ягненок. Все, кроме Юстиниана, с аппетитом едят нежное мясо, приправленное пряностями, привезенными из далекой Индии. Юстиниан, не притрагиваясь к пище, продолжает смотреть на море в сторону причала. Там как раз пришвартовывается какое-то торговое судно. Его верный слуга, Миакес, встречает каждый прибывающий в Херсонес корабль, чтобы первым узнать все новости из Константинополя и доложить о них своему господину. Зоркий взгляд Юстиниана замечает, как Миакес обнимает одного сошедшего с корабля человека, а затем они быстро направляются в сторону таверны. Сердце Юстиниана начинает учащенно биться, но для окружающих его волнение остается незамеченным.

Наконец двери таверны распахнулись настежь, и на пороге появился Миакес. Рядом с ним протонотарий Феофил. По их сияющим лицам было видно, что они принесли радостные новости. Уже с порога, не таясь, Феофил крикнул:

— Возрадуйся и возвеселись, господин мой Юстиниан, твой враг Леонтий повергнут, он в темнице с отрезанным носом.

Все сидевшие в таверне разом повернулись в сторону Юстиниана, кто с любопытством, а кто и со страхом.

— Многая лета нашему василевсу Юстиниану! — вскричали сидевшие с императором за столом и подняли свои кубки с вином.

Стефан Русия, оглядев притихший зал, громко произнес:

— Кто из здесь сидящих не желает выпить за нашего василевса, божественного Юстиниана?

По залу пронесся ропот. Сидевший за другим столом куриал[36] Петр встал и направился к двери. Перед тем как выйти из таверны, он обернулся:

— Не торопитесь пить, быть может, новый император окажется менее снисходительным к ссыльным.

Когда Петр пришел в курию Херсонеса, там уже бурно обсуждали события, произошедшие в столице. Всех волновал вопрос: как поведет себя новый император Апсимар в отношении Херсонеса? Петр сказал собравшимся членам курии, что в таверне уже провозглашают императором Юстиниана.

— Что, если слухи об этом дойдут до Константинополя? — рассуждал Петр. — Ведь нас с вами могут заподозрить в сочувствии или, что еще хуже, даже в заговоре против законного василевса.

Отцы города, не на шутку напуганные таким оборотом дела, решили взять Юстиниана под стражу и отправить к новому императору, а если окажет сопротивление, то убить.

Вечером к дому, где жил Юстиниан, тайком подкрался куриал Максим Липий и, проникнув в дом, поведал Юстиниану о решении курии. Тот не стал медлить, быстро собрался и, не предупредив никого из своей свиты, в сопровождении одного Миакеса ночью тайно покинул Херсонес.

Уже на следующий день Юстиниан прибыл в небольшой городок готов Дорос. Вечером он имел встречу с тудуном[37]. Получив от Юстиниана щедрые подарки и еще более щедрые обещания, знатный хазарин лично поехал к кагану хлопотать о предоставлении убежища для бывшего императора.

Через шесть недель тудун вернулся и сообщил, что каган с радостью ждет дорогого гостя. Юстиниан тут же собрался и поехал в Семендер[38]. Тудун дал ему в сопровождение небольшой отряд хазарских воинов.

На второй день пути Юстиниан с Миакесом переправились на восточный берег Киммерийского Боспора[39] и остановились в Фанагории[40]. Юстиниан поселился в большом и красивом доме богатого купца. Он с удовольствием прогуливался по мощенным камнем улицам древнего города и даже посетил одну из городских бань. После роскошной вечерней трапезы василевс впервые спокойно заснул в полной уверенности, что впереди его ждет только хорошее.

Утром Юстиниан сходил в церковь и, отстояв Божественную литургию, причастился Святых Тайн, а придя из храма, он тут же засобирался в путь. Местный тудун просил его повременить с отъездом, так как дошли слухи, что между землями алан и Фанагорией видели конные отряды абазгов, которые теперь находятся в союзе с арабами, а значит во вражде с хазарами. Но Юстиниан не захотел внять предостережению и торопился с отъездом. Тудун добавил ему в сопровождение еще нескольких воинов, и теперь отряд хазар составлял одиннадцать человек. Юстиниан нанял в Фанагории грека — переводчика с хазарского языка и тронулся в путь.

На третий день пути начальник хазарского отряда весело поведал, что к вечеру они достигнут владений аланов, верных союзников хазар, а там до Семендера два дня пути.

Большой конный отряд абазгов появился неожиданно. Они, с улюлюканьем рассыпаясь в дугообразную цепь, неслись, стараясь охватить небольшой отряд Юстиниана со всех сторон. Хазары, разгадав их маневр, устремились назад, чтобы не попасть в окружение. А когда поняли, что это бесполезно, быстро спешились и, достав из чехлов притороченные к седлам лошадей огромные луки, стали стрелять по абазгам. Стрелы у них были с большими трехгранными наконечниками, а луки они везли без натянутой тетивы. Но хазары ловко, почти в мгновение натянули тетиву и стреляли, встав на одно колено, а на второе установив лук. Ни одна стрела не прошла мимо цели. Только два раза они выпустили стрелы, но и этого оказалось достаточно, чтобы в кольце нападавших образовалась большая брешь. Хазары, вновь вскочив на коней, попытались прорваться из окружения. Юстиниан, охваченный азартом боя, устремился сразу на двух абазгов с хазарской саблей наголо. Не сбавляя хода, он направил коня между этими двумя всадниками. Уже поравнявшись с ними, Юстиниан вдруг бросил поводья и выхватил левой рукой кинжал. Конь продолжал лететь вперед. Юстиниан, пригнувшись, ловко увернулся от копья правого всадника и рубанул его саблей по лицу. Абазг запрокинулся назад и кубарем свалился с лошади. А в левого Юстиниан за несколько мгновений до этого метнул кинжал. Тот так и пронесся дальше с кинжалом в горле.

То, что Юстиниан был левша, его не раз выручало в боях. Но все равно уйти далеко от абазгов не удалось. Те, развернувшись, снова настигали их. Подмога пришла так же неожиданно, как и нападение. Уже было настигший Юстиниана абазг захрипел и упал с лошади, пронзенный стрелой. Попадали еще несколько преследователей. Потом вдруг среди абазгов произошло замешательство. И затем они, развернув коней, сами стали удирать. Юстиниан увидел, как навстречу мчится хазарская конница. В длинных шубах и высоких меховых шапках, они пронеслись мимо него с оглушительным свистом, продолжая преследовать абазгов. Особенно отличался один юноша, который, по всей видимости, был у них предводителем. Судя по богатой сбруе его коня и сабельным ножнам, разукрашенным драгоценными камнями, это был какой-то знатный бек. Вскоре хазары, перестав преследовать врага, развернули коней и шагом направились к отряду Юстиниана. Молодой бек при ближайшем рассмотрении оказался безусым красивым юнцом. Он смеясь спешился с коня, как-то лукаво поглядывая на бывшего императора. При этом сопровождавшие Юстиниана хазары тут же живо соскочили с коней и низко поклонились беку. Юстиниан попросил переводчика поблагодарить юношу за столь своевременную помощь. Молодого бека это почему-то очень рассмешило. Юстиниан уже хотел оскорбиться, но тут бек скинул свою кунью шапку, по плечам его рассыпались густые, волнистые черные волосы, и глазам изумленного изгнанника предстала девушка. Если бы перед Юстинианом появился Ангел, он поразился бы меньше. Сердце его в волнении забилось, он понял, что ради этой красавицы готов вернуть престол, даже если придется весь мир залить кровью.