Куколки - Джон Уиндем

— Да, наверное.

Хотя я и проголодался, после этих слов мой аппетит начисто пропал. Я сидел и ковырял в тарелке. Раздававшиеся в доме звуки суеты и беготни приобрели особый смысл. Через стол я посмотрел на Софи, в горле у меня стоял комок.

— Куда? — грустно спросил я.

— Не знаю, куда-нибудь подальше, — ответила она.

Мы продолжали сидеть за столом. Софи жевала и болтала, а я не мог ничего проглотить из-за комка в горле. Вокруг и впереди, в будущем, была пустота. Я знал, что все теперь станет другим и прежнее больше не вернется. При этой мысли меня охватило отчаяние. Я с трудом сдерживал слезы.

Появилась миссис Уэндер с множеством тюков и сумок, и я мрачно наблюдал, как она свалила их около двери и снова вышла. С улицы вошел мистер Уэндер и забрал часть из них. Снова появилась миссис Уэндер и увела Софи в другую комнату. Когда мистер Уэндер зашел за тюками в следующий раз, я двинулся за ним.

Две лошади, Пятнышко и Рыжик, терпеливо стояли около дома, часть вещей уже была навьючена на них. Я удивился, что нет повозки, и спросил об этом. Джон Уэндер покачал головой.

— Повозка привязывает к дороге, а с вьючными лошадьми едешь куда хочешь, — ответил он.

Я смотрел, как он крепит тюки, и собирался с духом. Наконец я сказал:

— Мистер Уэндер, пожалуйста, возьмите меня с собой!

Он прекратил работу и обернулся ко мне. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом он с сожалением медленно покачал головой. Наверное, он увидел, что я чуть не плачу, поэтому положил мне на плечо руку и не убирал ее.

— Зайдем в дом, Дэви, — сказал он и повел меня обратно.

Миссис Уэндер снова была в комнате, она стояла посередине и оглядывалась, проверяя, не забыла ли чего.

— Марти, он хочет ехать с нами, — сказал мистер Уэндер.

Она опустилась на стул и протянула ко мне руки. Я подошел к ней, говорить я не мог. Глядя поверх моей головы, она сказала:

— Джонни, этот ужасный отец. Я боюсь за мальчика.

Я находился так близко от нее, что мог уловить ее мысли. Они мелькали быстрее слов, но понимать их было легко. Я понял, что она чувствовала, что она искренне хотела взять меня с собой, но потом мысли ее сделали скачок, и я без объяснений уже знал, что мне с ними нельзя, я не должен с ними ехать. Я получил ответ раньше, чем Джон Уэндер произнес первую фразу.

— Я знаю, Марти, но я боюсь за Софи и за тебя. Если нас поймают и обвинят не только в Сокрытии, но и в похищении детей…

— Если они заберут Софи, мне будет все равно, Джонни.

— Но, родная моя, дело не только в этом. Когда они узнают, что мы уехали из их округа, мы уже станем чужой заботой, и они не будут забивать себе голову нами. Но если у Строрма пропадет сын, то шум будет на много миль вокруг, и я сомневаюсь, что нам удастся бежать. Чтобы найти нас, они все перевернут. Ты же понимаешь, мы не можем увеличивать опасность для Софи.

Некоторое время миссис Уэндер молчала. Я чувствовал, как совпадают все его слова с тем, что она сама думала раньше. Наконец она крепко обняла меня:

— Ты ведь все понял, Дэвид? Твой отец очень рассердится, если ты поедешь с нами, и у нас будет меньше шансов спасти Софи. Я очень хочу, чтобы ты с нами поехал, но ради Софи мы не можем себе это позволить. Пожалуйста, Дэвид, будь мужественным. Ты единственный ее друг, будь храбрым ради нее. Скажи, будешь?

Ее слова были неуклюжим повторением мыслей, гораздо более ясных. Я уже подчинился неизбежности, но говорить не мог. Молча кивнув, я позволил ей обнять себя. Моя собственная мать не обнимала меня так нежно.

Приготовления к отъезду закончились только к концу дня. Когда все было готово, мистер Уэндер отвел меня в сторону.

— Дэви, — сказал он, сказал как мужчина мужчине, — я знаю, ты хорошо относишься к Софи. Ты героически дрался за нее, но есть еще одна вещь, которая может ей помочь. Сделаешь?

— Да, — ответил я, — что нужно сделать, мистер Уэндер?

— Только одно. Когда мы уедем, не иди домой сразу. Останься до утра. Сможешь? У нас тогда будет больше времени, чтобы добраться до безопасного места. Сделаешь это?

— Да, — ответил я твердо, и мы пожали друг другу руки.

Этот разговор придал мне силы, я почувствовал ответственность за Софи, как в тот день, когда она вывихнула ногу. После разговора мы вернулись в дом, и Софи протянула мне руку, в которой было что-то зажато.

— Это тебе, Дэвид, — сказала она, вкладывая мне что-то в руку. Это был локон каштановых волос, перевязанный желтой ленточкой. Я стоял и не мог оторвать от него глаз. Софи бросилась мне на шею и поцеловала неумело, но решительно. Потом отец поднял ее и посадил сверху на вьюк первой лошади. Миссис Уэндер нагнулась и тоже поцеловала меня.

— Прощай, дорогой Дэвид. — Она нежно коснулась пальцами моей раскрасневшейся щеки. — Мы никогда тебя не забудем, — сказала она, на глазах у нее блестели слезы.

Они тронулись в путь. Джон Уэндер вел лошадей и держал под руку жену, через плечо у него висело ружье. На краю леса они остановились и обернулись, чтобы помахать мне. Я ответил им тем же, и они поехали дальше. Последнее, что я увидел перед тем, как их поглотила тень деревьев, была поднятая в прощальном приветствии рука Софи.

Солнце уже поднялось высоко, и все люди давно вышли в поле, когда я добрался домой. Во дворе никого не было, но у столба рядом с дверью стоял привязанный пони инспектора, из чего я заключил, что отец тоже дома. Я надеялся, что выждал достаточно времени. Ночь я провел плохо. Сначала я был настроен очень храбро, но с наступлением темноты моя решимость ослабела. Я никогда не ночевал вне стен собственного дома. Там все было привычно, а в опустевшем жилище Уэндеров отовсюду раздавались странные звуки. Я сумел найти свечи и зажег их, потом запалил огонь в очаге и подложил в него побольше дров. Стало чуть веселее, но не намного. И в доме, и вокруг него продолжали раздаваться какие-то шумы. Довольно долго я сидел на табурете, прислонившись спиной к стене, чтобы никто не подобрался ко мне незаметно. Несколько раз мужество едва не покидало меня. Я безумно хотел убежать. Конечно, приятнее было бы думать, что меня удерживало мое обещание и мысли о безопасности Софи, но я хорошо помню, какая непроглядная темнота стояла за окном, там, где черная ночь рождала непонятные звуки и движения.

В ночи таились предчувствия ужасов, но в действительности ничего не случалось: звуки крадущихся шагов не обрывались ничьим появлением, постукивание и шарканье ничему не предшествовали. Они были необъяснимы, но, к счастью, явно ни к чему потустороннему не имели отношения, так что в конце концов, несмотря ни на что, глаза мои начали слипаться, и скоро меня стало качать на табурете. Собравшись с духом, я осмелился слезть с него и осторожно перебраться на постель напротив. Я забрался к самой стенке, прижался к ней спиной и почувствовал облегчение. Какое-то время я лежал, разглядывая свечи и неясные тени от них в углах комнаты, и размышлял, что буду делать, когда они погаснут, как вдруг в окно засветило солнце.