Ангел Габриеля - Кимберли Кейтс

Алана отставила в сторону портрет Бет и обнаружила под ним натюрморт: букет роз, веер и бальное карнэ с именем его владелицы Эллисон, воспоминание о первом бале и знак нежной любви Тристана к своей второй сестре.

Голос мальчика всплыл в памяти Аланы, и она услышала слова, перекрывающие завывание зимнего ветра: «Я буду самым великим художником на свете…»

Тогда Алана поверила ему всей своей детской душой, но она и представить не могла удивительной глубины его таланта и остроты восприятия, которой он обладал. Предметы и краски на картине были столь живыми и натуральными, что Алана невольно протянула руку, чтобы потрогать капельку росы на розовом бутоне, почти ожидая почувствовать влагу на пальцах.

Своим талантом Тристан мог соперничать с самыми знаменитыми художниками, в его картинах жил особый дух, притягивающий взгляд и заставляющий бесконечно любоваться ими.

Со следующего полотна на Алану смотрела молодая женщина в подвенечном платье, и Алана почувствовала невольную боль в груди. Каждый мазок кисти передавал особую нежность и надежду, каждый оттенок свидетельствовал о страстной и преданной любви. Почему же события приняли такой ужасный оборот?

Может быть, Тристан перестал рисовать оттого, что Шарлотта умерла? Может быть, Тристан лишился таланта, как отец Аланы потерял свой чудесный голос, потому, что его душевная рана была слишком глубока и жизнь потеряла для него смысл? Но Томас Макшейн, несмотря на весь свой талант, был слабым человеком, в то время как темные глаза Тристана светились упорной внутренней силой. И даты на полотнах свидетельствовали о том, что Тристан перестал рисовать через три года после свадьбы, задолго до смерти Шарлотты.

Алана уже начала закрывать картины покрывалом, когда откуда-то вывалилось еще одно небольшое полотно. Она хотела положить его обратно, но, вглядевшись, была уже не в силах от него оторваться. Ни одна из оставленных здесь картин не могла сравниться с этой по силе производимого впечатления.

На картине был изображен ангел. Золотые кудри облаком окружали его бело-розовое лицо, темные глаза смотрели прямо на Алану, а одна пухлая рука тянулась вверх, чтобы поймать падающую с неба звезду. Но рука осталась недорисованной, мечта – неосуществленной. Это был лишь набросок руки, устремленной вверх, к недостижимому идеалу.

Почему Тристан не дописал картину? Один взгляд на нее вызывал слезы на глазах. Тристан будто позволил Алане заглянуть в свое святое святых, и она поняла, как много потерял этот человек.

Заскрипели ступеньки лестницы, но Алана даже не обернулась. Ее глаза были полны слез, и она боялась, что расплачется.

– Габриель! Алана! Где вы? – позвал встревоженный, неуверенный голос Тристана. Алана догадалась, что неведомая сила, которой он не мог противиться, привела его на чердак. Она знала, что ей следует прикрыть картины покрывалом, защитить их, как защищают глубокую рану от воздействия воздуха, но она не могла сразу расстаться с миром, живущим на полотнах Тристана.

– Время ужинать, – начал Тристан и осекся. Алана почувствовала, что он смотрит на нее и на свои картины. На этот раз он поймал ее, когда она забралась к нему в душу.

– Тристан, – сказала Алана и, обернувшись, увидела его спутанные ветром волосы, упрямый подбородок, все его прекрасное сильное тело и в первую очередь откровенную глубокую боль в глазах.

– Наверное, мне надо попросить у вас прощения, – запинаясь начала она. – Но я не стану этого делать. Я не жалею, что увидела замечательные картины, равных которым не видела никогда.

– Судя по всему, у вас там, на небесах, не слишком много живописцев? Надо думать, Микеланджело все-таки получил разрешение на вход после всей той работы, что он проделал в Сикстинской капелле.

Он шутил над своей детской мечтой, но Алана по-прежнему видела муку в его глазах.

– Тристан, я говорю правду. Ваши картины ни с чем не сравнимы. Я знаю, что вы хотели стать художником, но не подозревала в вас такого таланта. Вы должны показать свои картины людям, а не держать их на чердаке.

Тристан горько рассмеялся.

– На чердаке им и место. Эти картины не более чем сор, я напрасно потратил на них время и силы.

– Как вы можете так говорить? У вас есть дар создавать удивительные вещи, и, уж конечно, вы знаете, что по-настоящему талантливы. Наверное, в Риме все художники без исключения были готовы взять вас в ученики.

– В Риме? – удивился он.

– Ну да, вы же собирались туда поехать, чтобы учиться живописи. Вы только и мечтали об этом. Я помню, как вы…

– А я делаю все, чтобы об этом забыть.

Его смущенный, растерянный взгляд встретился с ее взглядом, но на этот раз он не стал задавать ей вопросов. Быстрым движением Тристан натянул покрывало на беспорядочную кучу картин, и Алане почудилось, что одним движением руки Он погасил солнце.

– Это были глупые надежды, не больше, пустые, как все детские мечты, – докончил он.

– Я вам не верю! Ваши вещи были уже упакованы. Вы отправлялись в Италию, вы и ваша жена… – Алана смолкла, вспомнив, какое ужасное разочарование она испытала, когда узнала о женитьбе Тристана. Как бежала она от ужасной правды, терзаясь ревностью и в то же время радуясь полноте его счастья. – Почему, Тристан? Почему вы не поехали в Италию?

– Наша торговая компания в тот момент терпела убытки. – Его лицо было мрачной, ничего не выражающей маской. – Я придумал, как ее спасти. Отец обнаружил у меня деловую жилку, мы начали зарабатывать деньги, заключать сделки. Это было куда важнее, чем пачкать краской полотно.

Было и еще кое-что, но Алана знала, что Тристан ей об этом не скажет. По крайней мере сейчас. Она смотрела в его темные настороженные глаза и сомневалась, что когда-нибудь он откроется перед ней до конца.

– Идемте ужинать. Миссис Берроуз сердится, если кто-то опаздывает и кушанья остывают. – Он повернулся К спящему Габриелю и осторожно потряс сына за плечо. – Вставай, лежебока, время ужинать.

Габриель зевнул и с улыбкой потянулся, его рука по-прежнему сжимала надкусанное печенье. Алана заметила, как тронула Тристана эта непринужденная доверчивость ребенка.

– Это ты, папа? Мы с Аланой играли в замечательные игры. Алане отрубили голову, а я был разбойником, который грабит богатых.

– Очень похвально. Скоро мисс Макшейн научит тебя лазить через окно в чужие дома, – как бы между прочим заметил Тристан.

– Нет, – простодушно отозвался Габриель, – в следующий раз мы подожжем дом. Она мне уже обещала.

– Вот как? – удивился Тристан, бросив вопросительный взгляд на Алану.

– Я пообещала ему, что мы сыграем в ту увлекательную игру, когда надо выхватывать из огня разные фрукты. Помните, у вас это особенно ловко получалось?