И кнутом, и пряником - Полина Груздева

суровая, непримиримая, но с чутким сердцем. Он образованный, начитанный — она простая, малограмотная. Совсем разные люди — белый и наша.

И вдруг…любовь! Они счастливы. И нет им никакого дела до гражданской войны, до вражды и крови. Но…одинокий парусник в море как вестник приближающейся беды. «Наши!» — радостно восклицает поручик, устремляясь навстречу лодке. «Стой, кадет поганый!» — непримиримо кричит девушка, нацеливая на любимого ружье. Выстрел! И тоскливый вопль по возлюбленному: «Нет! Синегла-зень-кий…».

На девчонок жалко было смотреть. Они, не отрывая глаз от экрана, размазывали руками по щекам соленую влагу, горько шмыгали носами, прерывисто вздыхали. Димка тоже переживал, но, как стойкий оловянный солдатик, не плакал.

После кино Лилька зашла к Никитиным.

— Тетя Катя, разрешите Людке у нас ночевать: мама сегодня в ночную смену, а мне одной страшно.

— Хорошо, — разрешила Екатерина, — только не безобразничайте там. А сейчас садитесь ужинать.

Спать девчонки легли на одной кровати.

— Лиль, а кино тебе понравилось? — тихо проговорила Людка.

— Еще бы! — протянула та. — Белый-то какой красавец! В такого можно влюбиться.

— Жалко, что она его убила. Сама-то вон как потом кричала от горя.

— А как они целовались! Прямо страсть смотреть. Наверно, это очень приятно, когда мужчина крепко прижимает тебя к себе. А потом гладит вот так. — Лилька медленно провела рукой по округлым крепким зародышам на Людкиной груди. — А потом вот так. — Рука подруги двинулась в обратном направлении.

Ошеломленная Людка не успела сообразить, что к чему, как Лилька повернулась набок, затем всем телом навалилась на нее, пластом лежащую на спине.

− А потом он делает вот так, — горячо зашептала она Людке в ухо и медленно задвигалась на ней вперед, назад.

Лилька была тяжелая, ее движения по запретным местам были необычны. Несколько мгновений в комнате слышалось только шумное дыхание девчонок. Неожиданно Людка уперлась руками подруге в грудь и резко оттолкнула от себя. Наездница полетела с кровати на пол.

− Тьфу, дура! — выругалась она, поднявшись с пола. — Так еще и детей делают. Ну и спи одна, а я на диване лягу.

Людка повернулась лицом к стене и затихла. От волнения и стыда она долго не могла успокоиться. Откуда Лилька знает такие вещи? Никогда дочери Никитиных не приходилось видеть ничего подобного. Объятия и поцелуи — да, сколько угодно. А все остальное… Ну, знает она, как рождаются дети — в ее медицинской книжке нарисовано. А как они попадают в живот, об этом она не задумывалась. У матери она ни о чем не спрашивала. Та ей об этом не говорила. Оказывается, вот как!

Но не только это открытие потрясло девочку. Сильно смутило ее само действо. Она сознавала, что Лилькин поступок плох, что так хорошие девочки не делают, и решила, что о происшедшем не должен узнать никто, что теперь это их с Лилькой глубокая тайна. После этого случая Людка с подругой продолжала водиться, но ночевать к ней больше не ходила и никогда о том, что произошло, с ней не говорила. Не поделилась она своим секретом и с матерью, хотя та думала, что дочь с ней вполне откровенна и при случае обо всем расскажет.

Наивные правильные мамы! Они думают, что пользуются полным доверием у своих детей, что их чада никогда ничего от любимых мамочек не скрывают. Попробуйте убедить самоуверенных родительниц в обратном. Ничего не выйдет. Давно замечено: слепа и глуха материнская любовь.

Екатерина, не впадая в излишнюю, на ее взгляд, откровенность, будет часто рассказывать уже подросшей старшей дочери разные поучительные истории, в которых девушки попадали в беду из-за нескромности, любопытства и излишней доверчивости. Мать, прежде всего, хотела, чтобы дочь выросла чистой, целомудренной девушкой; чтобы ошибки других помогли ей не наделать своих; чтобы она не принесла в подоле, не опозорила родителей и была счастлива.

Бывальщину Людка слушать любила, и Екатерина была уверена, что ее материнскую науку дочь усвоит на всю жизнь. Правда, говорят, душа людская — потемки, и много в жизни коварных соблазнов, перед которыми трудно устоять женщине и слишком юной, и умудренной жизненным опытом.

Глава 9

Трудные будни

Вскоре зеленый змий снова одолел Николая. Он частенько являлся домой под градусом. Войдя, покачиваясь, в дом, пьяный мужчина обводил мутным взглядом голубоватых глаз своих домочадцев, тяжело усаживался за стол, молча ужинал, затем рывком отодвигал пустую тарелку и начинал показывать, кто в доме хозяин. Душа у Людки и Вальки уходила в пятки, когда на подпитии отец требовал у них дневники. Медленно переворачивая страницу за страницей, он высматривал в них двойки и тройки.

— Валька! — упруго нажимая на каждое слово низким голосом, говорил отец. — Опять тройка по математике.

— У меня задача не получалась, когда самостоятельную писали, — слегка заикаясь, оправдывалась та.

— А я вот возьму ремень, так она быстро у тебя получится.

— Я больше не буду, — начинала хлюпать носом Валька, не сознавая, чего она больше не будет.

— А у тебя что? — отец, с трудом двигая неподдающимися пальцами, открывал школьный документ старшей дочери. — Сейчас посмотрим.

Девочка знала, что там все в порядке, но ожидание приговора отца было крайне неприятно.

— Молодец! — подводил итог изучению Людкиных достижений осоловевший от алкоголя родитель. И, уже обращаясь к младшей дочери, заканчивал:

— Валька! Бери пример с сестры, а то будешь бита.

От пьяных выходок главы семьи Екатерина с детьми не знали покоя ни днем, ни ночью.

— Коля, почему ты опять пьешь? Ты же обещал не пить. И уже не один раз, — возмущенно выговаривала Екатерина мужу.

— А как тут не запьешь? Опять денег нет. На Устюрт надо ехать. Там хорошо платят. За счет коэффициента.

— Сколько же мы мотаться будем? Еще не весь Узбекистан объездили? Сначала Чимион, потом Риштан, а теперь Каракалпакия? Только немного прижились, и опять в погоню за этими чертовыми деньгами?

— Нечего было столько рожать. Настрогала четверых, теперь помалкивай, — раздражался Николай.

— Дети-то здесь причем? Ты говори, да не заговаривайся. Вместе клепали. Раньше надо было головой думать, —