Аферистка - Кристина Грэн

— У нас очень весело, — сказала я отцу, который еще ни разу не был в «Ките», поскольку презирал подобные заведения.

Вондрашек обедал со своими клиентами в роскошных ресторанах, где если и оскорбляют людей и произносят непристойности, то только в завуалированной форме, где о ста марках не говорят так, словно речь идет о ста тысячах, где рыба не воняет, а аппетитно пахнет. Отец предложил устроить меня ученицей официантки в одно первоклассное кафе, однако я отказалась.

— Она хочет самостоятельно встать на ноги, — сказала Клара, считая своим долгом вслух произносить то, о чем мы с отцом предпочитали молчать.

Конечно, я еще не была готова самостоятельно встать на ноги, поскольку во многом зависела от отца и от его нажитых нечестным путем денег.

Человек обычно заводит речь о деньгах, сексе и власти только после того, как утолит голод и жажду. Так устроен мир. Официантки в ресторанчике «Кит» мечтали о простом человеческом счастье — о любви. Те, которые еще не были замужем, говорили о своих ухажерах и женихах.

Муж, квартира, дети, обеспеченность — вот предел желаний работавших вместе со мной официанток. Они заискивали перед шефом, отвратительным грубияном, и обхаживали Винко, потому что оба этих парня представляли для них власть, с которой лучше не ссориться. Каждая из них противостояла один на один всему миру. Официантки были жесткими людьми, потому что хорошо знали жизнь — она не давала им расслабляться.

Муж Хайди был алкоголиком; Монику постоянно избивал жених; дочь Эльфи сидела на игле. У остальных официанток тоже имелись свои жизненные драмы, правда, менее значительные. Шеф называл свою жену, владевшую парикмахерской на улице Санта-Паули, старой шлюхой. Для Винко все женщины были стервами, а его помощники смотрели ему в рот и поддакивали, потому что боялись его.

Я внимательно слушала своих коллег и поражалась их откровенности. У меня было такое чувство, словно я после долгого поста, на котором все носили маску сдержанности, вдруг оказалась на безумном, безудержном пиру. Меня, выросшую в семье, где не принято говорить о наболевшем, о своих чувствах, где звучали высокопарные фразы и трескучие лозунги, язык улицы одновременно отталкивал и завораживал. Грубость коллег внушала мне страх, а их откровенность озадачивала. Язык разделял нас, он был непреодолимой преградой между мной и ими. И как я ни старалась подражать им, как ни втиралась в доверие, я не могла обмануть их. Они чувствовали, что я чужая, и не любили меня. Официантки считали себя порядочными женщинами, и если им было плохо, то они знали, что, слава Богу, рядом есть люди, которым еще хуже. Например, портовым проституткам, среди которых есть совсем бесправные существа без паспорта, или наркоманам. В порту всегда можно встретить много несчастных, на фоне которых собственная судьба кажется не такой уж печальной.

Однако, как показала практика, я набиралась опыта недостаточно быстро. И вот через четыре месяца я подтвердила мнение своих коллег о себе как о совсем зеленой и наивной девушке. Они считали, что Фелиция Вондрашек слишком красива и не может не обжечься, входя в новый для нее мир. И оказались правы.

— Как ты могла совершить такую глупость? — возмущалась Эльфи. — Зачем ты вышла на улицу в четыре часа утра?

Разве я могла объяснить ей, что мне просто хотелось подышать свежим воздухом после ночной смены? Я чувствовала, что провоняла табачным дымом, алкогольными парами и запахом рыбы и мне необходимо проветриться. Я выпроводила последних посетителей и поставила стулья на столики. Шеф предложил выпить с ним где-нибудь шампанского, но я проигнорировала его предложение. Я знала от официанток, что «где-нибудь» означало «на заднем сиденье машины шефа».

Ночь была лунной, на улице горели фонари. Перед рестораном остановилась группа людей, они не хотели расходиться. Несколько туристов, две проститутки, надеявшиеся заработать в эти предрассветные часы, вышибала из соседнего бара, молодой помощник повара, косившийся на лакированные сапожки девушек и надеявшийся в это время получить скидку, Альфред — бомж, клянчивший пиво и сигареты у туристов, и двое греков, которых я видела впервые. Все эти люди толпились у дверей ресторана «Кит», хотя огни в нем уже погасли.

Мой шеф сел в машину и, прежде чем включить зажигание, громко обругал меня глупой шлюхой. Я показала ему средний палец, потому что не знала, что сказать такому мерзкому, вульгарному типу. Может быть, мне следовало взять такси и поехать домой, чтобы принять ванну и избавиться от въевшихся в кожу отвратительных запахов? И тут на меня неожиданно набросились двое незнакомцев, которых я почему-то приняла за греков. Сначала они сильно толкнули меня, и я выронила сумочку. Затем один из них обхватил меня сзади руками и сжал ладонями мою грудь, а второй встал передо мной и начал делать языком непристойные движения. Я закричала и потребовала, чтобы эти скоты немедленно отпустили меня. Тогда тот, который держал меня, зашептал, что у него в машине красивые чехлы на сиденьях и что я обязательно должна посмотреть их. Я плюнула в него, и он ударил меня по лицу.

Стоящие рядом люди отступили подальше. Я заметила, что мой шеф некоторое время наблюдал за нами, а потом его машина резко тронулась с места. Я громко взывала о помощи, но все напрасно. В этом квартале действовал принцип невмешательства. Проститутки удалились, а остальные зрители молча следили за происходящим. Я пыталась пнуть стоящего передо мной бандита коленом в пах, но он увернулся и, размахнувшись, сильно ударил меня кулаком в лицо.

— Прекрати, давай лучше затащим эту стерву в машину, — сказал другой бандит.

Я чувствовала, как из разбитой губы по подбородку течет теплая струйка крови. Бандит распахнул мою кофточку, и пьяный бомж Альфред, открыв рот, уставился на мою обнаженную грудь.

— Какая мерзость! Отвратительно, — промолвила туристка.

Запрокинув голову и глядя на бледную луну, я закричала что было сил, а бандиты поволокли меня к своей машине. Я больше не взывала о помощи, а просто вопила, царапалась, кусалась, упиралась. Никогда в жизни я не сопротивлялась так неистово.

— Может быть, следует вызвать полицию? — услышала я голос одного из зрителей и тут же упала на землю.

— Оставьте девушку в покое!

Я взглянула снизу вверх и увидела швейцара соседнего бара. В порту его называли Кинг-Конгом, поскольку у него была очень короткая толстая шея, и казалось, что его непропорционально маленькая голова вырастает прямо из плеч. Его лицо не выражало никаких эмоций, он схватил одного из бандитов и толкнул на другого, который в это время вытаскивал нож. Бандиты столкнулись, лицо одного исказилось от боли. Он выругался и, застонав, упал на землю. Его дружок тупо смотрел на окровавленное лезвие, не понимая, что произошло.