Искатель. 1979. Выпуск №5 - Борис Пармузин

Махмудбек расстелил скатерку перед стариком, разгладил помятые уголки. Старик, не двигаясь, смотрел в сторону оконца с крепкой решеткой. Небо постепенно темнело. Таяли приятные осенние сумерки.

— Пожалуйста… — Махмудбек протянул руку, указывая на дастархан. — Угощайтесь, уважаемый…

— Зачем тебе нужен этот неверный?

Сам вождь племени помогал за хорошие деньги многим неверным. Но об этом Махмудбек не мог говорить вслух, не имел права сердить его.

— Он — царский офицер… — сказал Махмудбек.

— Офицер… — недоверчиво проворчал старик.

— Он мне нужен… — продолжал Махмудбек, не обращая внимания на плохое настроение вождя. — Он работает на полях министра. Хороший агроном.

Махмудбек, стараясь не уязвить самолюбия старика, как бы между прочим объяснил, что значит профессия агронома.

— Офицер нужен мне… — вернулся к разговору Махмудбек и после секундной паузы добавил: — Вам тоже.

Старик даже не взглянул на Махмудбека. Даже не повел бровью. Он давно ничему не удивлялся. Судьба бросала его по степям, заводила в мрачные горы. Вождь не вздрагивал при звуках беспорядочной стрельбы, не вскакивал лихо на коня, хотя умел это делать не хуже любого джигита.

Вождь спокойно принял удар судьбы, когда его обвинили в государственной измене. Вины он за собой не чувствовал. Человек, привыкший к свободе, плохо знал законы даже родной страны. Он не нарушал их преднамеренно, а жил, действовал, как ему хотелось, как нужно было племени. В тюрьме старик почти не думал о своем будущем. Его волновала только судьба сына, единственного наследника.

Он понял, о чем говорит Махмудбек. Конечно, о сыне. Старик взял кусок мяса, медленно, осторожно, чтобы с него не упали красноватые от перца, тонкие кружочки лука. Он ел, по-прежнему рассматривая маленький квадратик темного неба.

События нельзя торопить… Все придет в свое время.

Махмудбек тоже выбрал кусок помягче, понежнее. Зубы окрепли. Но он еще боялся, что вдруг один из них вновь пошатнется и нестерпимой болью заноет десна…

Эта боль не забывается…

Один из слуг министра не просто ходил, а странно, словно прижимаясь к стенам, скользил вдоль них. И будто на какую-то долю минуты задерживался у каждой двери. Этого короткого времени ему было достаточно, чтобы услышать, догадаться о разговоре или событиях, происходящих в соседней комнате.

С агрономом слуга встречался редко. Но он чувствовал неприязнь русского к себе. Задерживаясь в поклоне, он старался не смотреть на агронома, потому что не любил его, прятал глаза, чтобы не выдать своего настроения.

Именно на нем агроном остановил свой выбор, на человеке, которого считал врагом. Пусть вражда беспричинная, непонятная, но ее не скроешь от посторонних глаз. И добрые люди уже предупреждали русского: остерегайтесь слуги. Русский небрежно махал рукой: у меня слишком много работы.

И вдруг этот русский агроном предложил слуге взять его сына к себе, обучить хорошему делу. Слуга впервые посмотрел на русского открыто. Глаза не бегали. В них был испуг, удивление, настороженность.

— Чем я обязан… — помедлив, слуга все же произнес это слово, — господину?

Русский прямо не ответил.

— Ваш сын будет иметь хорошую профессию. Я старею. Мне бы хотелось подготовить умного специалиста.

Слуга уже имел возможность убедиться, что люди, знающие секреты земли, не пропадают даже в тюрьме.

— Чем я обязан? — все-таки еще раз спросил он. — У меня мало денег.

Русский посмотрел в настороженные глаза и спокойно произнес:

— Деньги мне не нужны. Вы будете служить мне. Ради сына служить.

— Я вас понимаю, господин… — склонил голову слуга.

В доме министра бывали крупные государственные деятели. И о чем только здесь не говорили!

На улице уже разгуливал холодный, пронизывающий ветер. Он врывался во двор, крутил алые песчинки, швырял их через решетку в темные камеры.

Заключенные жались друг к другу, кутались в рванье. Только те, кто имел богатых друзей и родственников, могли накинуть пусть не новый, но крепкий стеганый халат или укрыться одеялом.

При сильных порывах ветра в камере становилось холоднее, а назойливые песчинки попадали за ворот.

Вождь слушал стоны ветра, вспоминал степные просторы, непогоду, которая никогда не была помехой для его всадников. Мчались в песчаном вихре кони. И непонятно, кто переворачивал пустыню: ураган или грозная лавина всадников.

Сын всегда был рядом с отцом.

А сейчас они в цепях. И разделяют их сотни километров.

Махмудбек узнал от русского агронома о маленькой тюрьме в далеком городе. Туда может ворваться отряд всадников. Но тогда… Тогда здесь сразу же расправятся с вождем…

Нужно решать…

— Махмудбек… — вождь редко называл его по имени.

Повинуясь властному голосу, он торопливо подвинулся к старику.

— Махмудбек, ты скоро уйдешь… туда, — продолжил старик. — Мне, наверное, не выбраться. Но сын уже вырос. Я рад… У тебя свои дела. Но тебе всегда будет нужна помощь.

Махмудбек благодарно кивнул. Как долго, нестерпимо долго он ждал этого разговора! Целую вечность!

— Люди помогут тебе пройти в горы. Ты можешь увидеть сам Живого Бога. Стоит только тебе назвать мое имя, прийти с моим человеком.

Махмудбек слышал о силе, о влиянии вождя. Но, оказывается, на самом деле старик более могуществен.

— Мои люди знают дорогу к Джанибеку-кази.

Надо было сдержаться, не показать вида, не вздрогнуть при этом имени. Сильный, еще крепкий курбаши Джанибек-кази давно вышел из подчинения руководителей туркестанской эмиграции. Он скрывался в горах Памира и действовал самостоятельно, У него были свои связи с иностранными разведками. Еще никто не мог пройти к Джанибеку-кази, узнать место его становища, его связи и планы.

— Джанибек тебе поможет, Махмудбек. Служить не будет, но поможет. Он обязан помочь… — уверенно сказал старик. — Когда ты уйдешь, Махмудбек?

— Скоро, отец… Через три-четыре дня. В следующую пятницу, я думаю.

ОСЕННИЕ ДОЖДИ

Муфтий жил этим днем. Одним днем, проведенным в горах.

Рыжела трава на крутых склонах, упругие, крепкие корни арчи цеплялись за мертвые камни, вздрагивая под порывами ветра. Изредка падали ленивые капли дождя.

Муфтий не обращал внимания на дождь. Он торопливо смахнул каплю, скатившуюся на бровь. Смахнул, как назойливую муху. Присев на холодный камень, Садретдинхан застыл. Он откровенно наслаждался картиной боевой учебы.

Немецкий инструктор, сбросив азиатский халат, остался в легкой рубашке. Вскоре он рывком снял и рубашку, отбросил ее в сторону. На теле несколько ножевых ранений. Муфтий знал толк в ранах. Этот человек не бывал в настоящем бою. Его дело — вот так ловко, одним ударом выбивать нож из рук врага, ребром ладони бить наотмашь, сваливая человека, резко заламывать руки.