Низвержение Жар-птицы - Григорий Евгеньевич Ананьин

– с кого потом долг получу? А плакаться мне нечего: что ты для девки пожелал, за то сам в ответе.

– Через два дня рассчитаюсь.

– Смотри у меня!

Парень медленно двинулся прочь; его собеседник, немного постояв, пошел в противоположном направлении. Сзади подползла Аленка; Аверя, почувствовав ее присутствие, тихонько спросил:

– Ты не узнала этого черного?

– Теперь узнала. Это ж Дорофейка!

– Кто он? – спросил Максим.

– Кладоискатель бывший, – ответил Аверя. – Только его уволили со службы за нерадение и попытку утаить таланы. Так вот, значит, чем он теперь промышляет: порчу наводит на людей с помощью кладов! Какую-то девку сообща в гроб загнали.

– И мы позволим им уйти?

– Никогда! – жестко произнес Аверя, глядя вслед удаляющемуся парню. – Рук ты не наложишь на себя, а вот нечто иное ты, у меня, милачок, исполнишь! Развилка тут есть.

Аверя сделал распальцовку; по телу парня пробежала судорога; он резко распрямился и значительно ускорил шаг.

– Судя по карте, он направляется в вотчину князя Бельегорского, где, должно быть, и сам живет, – сказал Аверя. – Поехали за ним: ручаюсь, там будет на что поглазеть.

Уже при въезде в вотчину – большое село неподалеку от болота – ребята услыхали шум. На главной улице толпа крестьян плотным кольцом обступила парня, который, стоя на коленях, пронзительно выкрикивал:

– Не хотел я ее жизни лишать, люди добрые! Я ведь сперва приворожить ее думал, да Дорофейка изрек, что сие невозможно, о развилке какой-то баял. Тогда я возжелал, чтобы она спину сломала: чаял, ноги у ней отнимутся, никому она, кроме меня, не нужна будет, а я бы ее, проклятую, на руках носил и пылинки с нее сдувал! А она возьми да помри!

Крестьяне хмуро, вполголоса, переговаривались:

– Не браги ли он упился?

– Не похоже!

– Помню, как он увивался за той девкой!

– Ах ты!.. – Через толпу продрался дородный мужик в расхристанной рубахе и с безумными глазами, явно намереваясь броситься на парня. Двое односельчан схватили его за руки:

– Не надо, Гордей… Не бери греха на душу!

– Да я за родное дитя своими руками из него жилы вытяну! – Отчаянным усилием мужик вырвался и уже готов был схватить парня за горло, но тут на его шее захлестнулся брошенный сзади аркан, и он грохнулся на траву. Крестьяне расступились и поклонились в пояс, увидев группу вооруженных всадников, во главе которых выделялся человек в богатой одежде, на рослом коне и с ловчим соколом на перчатке.

– Что здесь случилось? – спросил он.

– Сам князь, – шепнул Аверя Максиму.

Крестьяне загалдели вразнобой. Князь поморщился:

– Ничего не разберу! Говори ты, – он ткнул пальцем в сторону одного из крестьян, пытавшихся удержать Гордея, – коли старостой назвался!

Староста оказался толковым мужиком, и для объяснения ему не понадобилось много времени. Князь соскочил с коня и подошел к парню:

– Так вот почему ты мне оброк не платишь! Иному человеку деньги берег!

– Прости, князь, – опустил голову парень.

– Не у меня тебе прощения просить! Где тот лиходей, с которым ты сговаривался?

– Не ведаю, князь! Виделся с ним сегодня, да раньше, чем он, ушел.

– Мы знаем! – вмешался Аверя. – Приметили их, прежде чем сюда завернуть. Дорофейка побрел вон туда. – Мальчик вытянул руку, показывая. – На добром коне его быстро можно нагнать.

– А кой из себя этот Дорофейка?

Аверя сообщил необходимые приметы, которые тотчас же подтвердил и парень. Князь снова взглянул на него:

– Благодари государевых людей, не то я бы твои слова клещами проверил, мразь! Эй, – обратился он к дружине, – кто с запасными лошадьми, седлайте их! Притащите мне его – ужо одарю.

Трое челядинцев бросились исполнять приказ. Они действительно скоро вернулись с Дорофейкой, которого сволокли с коня за заломленные назад руки. Аверя обратил внимание, что пальцы бывшего кладоискателя были прочно привязаны друг к другу в выпрямленном состоянии, и, таким образом, он не мог воспользоваться силой клада; видимо, княжьи люди свое дело хорошо знали.

– Полегче, окаянные! Совсем суставы вывернули! – выдохнул Дорофейка.

– Ишь дергается, как пойманный зверь на цепи! – произнес один из крестьян.

– Так зверюга и есть! Кто ж еще? – отозвался другой.

– Он? – спросил князь.

Парень молча кивнул. Дорофейка крикнул, задрожав:

– Ложь все это! Не ведаю ни сего парня, ни его девки!

– А что ты о девке заговорил? – возразил князь. – Тебя о ней спрашивали?

– Он это! – раздался голос старосты. – Видел я его на окраине села в тот самый день, когда Настена с мостка вниз головой полетела!

Князь пристально посмотрел на Дорофейку:

– Ты еще будешь упираться?

– Поклеп! Не погуби!

– Ой, Дорофейка, зря ерепенишься! – тихонько произнесла Аленка, делая распальцовку.

Дорофейка затрясся еще сильнее:

– Мой грех! Признаю!

– Иных таких дел не творил? – спросил князь.

– Не было!

– Да? Отведите-ка его в кузницу, там расспрошу поподробнее.

Аверя подошел к князю и поклонился, только не так низко, как мужики:

– Дозволь при том присутствовать!

Князь оглядел мальчика и после небольшой паузы промолвил:

– Что ж, добро.

– Максим, пойдешь? – повернулся Аверя к другу.

– Ну уж нет! – запротестовала Аленка. – Максим уже обещал мне пару в горелках составить!

Честно говоря, Максим не помнил, чтобы он обещал что-либо подобное, но игра, которую деревенская молодежь затеяла у околицы, увлекла его, и следующий час пролетел незаметно. Забаву прервал братишка одного из участников, которому как раз выпало водить; примчавшись, он выпалил:

– Дорофейку выносят!

– Выносят? – переспросил Максим.

– А как же! Ему ведь ноги припекли, он более не ходок!

Все побежали к кузнице. Возле ее открытых дверей они увидели нагое и обезображенное тело Дорофейки, кое-как прикрытое тряпьем. Резкий запах горелого мяса ударил в нос Максиму, так, что к горлу подступила тошнота, а предметы поплыли перед глазами. По счастью, рядом раздался насмешливый голос Авери:

– Жалко тебе его? А ты, прежде чем нюни распускать, спроси, чего он с пытки вякнул! Варькину мать помнишь? Так это он на нее порчу навел и еще в двух таких случаях сознался! И заказчиков сдал, само собою.

– Не худо бы ему очную ставку с ними устроить, – сказал какой-то крестьянин.

– Очная ставка ему теперь предстоит разве что с Господом! – возразил староста. – До заката не доживет. Сказнить его сейчас – самое то милосердие.

– То мысль здравая, – вдруг заявил Аверя, – только сказнить тоже надобно с уменьем! Если здесь это над ним учинить, дух его станет еженощно по селу шататься, в окна стучать да у коров молоко портить. На болоте нужно, у кикимор поганых – тогда беды не жди.

Мужики сдержанным гомоном одобрили предложение Авери; князю оно также было не вопреки, и поэтому он незамедлительно велел