Сорвавшийся союз. Берлин и Варшава против СССР. 1934–1939 - Яков Яковлевич Алексейчик

У Герберта фон Дирксена, следует из его мемуаров, был на тот момент собственный взгляд на вероятность восстановления дружественных или же хотя бы не враждебных отношений Германии с Речью Посполитой, притом такая вероятность, тоже твердо прорисованная в его представлении, была тогда, как он считал, единственной. Потому он сразу же ответил Гитлеру, что добрососедское контактирование с Польшей «возможно только в том случае, если бы Германия отказалась от своих требований в отношении «Данцигского коридора». Затем добавил, что подобный отказ нереален, ибо именно «эти требования, поддержанные всем народом, объединили немцев в годы внутренней борьбы и смуты». Из произнесенного послом суждения фактически вытекало возражение, гласившее, что договориться с Польшей не представляется возможным.

«Данцигский коридор» в то время в Германии и других странах называли еще и «Польским коридором», а также «Висленским коридором», обеспечивавшим доступ к Балтийскому морю для возродившейся после Первой мировой войны Польши. Его максимальная ширина не выходила за пределы 200 километров, в самом же узком месте составляла всего 30, а на морском побережье лишь немногим превышала 70. Однако он отрезал от остальных германских земель Восточную Пруссию, превращал ее в анклав, попасть в который после войны немцам стало возможным только объездным морским путем или же с разрешения польских властей через тот самый коридор. Берлинскими подданными такое обстоятельство воспринималось как «унижение германского достоинства». Но этим не исчерпывались поводы для их неудовольствия. По результатам Великой войны немцам, понесшим в ней весьма серьезные территориальные потери, как раз для вновь появившейся на европейской политической карте Речи Посполитой пришлось отдать больше всего своих владений, что тоже весьма крепко ударило по немецкому самолюбию. Говоря другими словами, самые значительные земельные приращения за счет Германии получила страна, с которой Германия не воевала, так как до войны ее не существовало. Новой Речи Посполитой досталась площадь, равная 43 тысячам 600 квадратным километрам, в то же время Франция довольствовалась 15 тысячами 520 километрами, еще 3900 квадратных километров было присоединено к Дании, 2400 отдано Литве вместе с морским портом Мемель, ставшим после этого Клайпедой. Почти 2000 квадратных километров занял Данциг (по-польски Гданьск), объявленный вольным городом, 990 квадратных километров взяла Бельгия, 320 — Чехословакия. Итого — 67 690 квадратных километров — 12,5 процента довоенной германской территории. Польше досталось почти в три раза больше, чем всем остальным «изымателям». Вместе с означенными пространствами Германия потеряла и пять с половиной миллионов населения, которое, правда, состояло не только из немцев, но их там было довольно много.

Задевали германцев и другие моменты. Во-первых, твердили они, если во время боевых действий нога ни одного солдата воевавших с ними армий не ступала на их земли, то почему, следовал далее вопрос, сделаны столь значимые территориальные отчуждения, особенно в пользу Речи Посполитой? Во-вторых, в результате появления «Данцигского коридора» более миллиона обитавших на нем немцев, как отмечает фон Дирксен, вынуждены были оставить обжитые дома и переехать «на государственную родину». В этой связи не так уж сложно представить, сколько антипольских настроений они привезли вместе с собой в места нового проживания. В-третьих, на еще почти миллион германцев, все-таки решивших и дальше жить на пространствах образовавшегося коридора, ставшего польским, свалился новый для них статус «нетитульной нации», что они восприняли крайне болезненно. К тому же власти возродившейся Речи Посполитой не стали по отношению к ним проявлять свою добрую расположенность, несмотря на то, что в некоторых местностях оставшиеся там немцы составляли весьма значительную долю обитателей. К примеру, в уезде Дзялдово их было 34,5 процента, а свой уездный центр они продолжали называть Зольдау. В Хойнице (для них по-прежнему это был Кониц) — 18,5, в Грудзенце (Грауденц) — 27,8, в Хелмно (Кульм) — 27,5, в Вомбжезьно (Бризен) — 31,1, в Семпульно-Краеньске (Цемпельбург) — 48,2 процента. В целом немецкий удельный вес в том коридоре почти достигал пятой части обитателей коридора — 19,1 процента. И была это отнюдь не бедная и не пассивная в социальном смысле часть населения, никак не испытывавшая удовольствия от выпавшей на их долю новой государственной и политической ситуации.

Тот территориальный инцидент настолько «глубоко уязвил германское общественное мнение», специально акцентировал Герберт фон Дирксен, что «даже несмотря на период переживаемого страной глубочайшего упадка», под чем он подразумевал резкое снижение уровня жизни, немцы всегда были едины «в своем требовании справедливого решения проблемы «коридора». Справедливого в их собственном понимании, конечно же, ибо поляки случившееся для них земельное приобретение отнюдь не считали неоправданным и неправильным. Сам посол Герберт фон Дирксен — и в политическим, и в личном плане — потерю тех восточных пространств тоже воспринимал не иначе, как «унижение немецкого народа». При этом он добавлял, что у немцев, проживающих в Германии с ее новыми границами, появилось ощущение еще одной военной угрозы, на сей раз «со стороны злопамятного и экспансивного соседа, находившегося в пределах досягаемости — около 60 миль — от Берлина». В придачу ко всему прочему это «породило чувство недоверия к Польше».

Гитлер не мог не учитывать такие настроения. Наоборот, возглавив все виды власти в Германии и не имея возможности игнорировать злополучную для большинства немцев «коридорную проблему», он решил использовать ее для укрепления собственных позиций внутри страны, притом с последствиями, ведущими, на первый взгляд, в совершенно разные стороны от самого коридора как в географическом и в политическом смыслах. Герберт фон Дирксен, что вытекает из его воспоминаний, в ходе беседы с новым главой германского правительства этого еще не уловил. Своим утверждением о невозможности немецкого отказа от коридора, он фактически давал канцлеру понять, что в данном случае тот занимается фантазированием, к которому его подталкивает и его политическая неопытность. Однако, как потом оказалось, для понимания намерений нового канцлера политического опыта или чутья не хватило фон Дирксену. Выслушав посла, Гитлер не стал продолжать разговор на затронутую тему. Не исключено, что по ходу встречи он заговорил о Польше и Пилсудском лишь постольку, поскольку хотел еще раз убедиться в традиционном, по его мнению, сугубо инерционном мышлении немецких государственных аппаратчиков, не способных на резкие политические повороты и развороты.

Рассчитывать, что Польша на каких-то условиях сама поступится «Данцигским коридором», у Берлина, конечно же, не было никаких оснований. Притом из этого исходили не только в Германии и Польше, а и во всей Европе. В мае 1933 года начальник 4‑го управления Штаба РККА Я.К. Берзин и начальник 3‑го отдела 4‑го управления Штаба РККА А.М. Никонов в служебной записке на имя