Есть о чем вспомнить - Людмила Семигина

— А был бы мой, я б ему шею свернул, — загоготал Васька.

— Ржешь, как жеребец, веселисся, — пробурчала старуха.

— Чего Валентины-то нет? — поинтересовался Васька и сразу как-то посерьезнел.

— А ты чуть свет похмеляться, что ли, к ей? — подковырнула Анисимовна и заговорщически глянула на Любку. Та отвернулась.

— Тебе на язык еще никто не наступал, Анисимовна? — деловито осведомился Васька. — А то я тебе его живо оттяпаю.

— А ты не грозись, больно ловок стращать-от, — насупилась старуха. — А милиция на что? — Она победоносно повертела головой и неуверенно добавила: — Обчественность!

— «Обчественность», — передразнил, улыбаясь, Васька.

— Не лайся, а то живо угодишь куда следовает, — вскипела Анисимовна.

— Хватит вам, — оборвала Любка. — Вон Валентина бежит.

— Ой, извиняйте, ради бога, — Валентина, не глядя на Ваську, с ходу загремела ключами и засовами. — С девками своими замешкалась. Зоенька двойку получила вчера, я к учительнице забегала. Днем-то некогда…

— Знамо, что двойку, — перебила Анисимовна, подымаясь со ступенек. — Без мужика-то, да при такой жизни гляди, ищо ни того дождесся.

Валентина смолкла и открыла магазин.

— Заходите, сейчас я халат наброшу, — она достала из сумки и надела белоснежный накрахмаленный халат, повязала такую же косынку, спрятав под нее пушистые волосы. Сразу стала строгой и торжественной.

— Чего-эт ты седни принарядилась, — хихикнула Анисимовна, осматривая Валентину с ног до головы.

Васька стоял в дверях, опершись головой о косяк. Ворот цветной рубашки расстегнут, шея смуглая, литая, синие глаза — шальные от счастья, тоскуют, зовут. Валентина замешкалась, засуетилась, выпрямилась, глянула на Ваську настороженно, выжидающе, с чувством собственного достоинства. И столько всего хорошего было в его взгляде, что она улыбнулась ему тепло и ласково, как родному. Они молча сказали друг другу то, что им хотелось сказать после долгожданной, пьяной от любви, решающей для обоих ночи…

Васька молча вышел из магазина.

— Чего тебе, Любочка, — ласково и рассеянно спросила Валентина.

— Селедочки мне, покрупнее которая, — Любка поняла их немой диалог и чувствовала себя неловко от того, что помешала.

Валентина склонила зардевшее лицо над бочкой, выбирая в ней крупную селедку.

— Дуры бабы, — загундела себе под нос Анисимовна. — И чего тают от этого бугая Васьки, он вон в прошлом годе Аньку с Крутоярки оманул, брюхата ходит, ревьмя ревет, как белуга. Вовсе девка была, позарилась на его, поганца…

Валентина вспыхнула и уронила нож с селедкой.

— Чего ты опять мелешь, — с досадой сказала Любка, испуганно глядя на Валентину. — И не он это вовсе, нужна она ему больно. У них своих в деревне охальников полно.

— Люди сказывали, и я говорю, — надулась Анисимовна. — Мне-то?! Мне бара-бира… Полкила песку мне свесий, — попросила она Валентину.

Та молча отвесила ей сахар, пряча пылающее лицо. Анисимовна долго копалась в грязном платочке, развязывала, перебирала узелки, наконец, подала деньги.

Любка, растерянно и незаметно оглядываясь на Валентину, вышла из магазина. За ней вышла и Анисимовна. Васька торчал неподалеку, у одинокого тополя, курил и о чем-то сосредоточенно думал. Гусь продолжал стоя спать на зеленой лужайке.

— Распустили скотинку-то, хозявы, — проворчала старуха, пряча кулек с сахаром в черную брезентовую сумку. — Ненароком кто-нибудь шею отвертит.

Анисимовна огляделась и заметила Ваську.

— Чего-эт ты… — начала она, но запнулась, встретившись с отсутствующим взглядом его шальных, излучающих небесную синь глаз. — «Господи, сумашедчий черт, ей бо, сумашедчий!» — подумала она и пошла прочь скорым шагом.

КАК ЕГОРА НЕФЕДКИНА ОБСЧИТАЛИ

Совхозного тракториста Егора Нефедкина обсчитали. Вместо предполагаемых двухсот рублей, он получил сто семьдесят три. Егор отошел от кассира (она выдавала деньги прямо на тракторном стане), пересчитал получку, сунул пачку в нагрудный карман пиджака, сплюнул и выругался.

— Чего? — спросил его сцепщик Дмитрий, пряча за пазуху червонец.

— Маловато вроде нащелкали, — объяснил Егор.

— Ну, спроси, — посоветовал тот.

Егор подошел к кассиру.

— Вроде маловато мне нащелкали, — сказал он.

Та как раз пересчитывала деньги, сбилась и сердито огрызнулась:

— Я, что ли? Иди в бухгалтерию да проверяй.

Егор сел на свой «козел» и покатил в совхоз.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался он, зайдя в контору.

Никто не поднял головы. Главный бухгалтер Семен Потапович, зажав голову руками, воинственно смотрел на цифры. Бухгалтер Клавдия Андреевна одной рукой перебрасывала костяшки счетов, другой перекладывала бумаги. Егор постоял, помялся с ноги на ногу и деликатно покашлял.

— Чего тебе? — недовольно спросил Семен Потапович, оторвавшись от цифр.

— Вроде маловато мне нащелкали, — сказал Егор.

— А кому их не маловато, — заметил главный бухгалтер и кивнул на Клавдию Андреевну: — Проверь вон у нее.

Клавдия Андреевна поморщилась и достала расчетную ведомость.

— Смотри сюда, — обиженно сказала она. — Двадцать семь смен отработал? Сделала я разноску. Аванс получал?

— Получал, — мрачно подтвердил Егор.

— Значит, это вот, смотри, твой дебет. Минус аванс. Минус подоходный.

В это время зазвонил телефон, главный бухгалтер взял трубку и стал кричать кому-то то ли про сальдо, то ли про бульдо. Расчетчица громко, стараясь перекричать главного бухгалтера, твердила Егору о его дебете и кредите. Семен Потапович положил трубку, а Клавдия Андреевна спросила:

— Понял?

— Ага, — кивнул Егор.

У конторы Егора уже ждали приятели, получившие зарплату. Он опять сплюнул и выругался.

— Чего, разобрался? — спросили его.

— Разберешься тут, — проворчал Егор. — Сальда-бульда. «Понял?» Понял. Морская бухгалтерия: куда ни нырнешь — ничего не поймешь.

— Ошиблись вы с Катькой, наверное, счетоводы-то еще те, — стал успокаивать его один из товарищей. — Я вот тоже всегда думаю, что получу больше, а начнешь расписываться — видишь меньше. Плюнь. Пошли в Тихую гавань.

Тихая гавань — небольшой лесок или колок, как его называли, ходьбы от деревни всего пятнадцать минут, и ни одной души. В него частенько похаживали любители выпить и поразмышлять на просторе.

— Пошли, Егор, — позвали мужики. — А то бабы набегут…

Егор раздумывал. С одной стороны — получка, суббота, как раз пахоту закончили, как не выпить? С другой стороны — выпьешь на три рубля, а шуму дома будет на все двадцать семь обсчитанных. Он с тоской посмотрел на магазин, на товарищей, пощупал в кармане деньги.

— Пошли, чего мнешься? — потянул его Дмитрий.

— Нет, — нерешительно мотнул головой Егор. — Вы идите, а я до дому…

— Чего еще?

— Пойду, кой-чего провернуть надо, — соврал он и быстро пошел, боясь передумать.

Дома все были в сборе. Жена с тещей копались в грядках, старшая дочь Люба поливала рассаду из детской лейки, сын Игорь мастерил скворечник.

— Папка, гляди, что я сделал, — похвастал он.

Жена подняла голову и окинула мужа пристальным взглядом. «Сейчас разбазарится из-за денег… счетовод», — подумал Егор. Жена его, Катя, была не то чтобы скупой, но в день получки (а Егор обыкновенно возвращался из Тихой гавани под крепким хмельком) устраивала мужу «профилактику». После этого в доме наступала зловещая тишина. Жена ходила злая, теща окидывала его свирепым взглядом, старшая дочь Люба демонстративно отворачивалась, а сын Игорь украдкой посматривал на отца жалобным взглядом. Так продолжалось целую неделю, а в следующую получку опять «профилактика»: «Тракторист! — кричала Катерина. — Всю жизнь на тебя угрохала! Дождешься у меня… закукарекаешь!»

Егор в такие минуты выходил на крыльцо посидеть, курил, тупо смотрел на бегающую взад-вперед будто бы за делом жену и с пьяной тоской думал: «А говорят — любовь. Где она? Где?»

Когда жена распалялась пуще прежнего, он твердо, сердито выкатывая глаза, говорил одну и ту же фразу: «Заткнись, Катерина!»

Катерина медленно поднялась и подошла к мужу. В ее серых чуть усталых глазах были удивление и немой вопрос.

— Чего ты? — хмыкнул Егор.

— Ничего, — Катерина еще раз оглядела мужа. — Знать, получку не дали?

— Дали, — он вытащил деньги. — На вот, бери. Сто семьдесят три рубля, как одна копеечка.

Катерина растерялась, отерла руки от земли, взяла деньги и сунула их в карман халата.

— Чего ж это… ужинать айда… голодный ведь, — засуетилась она.

Теща поинтересовалась:

— Егорша, пахоту-то закончили?

— Закончили, мамаша, — буркнул он и пошел в дом за женой.