День чудес - Виталий Павлов

Кырла не хочет, он будущий врач, а сейчас студент.

Юрчик хочет, но может это сделать только через два года, а сейчас он уходит в армию.

Генка молчит, он даже разговаривать не хочет.

Шеф? Шеф хочет, он тоже давно мечтал.

А я?

Каждый день мы втроем приходили в Летний; театр, устраивались в холле и смотрели сквозь мутные стекла на прохожих, шлёпающих по лужам. Где-то рядом бродил духовой оркестр. Кожа на барабане отсырела от дождя, и удары звучали глухо и вязко, как будто что-то падало в жидкую грязь. Он бродил, этот промокший оркестр, кругами у моей улицы, ожидая зова. Но я молчал.

Потом появился Илюша.

Неожиданно. Как манна небесная, как чертик из коробочки. Он стоял по ту сторону окна нашего холла.

В коричневой мутоновой шапке. Я помнил его в этой шапке еще по школе.

Здесь не требуются музыканты? Ударник или пианист…

Конечно, требуются! Мы ведь давали объявление во все газеты… Только играть не на чем.

— Все свое ношу с собой! — сказал Илюша и показал сверкающую ударную установку и голосовую аппаратуру.

Мы настраивали инструменты.

— Соль чуть выше… А ре опусти. Проверь по ладам! А теперь все вместе первый аккорд!

До мажор.

Он заглушил плюханье барабана духового оркестра.

Наступила зима. Мы репетировали, а в остальное время выпиливали колонки, оклеивали дерматином. Я теперь не только пел, но и играл на бас-гитаре. Музыка согревала зимой в Летнем театре.

Приближалась весна.

Была суббота — день свадеб. Мы грузили аппаратуру. Не было только Кырлы. Он ждал нас. В тот вечер мы должны были играть на его свадьбе. Невеста тоже была студенткой. Мы ее никогда не видели. В тот вечер Кырла был далеко от нас. Только иногда он подходил к нам, брал гитару и пел почти как бородатый грек:

«Ты моя единственная…»

И еще: «Прощай, любовь, прощай…»

Я вспомнил Люду. Не знаю почему.

Потом гости разошлись. Кырлу с женой увезли на машине, а мы остались собирать аппаратуру. Вошел шофер, который должен был отвезти нас в парк.

— Ну как, хорошо заработали?

Мы молча выносили колонки.

— А тепло уже, весна, наверное…

Мы возвращались из парка всегда одной дорогой.

Расставались в точке, откуда всем было добираться примерно одинаково.

— Надо что-то делать, — сказал Илюша. — Нечего штаны просиживать в клубе! Чтобы мы зазвучали, прежде всего надо приобрести приличную аппаратуру. Правда, сначала мы должны убрать с наших глаз эти руины. Согласны?

Мы были согласны.

— На нас же смотрит весь город? — Илюша ходил по сцене, как полководец перед войском.

Войско подавленно молчало.

— Значит так, завтра…

На следующий день к нам в зал, испуганно озираясь, вошли двое.

— Вот, познакомьтесь, — сказал Илик, — будущие звезды рок-музыки. — Ребята покрылись красными пятнами.

— Но понятно, что на простом и надежном в употреблении «Электроне-10», который есть в магазинах, ничего хард-рокового не сыграешь! Мы поможем молодым дарованиям! Вот то, что вам надо! — Илюша показал на колонку. — Включи прожектора, — шепнул он мне, и я бросился исполнять приказание.

В свете прожекторов и рампы колонка загорелась мелкими искорками. Делала свое дело парчовая ткань, которую я в виде старого платья выклянчил у мамы.

Из угла, отброшенный металлической пластинкой со словом, непонятным никому из нас, выпрыгнул солнечный зайчик и упал на лица будущих звезд тяжелого рока.

Меня лично очень смущал шов, который существовал прежде на платье и делил теперь колонку на две неравные части.

— А это точно фирма? — робко спросил один из пришедших.

— Ребята, вы меня обижаете! — Илик встал в позу Наполеона, — Вот, смотрите, уголки, радиоткань… Ты видел у нас такую? Вот лейба, читай, если можешь…

— Зин-гер, — неожиданно прочитал непонятное слово худенький и лысеющий молодой гений, — это какой же «Зингер», машинка швейная, что ли?

Наведенный с таким трудом мост закачался и готов был уже рухнуть, если бы не Илюша.

— Конечно, «Зингер», — сказал он, — швейная машинка, но и аппаратура! — И Илюша стал рассказывать историю возникновения фирмы «Зингер» с такими подробностями, что мне почудилось: я вижу вороненое тело машинки, похожее на детскую деревянную лошадку, слышу ее стрекотание. В детстве мне казалось, что вращать маховое колесо так же трудно, как управлять автомобилем. Иногда бабушка разрешала мне это делать, и я мчался за рулем швейной машинки по гладкой дороге стола.

— Да вы послушайте, как он, звучит! Это же симфония! — Илик щелкнул тумблером. Загорелся глазок нежно-розовым фирменным цветом. (За это мы ручались: глазок был из запасного комплекта к «Икарусу» — достали за «злодейку с наклейкой» в автобусном парке).

Я взял гитару.

Через полчаса все было кончено. Усиленные звуки баса, метавшиеся по пустому залу, как лев в клетке, сделали свое дело. Счастливые обладатели аппаратуры фирмы «Зингер» волокли колонку к выходу, где уже светились габаритные огни такси.

Мы чувствовали себя не то хирургами, сделавшими только что сложнейшую операцию, не то летчиками, посадившими самолет на одном моторе. Я сел на стул, глядя в темноту зала, Кырла облегченно закурил, а Генка начал что-то насвистывать.

— Никогда не свисти на сцене — денег не будет! — крикнул на него Илик, пересчитывая полученную сумму.

— Видите, как все прекрасно получилось: во-первых, помогли талантливой и растущей молодежи, во-вторых, у нас образовалась небольшая сумма для покупки самого необходимого. Прошли те грустные времена, когда мы больше паяли, чем играли!

— Но и новые пока не настали, — заметил Кырла, выпуская разноцветные кольца дыма.

— Вот об этом прошу не беспокоиться. Как только мы избавимся от гитар и этого скворечника для птеродактилей… В общем, постучите по дереву.

И каждый попытался постучать по голове другого…

С того дня к нам в зал постоянно приходили ребята с горящими глазами, и мы точно знали, кто зажигал их. Мы целыми днями готовились к их приходу: драили полиролем гитары, клеили дерматин, приделывали таблички с надписями на иностранных языках. Остальное делал Илюша. Покупатели были довольны.

Наконец, со сцены исчезло все, кроме того, что принес с собой Илик. Мы собрались на совет.

— У нас два вопроса на сегодня: состав группы и как жить дальше. Прошу высказываться!

— Нам больше никто не нужен, — сказал Илюша, — лишний рот — лишние проблемы. Спросите у моей мамы. Что скажете?

Мы молчали.

— А вот как нам зарабатывать?.. На эти копейки, что мы получаем у директора зеленого гороха, можно купить только уцененный патефон, — Илик затянулся «Беломором», — надо пробиваться к пунктам общественного питания.

— В ресторан я не пойду, — отрезал я, — еще не хватало петь перед жующими.

— Я тоже не уверен, что моя семья будет от этого в восторге, — поддержал меня Кырла.

— А вас туда никто и не приглашает. Предлагаю пробиваться в кафе для среднего юношества. Там один молочный коктейль. Есть пара дней на обдумывание, а я отправляюсь за басовым аппаратом. Со мной поедет….

Мы мысленно тянули руки к Илику, как первоклашки в школе.

С Иликом полетел я. Во-первых, потому что был абсолютно свободен, во-вторых…

Во-вторых… Никто не мог понять, что произошло со мной. Никто из моих старых знакомых. Я пытался объяснить своему тренеру, почему я поступил так, но он грустно улыбался и качал головой. Мои слова были неубедительны для него.

А для меня?

Когда я поступал в институт, я выбрал спорт, теперь победила музыка. Кто в этом виноват? Три года я день за днем отдавал спорту, занимал призовые места, но все время знал, что музыка есть и что я люблю ее.

Может быть, я даром ел хлеб?

Нет, мы работали. Хотя игра в оркестре мало похожа на работу. Работают на заводе, на стройке. А мы репетировали, пели и получали за это зарплату. Но люди, которые приходили танцевать, были довольны нашей игрой, а значит, работой. И мы были довольны. Не всегда, но были.

Получалось так, что моя работа приносила радость мне и другим. Что могло быть лучше?

И еще — ощущение праздника.

Музыка звучит в праздник. И, наоборот, раз звучит музыка — значит, праздник. Значит, все открывают окна и смотрят, где играет музыка? У кого праздник? И мальчишки бегут за оркестром. Праздник…

А спорт?

Была ли в нем для меня такая же гармония? Когда я выигрывал, был праздник. И для меня, и для тех, кто болел за меня. А когда проигрывал? Может быть, я испугался?

Поражений?

Может быть, струсил? Ушел туда, где легче, где всегда играет музыка, а значит, всегда праздник. Но ведь музыка сама не звучит. Для этого нужно столько времени и труда. А голос…

Ну дал бог голос!

Ну разве я виноват в этом? Я же пою не для себя. Да, сначала кажется, что музыка — праздник, но наступит время, когда, выходя после репетиций из темного зала, мы не будем знать, что сейчас — утро или вечер. Так сразу с этим не разобраться…