Революция (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

На следующий день прибыл ушлый Айзенман и, добившись уединения с Федором, принялся выворачивать из него душу. О поисках стрелка носатый даже не помышлял.

– Бросьте, Вольф! Под описанные вами приметы – худой, невысокого роста, темноволосый, с хромотой на правую ногу, подойдет половина мужчин Гамбурга. Тем более лица не запомнили. Вас не убили – радуйтесь! А пока давайте еще раз пройдемся по вашей истории.

Когда Федор повторил, чтобы отцепиться, и дошел до момента покушения, Айзенман уточнил:

– Вы говорили, что человек с пистолетом что-то вам сказал?

– Не говорил. Но, похоже, вы осведомлены лучше меня. В том числе, что у преступника был пистолет, а не револьвер.

– Тут я ни в чем не могу быть уверен, – парировал инспектор. – Пуля прошла навылет, не определить, из какого оружия стреляли. Что же касается слов, то редко кого убивают просто так, словно собаку. Говорят «жизнь или кошелек». А если кто-то хотел прикончить именно вас, непременно скажет: умри, Клаус!

– Он назвал другое имя.

– Какое же?

Федор мог прервать диалог в любой миг, сославшись на слабость и температуру. Но полицейский наверняка знал что-то важное. Пришлось продолжить неприятную и опасную игру.

– Он назвал русскую фамилию «Кошкин». Так, будто бы окликнул меня.

– Он принял вас за Кошкина?

– Я не знаю. И, тем более, кто этот Кошкин.

Айзенманн изобразил веселье.

– Ну же, Клаус! Кошкин – главный герой войны с Рейхом у русских. Не придуривайтесь. Каждый нужник в Петрограде был обклеен плакатами после его героической гибели. Князь, Осененный!

– Ничем не могу помочь, герр инспектор. В день моего первого и последнего вылета на аэроплане ничего подобного в русских сортирах я не замечал.

– Возможно. Потому что он объявлен погибшим под Ригой ровно в тот день, когда наши отступающие войска подобрали вас точно в том же месте, – Айзенманн приблизился вплотную и положил пятерню на плечо допрашиваемого. – Я не верю в совпадение! Признайтесь, наконец. Вы – Кошкин?

– Да! Признаюсь. А теперь быстро принесите русскому князю коньяку и сигару. Не то проткну ледяной иглой. Или какие там таланты у вашего Кошкина?

Федор стряхнул его руку с плеча.

Полицейский зашипел как кобра, распустившая капюшон. Ударил бы раненого – неизвестно, потому что открылась дверь, и санитар с мятым лицом потребовал срочно освободить прозекторскую.

– Мы еще вернемся к этому разговору, Вольф!

– Добавляйте тогда «ваша светлость». Или «ваше сиятельство». Не знаю как у русских, – бросил Федор вслед.

– Потрясающе! – оценил Друг. – Знаешь, я тобой горжусь. Нет, правда. Когда познакомились, ты едва пару слов мог связать. Перед начальством робел. А сейчас отбрил хама-фараона так, что я аплодирую.

– Не верит он, что я – князь. Но полон каких-то других подозрений. Откуда этот гад на мою голову взялся? Теперь под наблюдением…

– Работаем с тем, что есть. Предъявить ему тебе нечего. Но то, что выстрел был провокацией – практически уже нет сомнений.

– Если он не соврал, и моя физиономия действительно массово расклеена в России, запросто мог кто-то опознать.

– Не унывай! – успокоил Друг. – Такое, наверно, рано или поздно должно было случиться. Доберемся до денег – подрихтуем физиономию. Клаус Вольф исчезнет. Выше нос, ежик резиновый, с дырочкой в правом боку!

– Кто-о-о?!

– Песенка такая была, в моей реальности. Забей. Лучше иди приляг, а то на наш матрац кого-то другого поселят.

Федор двинул по коридору. Естественно, на нем не было ни больничной пижамы, ни шлепанцев. Пальто с дырками от пули он скрутил и сунул под матрац, к голове, чтоб выше лежалось: продавленная подушка для этого не годилась. Так и остался в башмаках, рабочей блузе, штанах, пропитанных запахом жженого металла. Совсем не пара элегантной фройлян, прошествовавшей вперед в сопровождении светловолосого парня кавалергардского телосложения.

– Куда прешь! – донеслось снизу.

От неожиданности из-за увиденного Федор едва не наступил на матрац другого больного, а может быть – и на самого пациента. Впереди шагала и крутила головой Соколова! Его бывшая и единственная любовь, сбежавшая с блестящим питерским офицером-подонком.

Того офицера, вздумавшего разорить, совратить и бросить девушку, Федор убил на дуэли. Ну а дальше? Разбитый кувшин не склеить…

Но что забыла здесь Юлия Сергеевна? Среди запаха крови, карболки и разложения? В охваченном восстанием городе?

С ним у нее нет и не может быть ничего общего, это ясно. Значит – просто невероятное, дикое совпадение.

Чтобы не создавать нелепую ситуацию наподобие той, что возникла в Исаакиевском соборе, он развернулся, намереваясь удрать в дальний конец больничного коридора, но услышал молодой мужской голос:

– Герр Вольф! Мы вас разыскиваем.

Федор обернулся. Повернулась и девушка. Да, это была она – Юлия Сергеевна Соколова. И судя по тому, как округлились, а потом наполнились слезами ее глаза, он понял – бывшая невеста приехала именно к нему. В этот ад.

Осталось порадоваться тому, что скотина Айзенманн уже свалил и не был свидетелем их встречи. Хоть она и не предполагала сердечных объятий.

– Слушаю вас? Чем могу быть полезен?

Высокий учтиво спросил:

– Вы ранены, герр Вольф? Как себя чувствуете?

– Да. Подстрелил один мизерабль. Рана неглубока, но воспалилась. Ожидать здесь соответствующего ухода не могу. Госпиталь переполнен.

При слове «мизерабль» у Юлии дрогнули ресницы, длинные и пушистые. «Мизераблями» Федор назвал напавших на нее негодяев в глухом тульском переулке… Это он!

Слезы на ее глазах моментально высохли.

– Вам нельзя более тут оставаться, герр Клаус! – выпалила Юлия. – Я увезу вас и оплачу лечение у хорошего врача.

– Буду весьма признателен, фройлян, – согласился Федор. – Я снимаю комнату неподалеку. Но без помощи туда не дойду.

Блондин решил проблему непритязательно и кардинально: угнал инвалидное кресло у подъезда госпиталя. Усадив Федора на брезентовое сиденье, покатил по мостовой. На булыжниках трясло. Толчки отдавались болью в боку, и Друг, чувствовавший то же самое, больше не шутил про резинового ежика. Только спросил:

– Может, ну ее, гребаную конспирацию? Включай магию и лечись!

– Мы не знаем, что за перец с Соколовой. Вдруг это продолжение провокации Айзенманна? Терпим пока терпится.

Когда раненый был сдан на руки фрау Марте, молодой человек, его звали Юрген, замешкался.

– Фройлян… Герр Клаус! Хороший лекарь стоит дорого. Не менее пятидесяти марок за визит. А еще корпия, бинты, лекарства.

– Заплачу больше, – уверила Соколова. – С вашего позволения, фрау Марта, я останусь до прихода врача. Юрген! Право… Мне так неловко просить вас еще об одной услуге. Вы же наверняка знаете медиков, кому можно доверять.

– В квартале отсюда находится частный кабинет доктора Иссака Голдмана, – подсказала Марта. – Еврея.

– Я без предрассудков, – вмешался Федор. – Лишь бы понимал в своем деле. Юрген! Буду помнить ваши доброту и участие.

– Знаю Голдмана, – хмыкнул юноша. – Жулик еще тот – пациентов обдирает до гола. Правда, лечит хорошо. Ладно, позову.

Он хлопнул дверью. Башмаки загремели по лестнице. Марта тоже вышла, Юлия осталась с Федором наедине.

Он лежал на нижней койке и улыбался бледными губами, откровенно любуясь барышней. Несмотря на усталость от долгого пути в Германию и пережитые волнения, выглядела она потрясающе. Юлия сняла шляпку с шелковой лентой, синей под цвет глаз. Из прически выбился шаловливый темно-русый локон. Затем, не сказав ни слова, начала раздеваться. Расстегнула платье, приспустив его с плеч, потом начала расшнуровывать корсет.

– Фройлян Юлия! Боюсь, я не в состоянии оценить ваш жест.

А у самого дыхание перехватило… Нос, всего час назад угнетаемый больничной дезинфекцией, вдруг ощутил запах свежего женского тела!

Она ответила по-русски, шепотом.

– Федя… Тише. У меня деньги под исподним. Не могла же носить их в сумке. А ты что подумал?