Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - Алма Бонд

Интересно, как долго вы встречались бы со мной, если бы я не платила вам достаточно, чтобы позаботиться о вашей аренде! — Крепко обняв себя руками, она начала раскачиваться взад и вперед. Затем, совершенно неожиданно, подтверждая мою правоту и справедливость правил психоанализа, Мэрилин озвучила свои воспоминания. Шмыгая носом, она сказала:

— Моя тетя Ана никогда не была такой бессердечной. Она всегда сажала меня на колени и успокаивала, если я была расстроена. Вы очень похожи на нее внешне, но вы отнюдь не такая добрая женщина, какой была она. — Мэрилин зарыдала и воскликнула: — Тетя Ана, тетя Ана, почему ты оставила меня? Я люблю тебя. Ты мне так нужна. Вернись ко мне. Я так по тебе скучаю. Та-а-ак скучаю… — Продолжая плакать, она сказала: — Тетя Ана изменила всю мою жизнь. Она была первым человеком в мире, которого я по-настоящему любила, и она тоже любила меня. Она была таким прекрасным человеком. — Мэрилин прорыдала около десяти минут, пока не успокоилась и смогла говорить снова о своей любимой тете: — Так же ясно, будто это происходит сейчас, я могу ощутить, как она держала меня на руках, раскачиваясь на своем коричневом деревянном кресле-качалке. Я могу слышать его приятный скрип и чувствовать тепло ее тела рядом со своим. Ее кожа пахла сиреневым мылом, которое мне очень нравится, и ее длинные каштановые косы спадали вдоль моей спины и щекотали меня. Но мне не хотелось убрать их. Мне было приятно каждое ощущение в ее объятиях. Однажды я написала стихотворение о ней и показала кому-то. Они плакали, когда я прочитала его. Оно называлось «Я люблю ее».

Стихотворение было о том, что я чувствовала, когда она умерла. Тетя Ана была единственным человеком, который любил и понимал меня. Она показала мне путь к возвышенной жизни и научила верить в себя. Она не была такой безучастной, как вы. И никогда не обижала меня — ни разу. Она не могла. Она была воплощением добра и любви. Мне было так хорошо с ней. Она научила меня любить.

Фрейд был прав, подумала я, пока Мэрилин продолжала плакать и раскачиваться. Психоаналитик не должен потакать сокровенным желаниям пациентов. «Контрперенос» прячет воспоминания от сознания. Как ни тяжело было противостоять притяжению, которое подчиняло себе миллионы людей во всем мире, я вздохнула с облегчением, что не пошла навстречу Мэрилин в тот момент, когда ей это было так необходимо. Если бы я не устояла, прекрасные воспоминания о ее любимой тете Ане никогда не вернулись бы к ней. Ей необходимо помнить, что даже в этом враждебном мире она была любима. Это было гораздо важнее, чем поддержка и одобрение ее психоаналитика.

— Спасибо, что согласились принять меня в день рождения Вашингтона, — поблагодарила меня Мэрилин. — Если подумать, почему я должна пропускать мой сеанс, чтобы отпраздновать его день рождения? Возможно, он и был отцом нашей страны, но не моим.

Затем она продолжила разговор о не имеющих какого-либо значения вещах. Такое поведение в психоанализе называется «сопротивлением».

По-видимому, Мэрилин не простила мне то, что я так и не обняла ее, несмотря на замечательные воспоминания, которые мое решение пробудило в ней. На следующий день я получила по почте такое «стихотворение»:

Есть кое-что, чего наш аналитик избегает,И это, безусловно, досаждает.Предоставляя нам возможности, как равным,Ты, аналитик, все же остаешься главным.Меня понять ты никогда не сможешь,Стеною отчужденья отгорожен.Преграду между нами не разрушишь.Хочу задать вопрос тебе, послушай,Ты понимаешь, в чем проблема?Возможно, это я воздвигла стену,Замуровавшись ото всех пугливо.И отношусь к тебе несправедливо.Есть кое-что, чего не любит аналитик,Не терпит сантиментов, как политик.Есть кое-что, что я в ней не люблю,Но лучше промолчу, а то я нагрублю.Скажи, чего ты ждешь от пациентаИ какова цена эксперимента?Твое самообладанье неизменно,Сидишь напротив и глядишь надменно.Ты скрыта в темноте, и, очевидно,Тебе не нужно больше ничего. Обидно.

В ответ я написала ей короткую, записку с выражением моего восхищения: «Потрясающе, Мэрилин! Это прекрасно! Ваш друг Роберт Фрост был бы впечатлен тоже. Вы абсолютно справедливо меня раскритиковали».

Читая мой ответ на свое стихотворение, она, вероятно, сияла от радости.

Не вспомнив ни словом о наших письмах, счастливая Мэрилин ворвалась в мой офис и громко объявила:

— Моя сестра придет сегодня навестить меня!

— Ваша сестра? — удивилась я. — Не знала, что у вас есть сестра.

— Как и я до двенадцати лет. Она мне только наполовину сестра, на самом деле та, которую мой отец украл у матери еще до моего рождения. Ее зовут Бернис Бейкер Мирокл, и она — настоящее чудо, если таковое вообще существует. Она старше меня на семь лет, но вы бы никогда не догадались, глядя на нее. Она очень красивая, у нее такая же фигура, как у меня, но не такие светлые волосы. Я выше, чем она, но совсем чуть-чуть.

— Кто вам сообщил о ее существовании?

— Моя мать в один из моментов прояснения ее разума попросила тетю Грейс рассказать мне о ней. Глэдис не позволяла ей сделать это раньше, потому что считала, что я не готова к подобному известию. Кто не хотел бы узнать, что у него есть сестра? Если вам нужны еще доказательства того, что моя мать была безумна, пожалуйста!

— Расскажите мне о Бернис. Она играет важную роль в вашей жизни?

— О да! Вы не можете себе представить, как я была потрясена новостью, что у меня есть живые родственники, и теперь я не одинокий ребенок-сирота. Я полюбила ее раньше, чем мы встретились, и она так же хорошо относится ко мне. Я считала ее своим лучшим другом с тех пор, как впервые услышала о ней. Когда тетя Грейс все мне рассказала, мы с Бернис начали переписываться. До нашей встречи мы обменивались фотографиями и письмами, рассказывая друг другу все, что с нами произошло за минувшие годы. Она жила в штате Кентукки, и у двенадцатилетней сироты из детского дома не было никакой возможности достать деньги, чтобы оплатить ей поездку. Я днями напролет мечтала о том, как бы мы встретились и бросились в объятия друг другу. Именно так все и произошло позднее. Это один из немногих случаев в моей жизни, когда реальность оказалась даже лучше фантазии.

День нашей встречи в 1944 году стал одним из самых волнительных в моей жизни. Джим, я имею в виду Джима Доерти, за которого я вышла замуж в 1942 году, был на дежурстве на торговом судне в море. Мне было одиноко, и я решила спустить все деньги, выделенные мне на хозяйство, на поездку в Детройт, куда моя старшая сестра переехала в надежде улучшить свое финансовое положение.