Дитрих и Ремарк - Людмила Бояджиева

Вскоре Марлен как ни в чем не бывало ела суп золотой ложкой, прихлебывая пиво из бокалов баккара.

— Господи, как же я хочу в Германию! — вздыхала она по любому поводу. Мария опускала глаза и тихо молилась, чтобы Америка в ее жизни никогда не кончалась.

Фон Штернберг приходил каждое утро к завтраку в просторных белых фланелевых брюках, шелковой рубашке и жокейской фуражке. Никто бы не подумал, что несколько часов назад, в нежном свете раннего утра, Джозеф покинул спальню Марлен и воровато уехал к себе, дабы переодеться. Она строго соблюдала этот конспиративный ритуал со всеми своими поклонниками, ссылаясь на то, что фривольность нравов может шокировать Ребенка, да и пункт студийного контракта о соблюдении моральных устоев требует серьезного отношения.

На столике в саду, под синим с белой каймой тентом, Джозефа уже ждала знаменитая яичницаболтунья. А на металлических стульях с пестрыми подушками на сиденьях восседали дамы: Мария с безупречно прямой спиной воспитанного ребенка и «домашняя» Марлен — в свободной пижаме кремового шелка, широкополой соломенной шляпе, в повседневной косметике и парусиновых туфельках с наивными носочками. Тускло блестело серебро, сиял фарфор, жужжал шмель в букете любимых Марлен тубероз, легкий ветерок шелестел банановыми листьями, в бассейне отражалась незамутненная небесная лазурь — обычный голливудский завтрак, в обычной Калифорнии, где в году насчитывается 360 солнечных дней. И никаких снегопадов.

Иногда за завтраком место Джозефа заменял Морис Шевалье. Тоже в белых фланелевых брюках и в лихо заломленном берете. Французский певец, композитор и актер, приехавший на съемки в Голливуд, был несомненным обаяшкой. Он быстро усвоил, что близким друзьям Марлен полагается обожать ее стряпню. Особенно тем, кто ранним утром проделывал конспиративный побег из ее спальни. Фон Штернберг едва сдерживал бешенство — он не разделял взглядов Марлен на сексуальную свободу, но старался не затевать ссор.

— Не понимаю, что плохого в том, что я не терплю подружек? Ненавижу бабскую болтовню, сплетни. Предпочитаю дружить с талантливыми мужчинами. Морис так мил, он обожает Кота и всегда готов помочь мне, — отчитывала она фон Штернберга, осмелившегося сделать замечание по поводу завтраков Шевалье и его излишней приближенности к Марлен.

— И все же, любимая, он мог бы бывать здесь и реже. Талантливый мужчина — это прежде всего я. И я не прихожу к тебе праздно болтать, я работаю над созданием нового фильма.

Марлен вздохнула, страдая от непонимания. Всю жизнь окружающие ее мужчины будут претендовать на единовластие. Кроме мужа, которому всегда можно пожаловаться на страдающих от ревности любовников. Мужчин, не ответивших взаимностью, она никогда не забывала очернить и ославить. Свои выдумки фрау Дитрих подавала с таким изяществом, что сомневающихся в их правдивости не было.

Фон Штернберг набрасывал новый сценарий, подробности которого пока предпочитал умалчивать. Известно было лишь название — «Шанхайский экспресс».

Все трое мирно проводили вечер в шикарной гостиной. Тихо бубнил радиоприемник, за стеклянной стеной алой полосой сияла гладь бассейна, отражая перистое убранство вечернего неба. Марлен вышивала по канве, натянутой на деревянных пяльцах, Джозеф что-то размашисто писал в лежащей на коленях тетради. Мария предпочитала разглядывать в огне камина заметные лишь ей сюжеты. До тех пор пока Штернберг не переходил к занятиям английским, что делал спокойно и чрезвычайно толково, в отличие от нанятого для девочки учителя.

— Ты слышишь, Джо, у Линдбергов украли ребенка! Требуют выкуп. Какой ужас! — Марлен вскочила и прибавила звук приемника, слушая потрясшее ее сообщение.

— Оставь это дело полиции, дорогая. У тебя завтра встреча с Тревисом. Что вы решили насчет костюма для «Шанхайского экспресса»?

— Сегодня он спросил меня о моей героине:

«Кто-нибудь знает, кого ты будешь изображать в этом фильме? И что вообще там происходит?» А я ему: «Об этом надо спрашивать не меня. Джо даже еще не дал героине имя».

Фон Штернберг оторвал глаза от листов:

— Ее зовут Шанхайская Лилия. Дело происходит во время путешествия из Пекина в Шанхай. И не только в поезде.

Тревис Бентон — главный дизайнер «Парамаунта» — имел импонировавший Дитрих британский вид с отпечатком элегантной мужественности. Он оказался прекрасным соавтором Марлен в создании костюмов для ее героинь. Столь же неуемный искатель совершенства, как и Марлен, увлекающийся своим делом до самозабвения, Тревис без сна и устали, обмирая от удачных находок, сочинял вместе с Дитрих подлинные шедевры. Главное — найти единственно возможную из сотен вариантов тень от вуали, создающую волшебство тайны, уложить складки полупрозрачного шелка, окутывающего тело, так искусно, чтобы не возникало сомнения в полной естественности рукотворной красоты, создать образ, подчиняющий воображение миллионов.

— Ее зовут Шанхайская Лилия! Перья, Тревис! Нам нужны перья! — Марлен вихрем ворвалась в офис Бентона. — Черные перья! Я думала всю ночь и поняла: Шанхайская Лилия должна предстать в ореоле экзотической тайны. Именно перья! Какие перья наиболее фотогеничны?

Вскоре мастерская Тревиса была забита доставленными из сокровищниц реквизиторской коробками. В продолговатых, длинных, глубоких и мелких ящичках лежали перья — прямые, с завитками, пушистые, острые, жесткие, мелкие и крупные. Но все черные, пахнущие экзотическими странами. Марлен задумчиво ходила среди коробок, перебирая образцы.

— Ты говоришь, это страус? Длинные, но чересчур плотные. А эти словно бензином облитые радужные перышки? Одежка «райской птички»? Мелковаты. Смотри — здесь написано «черная цапля» — пикантно… — Марлен приложила к виску пучок перьев. — Но выглядят жидко. Лебедь? Фи! Похожи на вороньи и слишком жесткие. Не пойдет… Орел? Чересчур широкие и сразу напоминают про индейцев. Марабу? Нежный пух, разлетающийся от малейшего дуновения, хорош для пеньюара… И это все? — Марлен с тоской окинула взглядом завалы коробок.

Тревис замер с округлившимися глазами и стукнул себя по лбу костяшками пальцев:

— Знаю! Нам нужен петух! Хвосты настоящих мексиканских бойцовских петухов!

Когда необходимая коробка была доставлена, он торжествующе поднял крышку. Иссиня-черные перья просвечивали даже сквозь папиросную бумагу.

— Мечта! — Марлен перебирала перья. — Узкие, длинные, гибкие! Наконец мы можем заняться первым костюмом — это будет визитная карточка фильма! — Она расцеловала Тревиса в обе щеки. — Только надо подобрать вуаль.