Случайное добро - Ольга Смирнова

Спустя ровно шестьдесят секунд отражение в зеркале зарябило, и одновременно с этим Игнат сказал:

— Быстрее со своим клоуном заканчивай. Сейчас заклинание исчезнет.

— Я все слышу, — раздался из-за кадра голос Александра. — И помню. — Он снова возник в зеркале и сказал: — Я приеду. Видимо, чему быть, того не миновать. А там придумаем что-нибудь… адрес точный, где ты находишься или планируешь находиться.

Лере было что сказать, и это был вовсе не адрес. Она могла бы привести железобетонные аргументы против этого плана. Первое. Александр без волшебства, а значит, ей и Игнату бесполезен. Только лишний рот. Да-да, Лера подозревала, что первое, что Александр от нее потребует по прибытии, будет ужин, завтрак или обед — зависит от времени встречи. Второе. Это очень опасно. Он сам признался как-то, что врагов у него хватает. А Лере лишние неприятности не нужны, со здешними злодеями бы разобраться. То есть не ей лично разбираться, разумеется. Третье. Как Александр планирует сюда прибыть? Если у него есть возможность открыть портал, так почему бы не открыть его для Леры? Впрочем, это автоматически означало, что Игнат останется один на один со своими проблемами. Совесть начинала грызть Леру за одну только мысль о дезертирстве с «поля боя». Четвертое. Чего ради ему вообще тащиться сюда? Из-за какой-то там головной боли? Таблеточки, по старинке, попробовал бы. Говорят, хорошо помогают.

— Прибуду… поездом, что ли. Или автобусом. Или что там ходит. Драконы летают?

— Летают, — хохотнул Игнат. — Но все больше мимо. Хотя можно попробовать сбить одного. Или заарканить. Потом прыгнешь вниз, мы поймаем. И от асфальта отскребем, если что.

Александр Игната проигнорировал и обратился к совершенно запутавшейся в невысказанных аргументах Лере:

— Адрес?

Пожав плечами, Лера перевела взгляд на Игната. Тот нахмурился, но ответил:

— Если ничего не поменяется, то будем здесь. Проспект Мира, дом 13, квартира 8. Время прибытия?

— Не знаю. Но это и не важно. Я вас найду. Это ведь город, откуда Элеонора родом, я правильно понимаю? Как его там?

— Да, — ожила Лера. — Да, все верно. Лопухи. Но, Александр, может, не стоит? Я имею в виду…

— Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. И, поверь, я не жажду класть голову на эшафот. Но… во-первых, ритуал и чертова клятва, на которой ты сама же настояла. Придется тебя охранять по мере сил и возможностей. Во-вторых, я неожиданно выяснил, — тут Александр весело ухмыльнулся, — что мне очень хочется жить. Так странно. Не ожидал.

Лера улыбнулась в ответ:

— Вы много чего не ожидали. Однако получили.

— Это, должен признаться, тяжело. Я отвык. Но…

— Хватит, — вклинился в их воробьиное чириканье Игнат. — Сейчас заклинание…

Он не успел договорить, как отражение в зеркале зарябило и потухло. Лера вновь увидела отражение собственного лица, и была неприятно поражена тем, насколько довольной выглядит. Щеки раскраснелись, глаза блестели, и губы то и дело норовили разъехаться в глупую улыбку. И с чего? С того, что её муженёк проявил некое подобие чувств? С того, что он выглядел куда более молодым и бесшабашным, а главное, доступным, чем до ритуала? С того, что он, несмотря ни на что, собрался приехать? Да, клятва, ритуал и благословение, как он верно заметил, были главным мотивом, но все равно приятно. Прошлое супругов было ужасно, но носиться с обидами вечно было не в Лерином характере. И пусть она не оставила сладкие грезы о мести окончательно, но… все одно было очень приятно. И она улыбалась.

Глава 3. О принципе равновесия

После завтрака Матвея вырвало. Он едва сдерживался до того момента, как захлопнется за матерью дверь. Его даже не хватило на то, чтобы выждать для верности пару-тройку минут — так плохо было. Тошнота не появилась внезапно, нет, она мучила Матвея с той самой минуты, как он спустился вниз и почуял запах свежесваренной овсяной каши. Мать считала, что это самый здоровый завтрак, и вот уже на протяжении двадцати восьми с половиной лет Матвей этим завтраком давился. Сказать матери о том, что он ненавидит овсянку, у него не поворачивался язык.

Вчерашний разговор про самокат закончился быстро — его оборвала Алевтина Григорьевна лично, и взгляд при этом у нее был очень нехороший. Матвей бы насторожился, если бы не был занят вычислением местоположения злодея Михаила по едва проклюнувшимся на небосклоне звездам. И совсем не важно, что этих звезд не было видно из-за потолка. Важно было другое — найти и обезвредить преступника любой ценой!

Ночью Матвей практически не спал, ходил как заведенный из угла в угол, и утро встретил в приподнятом настроении. Полчаса он приводил себя в порядок прежде, чем спуститься вниз и приступить к тайной операции под названием — Матвей очень гордился собственным воображением — «Искоренение зла». Некоторое несоответствие тяжести свершенного Михаилом деяния строгости наказания не смущало Матвея. Откровенно говоря, он об этом и не думал. Он помнил лишь одно — свой двухчасовой позор в школе и слова матери по возвращении домой.

Эти воспоминания жгли огнем, они въелись в память и грызли Матвея. Он старался не думать, но не думать не получалось. Только за одно это злодея Михаила следовало покарать.

А тут еще треклятая овсянка…

Матвей давился каждой ложкой, остро ощущая отвратительный запах и клейкий вкус — точнее отсутствие вкуса, под строгим взглядом матери, не смея даже поморщиться. Он пихал в себя кашу, и это наказание длилось и длилось, казалось, целую вечность и даже больше. Матвей с ужасом представлял себе, что там, в этой липкой овсянке, от его ненависти просто не могли не появиться червяки. Склизкие, белые, рыхлые, они ползали в каше, шевелились, скатывались в комья, попадали в ложку и отправлялись в Матвеев пищевод. И там эти черви продолжали шевелиться, размножаться, вгрызаться, и…

Матвея рвало долго. Но он был этому рад.

Освободив свой организм от захватчиков, он уселся на кровать и принялся усиленно думать. Он думал так и эдак, прикидывал варианты, рассматривал возможности, ломал голову, и мог бы продолжать в том же духе до самого вечера — больно увлекательное занятие оказалось. Правда, о чем именно он так истово размышлял, Матвей сказать бы не смог даже под страхом смертной казни.

Он погрузился в мысли, как иные волшебники — в лабораторные опыты. По самую маковку, безраздельно, отрешившись от окружающего. Тем более неожиданно для него прозвучал мужской голос:

— Ну, привет, друг. Давно не виделись.

Матвей дернулся, вскинул голову и уставился на злодея Михаила, каким-то чудом оказавшегося в спальне. Злодей стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Выражение его лица было немного грустным. Самокат был прислонен рядом. У Матвея задергался глаз.