Вегетация - Алексей Викторович Иванов

понял, что знает, о чём размышляет брат. О той чёрненькой девчонке с хвостиком. Вчера Серёга показал Мите в своём телефоне сто миллионов фоток этой девчонки. Да, Серёга устроил это путешествие ради своей подружки, а не ради брата. Ну и что? Митя не обижался. Ему хотелось, чтобы у Серёги всё сложилось хорошо.

— Рюкзак по очереди будем нести, — буркнул Серёга. — Я не ишак.

— Далеко нам идти?

— Километров десять, а то и побольше.

Время от времени Митя замечал в лесу следы былой промышленности: то какое-нибудь бетонное сооружение, то облезлый бульдозер, то трубопровод на решётчатых опорах, то полуразрушенный железный ангар.

— Это тоже ещё зона завода? — спросил Митя.

— Хе! — воскликнул Серёга. — Да тут везде зона комбината! Он же охуеть какой с размера! Там, где мы сейчас работаем, — может, четверть с того, что было, может, и меньше! Сколько уж китаёзы решили переоборудовать. А всё остальное под лесом лежит!

Внезапно лес расступился, и Митя увидел два грандиозных комплекса доменных печей — точно ступенчатые храмы, затерянные в джунглях. На всех ярусах обоих комплексов, на спутанных переплетениях конструкций торчали ёлочки и берёзки; с массивных балок и площадок свисали корни деревьев и волосатые пласты почвы. Над катастрофой весело сияло солнце. Казалось, домны ухнули в прошлое на столетие, но этого никак не могло быть.

— Просто Атлантида, — признался Митя.

Вид индустриального величия, безмерно сложного в своём изначальном предназначении, а теперь бессмысленного, будто забытая клинопись, поражал воображение Мити. Лес, точно океан, топил былые достижения цивилизации, и на первый взгляд казалось, что это распад существования, что простота тихо и неумолимо поглощает сложность. Однако Митя откуда-то знал, что на самом деле всё не так. Это не лес вырос на заводе, а многомерность вбирала в себя то, что ограничено всего тремя измерениями. А Серёга промолчал. Он никогда не слышал слова «Атлантида». Да и похер. У городских свои заморочки.

Они шли дальше по территории комбината мимо руин, и Серёга порой сверялся с картой в телефоне. Каменные и металлические развалины то почти исчезали в дикой зелени, то мощно выпирали на свет, не желая растворяться в чуждой среде. Завод казался безвозвратно мёртвым, а лес — вечно живым.

Серёга сплоховал только один раз — вывел их обоих в длинную полосу пушистых пихточек чуть выше человеческого роста. Пихточки росли редко и почти не мешали идти. Серёгу нисколько не насторожило, что слева и справа в земле мелькали концы шпал: ну, старые железнодорожные пути, и всё. И ещё слева тянулась стена цеха, покрытая сизыми пятнами лишайников, а справа стояла ограда из бетонных плит, увешанная побегами жимолости. И вдруг впереди что-то громыхнуло и тяжко заскрежетало. Над цехом взлетели птицы.

— Чё за на фиг?! — вскинулся Серёга.

Из-за пихточек ничего нельзя было разглядеть, но земля чуть задрожала. Гулко клацнуло. Опять клацнуло. Опять клацнуло. Явно приближалось что-то жуткое и огромное. И наконец над пихточками впереди всплыла широкая, как мост, балка передвижного промышленного крана на четырёх опорах.

—Ёптыть! — охнул Серёга. — Козловой кран ожил! Зачумлённый!..

Стальная раскоряченная громада медленно катилась на Серёгу и Митю, зажатых на её пути стеной цеха и бетонным забором. Колёсные тележки крана с шумом сминали мелкие деревца. Кабина, загудев, сдвинулась по балке, точно там кто-то прицеливался; с грузовой платформы вниз на тросах спускалась могучая крюковая подвеска — будто кистень. У злой воли, что овладела агрегатом, не было иного раздражителя, кроме Серёги и Мити.

— Бежим назад! — крикнул Серёга.

Они отчаянно кинулись обратно сквозь чащу пихточек. Козловой кран грозно катился за ними, раскачивая подвеску; он словно перегородил всё небо разлётом своих плеч. Серёга малодушно опередил Митю, и Митю хлестнуло ужасом. Мягкие ветви били по лицу — они перестали быть мягкими; рюкзак шлёпал по спине. Мите казалось, что ещё миг — и холодно-безумная махина настигнет его и расшибёт вдребезги огромной стальной балдой на тросах.

— Туда! — на бегу указал Серёга.

Он свернул через рельс к бетонной ограде. Одна плита здесь вывалилась, и Серёга юркнул в пролом. Митя продирался сквозь заросли, отмахиваясь от веток. Он споткнулся у забора и застрял рюкзаком в дыре. Серёга рванул брата на себя. Митя неловко выпал наружу. За проломом, вороша пихточки, по ржавому рельсу на колёсах проехала исполинская опора крана.

Они стояли в кустах у стены и тяжело дышали, а кран за оградой ещё пару раз прокатился туда-сюда, словно отыскивал беглецов.

— Пездол я тупой! — сообщил Серёга. — Не подумал за такой вариант…

Митя уже знал о чумоходах, нападающих на людей, — о машинах, которые спятили от радиации. У них перемкнуло электронику, и сбой программы заставляет их атаковать мнимую угрозу. Впрочем, иногда и не мнимую.

— Если автономные машины чумоходами становятся, так ведь и заводское оборудование тоже может очуметь! — сделал вывод Серёга.

Митя уже успокоился, хотя сердце ещё колотилось.

— Откуда здесь электричество? — спросил он.

— Бризола полные подвалы за годы напрело! А генераторы на заводе целые. Чего ещё надо заводу? Только мозгами ёбнуться.

Им обоим требовался привал. Серёга посмотрел карту в телефоне: через полкилометра находился какой-то пустырь. Пустырь — это хорошо.

За густым березняком они вышли к железнодорожному переезду и здесь снова наткнулись на машины. Два мёртвых стальных зверя застыли в кустах, будто изображали свою последнюю яростную схватку. Один агрегат был Мите понятен — обычный маневровый мотовоз. Видимо, он ударил буферами в борт другому агрегату и соскочил с колеи. А другой агрегат выглядел причудливо и даже страшно: трёхкорпусный, на мощных паучьих ногах, он изогнулся в мучительной агонии, почти разорванный пополам, но дрался, судя по всему, до последнего. Изломанный манипулятор, выпятив локоть с гидравлическим поршнем, дисковой пилой взрезал кожух на двигательном отсеке мотовоза. В воздухе висела суставчатая и неестественно длинная механическая рука с шипастой клешнёй-захватом. Многоногий комбайн напоминал скорпиона.

— Это харвер, — пояснил Серёга. — Лесорубный автомат. Угадай, кто из этих двух уродов — чумоход?

Лесорубный комбайн-автомат казался пугающе-агрессивным, он больше соответствовал безумному понятию «чумоход».

— Харвер, — сказал Митя.

— Хренушки тебе! — с удовольствием возразил Серёга. — Харвер культурно шёл через переезд, а мотовоз его атаковал. Так что зачумлённый тут — мотовоз.

Митя посмотрел на локомотив с опаской.

— А в город чумоходы прорываются? — спросил он.

— Не-а, — Серёга помотал головой. — Они дохнут под решётками.

Обогнув место битвы, Серёга повёл Митю дальше в лес.

Пустырь был заводской промплощадкой, засыпанной доменным шлаком. Здесь стояли мятые контейнеры и автоприцепы на сдутых колёсах. Серёга и Митя расположились на обочине в траве под высокой крепкой сосной. Серёга принялся рыться в рюкзаке, а Митя привалился к сосне спиной.

— А что делал на заводе лесорубный автомат? — спросил он у Серёги.

— А что он ещё может делать? Пироги стряпать? — Серёга был поглощён содержимым рюкзака. — Он лес рубил… Его с восьми лет весь вырубают, чего добру-то пропадать, когда рядом комбинат… Да где, блядь, пластырь?

Митя сидел под сосной и озирался. Этот лес вокруг — ему не больше восьми лет? Не может быть! Такой зрелости фитоценоз достигает лишь годам к пятидесяти, не раньше… Сергей напутал? Или же ляпнул что попало?..

Серёга нашёл пластырь, стащил кроссовку и носок и наклеивал плёнку на свежую мозоль. Митя почувствовал, что ему припекает спину, и пошевелился, пристраиваясь поудобнее… И лишь потом сообразил, что под спиной у него — сосна, а не труба с горячим паром или водой. Митя перевернулся и потрогал ствол дерева ладонью. Сосна и вправду была горячая.

— Сергей, что это? — изумлённо спросил Митя. — Сосна горячая!

— На солнце нагрелась, — Серёга натягивал кроссовку.

— Нет, — уверенно ответил Митя. — Не настолько же… Проверь!

Серёга потрогал сосну:

— Обычная.

— Горячая!

Серёга снова потрогал сосну, а потом внимательно посмотрел на Митю.

— Чего ты на меня так смотришь? — заподозрил неладное Митя.

— Слышь, Митяй… — осторожно