Адская война - Пьер Жиффар

На случай своей гибели, оставил капитану Берже инструкцию в запечатанном пакете. Капитан пригласил в свое отделение г. Брамето, старшего офицера после Реальмона, и вместе с ним ознакомился с инструкцией. Затем он вышел к отряду.

— Господа, — сказал он, — я прочту вам инструкцию капитана Реальмона. Вот его требование:

«Если я не вернусь спустя два часа после взрыва, считайте меня погибшим, равно как и всех, кто не вернется за это время. Не ждите дольше, а отправляйтесь в обратный путь. В тридцати милях к западу от Гельголанда вы встретите эскадру английских минных крейсеров, которой поручено сопровождать вас до встречи с французским флотом. Прошу г. Брамето, моего заместителя, обсудить со всеми вами, господа, и с начальником английской эскадры, не окажется ли возможным пустить ко дну несколько германских пароходов в Кильском канале. Если эта вторая операция удастся, то постройку плоскодонных судов, вероятно, придется приостановить, и я думаю, что наше вмешательство убьет в зародыше германскую экспедицию в Англию».

Было уже четверть десятого. Со времени взрыва прошло почти три часа. Оставалось только исполнить приказание нашего предводителя.

Капитан Берже распорядился отъездом. Гробовое молчание царствовало на судне. Очевидно, наши товарищи погибли, но все же сомнения мучили нас. А что, если они живы! Что, если через десять минут — четверть — полчаса они вернутся, и не найдут судна, и будут тщетно искать его — брошенные своими товарищами на дне реки!

Между тем «Разведчик» двигался, оставаясь над самым дном реки. Мы благополучно выбрались из устья. К половине двенадцатого, когда мы должны были находиться за тридцать миль к западу от Гельголанда, капитан Берже решил подняться наверх. На расстоянии полумили от нас оказалась эскадра из шести минных крейсеров под английским флагом.

Моя задача была завершена и я простился с товарищами по экспедиции, так любезно принявшими меня в свою среду, и пересел на быстроходный крейсер «Корнивалл», который должен был отделиться от эскадры и плыть в Дюнкирхен.

Спустя пять часов я был уже в этом городе. Здесь я прочел телеграммы о гибели пяти германских броненосцев, «взорванных французскими водолазами, пробравшимися в устье Эльбы». Об этом свидетельствовали двадцать три трупа, найденные около полудня. «Без сомнения, эти люди погибли при взрыве линии подводных торпед», — прибавляла телеграмма, — «немногие из них были искалечены, большинство же захлебнулись вследствие разрыва водолазных костюмов».

Электрический поезд из Дюнкирхена отходил в 8 часов. Еще до полуночи я был в редакции. Тут меня усадили в отдельной комнате, где я написал статью в шесть столбцов, под охраной двух сторожей, стоявших перед дверью и не допускавших ко мне никого. Таково было распоряжение патрона, который и сам не заглянул ко мне, пока статья не была кончена.

О колоссальном тираже на следующий день и говорить нечего. За номер «2000 года» платили франк. Наши машины не успевали удовлетворять требования публики и запросы из других городов.

VII. ОСАДА ЛОНДОНА

Канцелярская волокита. Постановление Конгресса. Поездка в Берн. Опоздание на три минуты. «Сириус» продан Германии. Волнение в Париже. Мое обещание. В Лондоне. «Город кротов».

Пока мы совершали подводный поход в Германию, г. Мартон Дюбуа, со свойственной ему энергией, но с гораздо меньшим успехом, подвизался в своем сухопутном походе по канцеляриям и приемным министров.

— Ах, друг мой, — простонал он в ответ на мой вопрос, как обстоит дело с покупкой «Сириуса», — что за администрация в нашей Франции! Какие канцелярские лабиринты! Какое ненужное бумагомаранье! Смерть!.. А служебные честолюбия, jalousie de metier![2] Вы только представьте себе — все ведомство аэронавтики против нас. «Аэрокар Рапо — последнее слово техники», и кончен бал! Все остальное — химеры или шарлатанство…

Если бы законопроект об ассигновании двадцати миллионов франков на покупку изобретения Кеога удалось провести обычным порядком, то нам не о чем было бы беспокоиться. Настроение народных представителей было нам известно; в парламенте проект прошел бы подавляющим большинством голосов.

Но обычный порядок означал передачу в комиссию, последовательное обсуждение в палате депутатов и сенате, и т. д. — процедуру, требовавшую, по крайней мере, месяца. А в нашем распоряжении, считая со дня моего возвращения в Париж, была всего неделя. Необходимо было сократить процедуру и провести закон ускоренным способом.

Давление общественного мнения, народное возбуждение, прорывавшееся все более и более внушительными демонстрациями, сделали свое дело, но все-таки заседание Конгресса состоялось только 29 сентября. Как мы и предполагали, законопроект прошел подавляющим большинством голосов. Президент выдал г. Дюбуа официальное удостоверение; патрон решил отправиться вместе со мною в Берн и, в случае надобности, выдать Кеогу задаток в миллион франков из собственных средств. Поезд в Берн отходил в 11 часов; на всякий случай я послал Кеогу телеграмму о постановлении Конгресса.

Мы должны были прибыть в Берн в 9 часов утра 30 сентября, то есть за три часа до истечения назначенного срока. По-видимому, нельзя было сомневаться в благополучном окончании дела, но на этот раз судьба оказалась решительно против нас. С самого начала войны в пограничных местностях участились случаи порчи железнодорожных путей; у нас — немецкими, в Германии — французскими шпионами. Приходилось двигаться с особенной осторожностью и наш поезд прибыл в Понтарлье с опозданием на полтора часа. Здесь он остановился, дальше путь оказался испорченным.

Нам пришлось пешком перейти швейцарскую границу и, когда мы явились на станцию, поезд уже ушел. После долгих хлопот и переговоров с начальником станции, г. Мартен Дюбуа получил экстренный поезд и мы отправились. Но неудачи преследовали нас. В половине одиннадцатого, на станции Биенна, последней перед Берном, наш поезд был задержан какой-то путаницей в движении; нам заявили, что раньше двадцати минут или получаса он не может тронуться дальше. Мы попытались найти автомобиль, но их не оказалось, и нам пришлось отправиться в город архаическим способом — на лошади! Пробило двенадцать, когда мы въехали в Берн. Возница, поощряемый обещаниями прибавки, гнал во весь дух свою клячу и, спустя три минуты, мы подлетели к главному почтамту.

— Вот наш американец, — сказал я патрону. Действительно, из почтамта выходил Кеог, в сопровождении какого-то незнакомца, с рыжеватыми, вздернутыми усами.

Я обратился к бандиту:

— Нас задержала порча железнодорожного пути. Впрочем, мы явились всего на три минуты позднее срока. Надеюсь, условие остается в силе…

— Напрасно надеетесь, — холодно ответил американец. — Если бы явились на три минуты раньше срока, оно оставалось бы в силе, но вы явились на три минуты позднее.

— Опоздали, сударь, — подхватил его спутник, тоже по-английски, но с сильным немецким акцентом.

— Как опоздал? Да вы-то чего путаетесь, сударь? Я не с вами говорю. Я обращаюсь к г. Джиму Кеогу и спрашиваю его, неужели он воспользуется таким ничтожным опозданием…

— Разумеется, воспользуется, — с усмешкой перебил меня Кеог. — Зачем он будет вам дарить это опоздание? Оно стоит пять миллионов франков… Не дождавшись вас к 12 часам, я продал свое изобретение вот этому господину, германскому уполномоченному, за двадцать миллионов марок.[3] Контракт подписан в двенадцать часов и одну минуту.

— Но вы получили мою телеграмму?

— Никакой телеграммы я не получал.

Я с отчаянием взглянул на г. Дюбуа. Бешенство душило меня. Без сомнения, он врал, этот Кеог. А, может быть, наши соперники из «3000-го года»… Эти люди способны на все…

Ненависть к этому человеку, которую я подавлял до сих пор, заставляла меня сжимать кулаки. Быть может, я бросился бы на него, но г. Дюбуа, заметив мое состояние, взял меня под руку.

— Полно, идемте, — сказал он. — Теперь уже ничего не поделаешь. Ах, канцелярия, рутина, волокита… дорого они обойдутся Франции!

Отправив в Париж две телеграммы, одну — в «2000 год», другую председателю совета министров с извещением о постигшей нас неудаче, патрон заказал экстренный поезд и спустя несколько часов мы были в Париже.

Люди-крабы, закладывали фугасы под килем огромного броненосца...

На вокзале нас встретил Кокэ, один из моих помощников; он сообщил, в числе прочих новостей, что нашему подводному судну «Разведчик», удалось закупорить Кильский канал, пустив ко дну несколько германских пароходов. Таким образом, целая эскадра германских броненосных крейсеров оказалась в плену, надолго лишенная возможности выбраться из гавани. Но этот успех был куплен дорогой ценой: «Разведчик», взорванный немецким миноносцем, погиб со всем своим экипажем.