Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго - Соня Чокет

Я бежала из дома. Пыталась начать новую жизнь стюардессой, но вскоре выяснилось, что я совсем не подхожу для подобной работы. Я чувствовала одиночество и разлад со своим духом, грандиозный обман – каждый раз, когда я надевала униформу, чтобы выйти на работу. Работа в авиакомпании была похожа на службу в армии. Мне сказали, что первые шесть месяцев я на испытательном сроке, и любое неверное движение автоматически приводило к увольнению.

Будучи доброй католичкой, я боялась смерти. Нет необходимости говорить, что я не была одной из тех беззаботных, диких натур, обожающих ходить на вечеринки, сношаться с кем ни попадя и всю ночь накачиваться алкоголем и кокаином – как мои коллеги-стюарды. Я не была «крутой» в этом понимании. Я была скромной и серьезной, невероятно чувствительной и глубоко духовной, поэтому все это подноготное безумие, происходившее в гостиницах странных городов между вылетами, травмировало меня и заставляло тревожиться сильнее, чем когда-либо. В этом мире я ощущала себя гадким утенком, рыбой, выброшенной на берег, брошенной на балу девушкой.

Все было перевернутым вверх дном, я была оторванной от этой реальности, не было домашнего комфорта, в душе царило смятение, негде было получить порцию тепла, хотя бы какую-то передышку. Меня часто посещали мысли о переезде во Францию. С детства меня тянуло туда. Несмотря на то что мой отец и был французом и вырос в Штатах во франкоговорящей атмосфере, он никогда не говорил по-французски, ни разу даже не упоминал о Франции. Поэтому мое увлечение Францией, и особенно южной ее частью, не имело никакого отношения к нему. Оно исходило откуда-то из глубины моего сознания, я не понимала откуда.

Однажды, когда мы сидели в комнате отдыха для персонала в аэропорту Кливленда, в разговоре с коллегой я мимоходом упомянула о своей мечте оказаться на юге Франции. Если я когда-то там окажусь, он посоветовал мне город Экс-ан-Прованс и написал мне адрес места, где можно было остановиться. И, как и с паломничеством, в ту же минуту, как он передал мне бумажку с адресом, я окончательно решила отправиться туда. Месяц спустя, ничего не спланировав и даже не подготовившись, я взяла на работе годовой отпуск и была такова.

Как только я добралась до Экса, все встало на свои места, и довольно скоро я сняла комнату на третьем этаже старинного домика, в которой была армейская кровать, маленькая раковина, столик с лампой без абажура, в коридоре же была общая ванная. Обстановка была проще некуда, но как человек, выросший вместе с шестерыми братьями и сестрами, у которого в спальне не было двери, затем съехавшийся с молодым человеком, а затем живший в доме, битком набитом бортпроводниками всех сортов, я почувствовала облегчение, оказавшись наедине с собой.

Обустроившись, я решила найти себе какое-то занятие. В городе я нашла языковую школу, где могла бы изучать французский несколько часов в день, и быстро записалась туда. В остальном же я просто бродила по предместью и городу в попытке почувствовать себя лучше. В основном безрезультатно.

Мне удалось физически дистанцироваться от своей семьи, но эмоциональная боль преследовала меня все время, что я там жила. Я совершенно не представляла, что делать, оказавшись в одиночестве, как справиться с эмоциями, и в итоге все закончилось тем, что мне было одиноко и страшно. Кроме того, денег у меня было в обрез, поэтому я жила, питаясь лежалыми багетами и сыром. После трех месяцев такой жизни я очень сильно заболела.

За два дня до Рождества хозяйка комнаты пришла пригласить выпить чего-нибудь вместе со всеми и нашла меня лежащей на полу – в лихорадке и бреду, страдающей одновременно от болей в спине и животе.

Смутно помню ее, склонившуюся надо мной и запаниковавшую. Она положила мне на лицо холодный компресс, потом я пришла в себя уже в больнице – меня везли в операционную с прорвавшимся аппендицитом и серьезной почечной инфекцией.

Я уверена, что именно мой ангел-хранитель послал ту женщину ко мне в комнату, потому что за все три месяца она ни разу не заходила ко мне. Я вообще редко ее видела, а когда мы встречались, то я избегала разговоров с ней – она была по-французски элегантна, холодна и пугала меня этим. И я была так благодарна ей за то, что она сделала.

После операции я провела следующие девятнадцать дней в больнице, приходя в себя, и это время было ничуть не веселее обычных дней.

И все-таки сейчас я понимаю, насколько хорошо, что все это произошло со мной. Все кончилось тем, что меня нянчили и днем и ночью, а мне это было так нужно! Медсестры, сочувствуя мне, были очень добры и оставались со мной немного дольше, чем положено, чтобы убедить меня, что все будет хорошо. Как же я была им за это благодарна!

Учителя из языковой школы тоже приходили навестить меня, некоторые даже по нескольку раз, и меня это несказанно радовало и трогало. На Рождество и Новый год они даже принесли мне конфет и фиников, заверив меня, что они не испортятся до моего выздоровления.

Даже хозяйка моей квартиры приходила ко мне почти каждый день. Она была гораздо мягче, чем обычно, и относилась ко мне с такой трепетной заботой, что я не могла поверить, что это тот же самый человек, которого я старалась избегать. Эти незнакомцы день за днем дарили мне столько любви и тепла, что беспокойство в моей душе начало исчезать.

Пока я выздоравливала, я была в палате с девяностолетней женщиной, сломавшей ногу. У нее была какая-то форма старческого слабоумия, из-за которой она часами говорила без умолку. Но говорила она не со мной. Она разговаривала с небесами.

Слушая ее безостановочную болтовню, я начала понимать французский. Она говорила с ангелами, умершими близкими, людьми из прошлого (с теми, по кому она скучала, и немного с теми, кто ей не нравился) и какими-то размытыми персонажами. Это было довольно занятно, и в итоге она стала одним из лучших моих учителей французского.

К тому моменту, как я выписалась, я знала язык на таком уровне, чтобы пройти тестирование в Парижском университете, где я и закончила впоследствии свое обучение.

Сидя за завтраком, я думала о том, что целый пласт моей прошлой жизни пронесся в моем сознании, как если бы это все было вчера, хоть я и не вспоминала об этом годами.

Очевидно, я была призвана на Камино, чтобы разобраться со своим давним прошлым. Я копалась в своих старых эмоциональных ранах, даже в тех, о которых давным-давно забыла.

Поедая маленькие кусочки сыра, я думала о том, что некоторые из моих травм могут быть даже старше меня.

Я посмотрела на часы – пора было выходить. Отхлебнув последний глоток кофе и дожевав круассан с шоколадом, я направилась к стойке регистрации, а потом – к автобусу до терминала. Полчаса спустя я прошла регистрацию на рейс, и в руках у меня был посадочный билет до Биаррица.