Герои до встречи с писателем - Роман Белоусов

Но не только имя для своего персонажа взял Бальзак из жизни. Писатель придал Вотрену черты реального лица — Видока, создал близкий к подлиннику портрет, наделив его умом, хитростью и силой характера, присущими прототипу. Даже внешний облик этого литературного героя, его ярко-рыжие волосы, незаурядная физическая сила, приветливое обращение и грубоватая веселость, за которыми скрывался вулкан человеческих страстей, — скопированы с Видока.

Бальзак имел право сказать, что Вотрен «не заключает в себе никакого преувеличения», ибо был списан «с живого человека».

Однако и это не все. Бальзак использовал факты биографии бывшего каторжника при создании своих романов, разумеется, подвергнув жизненный материал процессу творческой переплавки.

Сведения, почерпнутые из жизни Видока, послужившего как бы возбудителем творческого воображения писателя, были немаловажным источником для автора «Человеческой комедии» при описании преступного мира, которым, как он считал, нельзя было пренебрегать в характеристике общественных нравов, в точном воспроизведении состояния всего общества.

…Летним вечером 1844 года в загородном доме Бальзака в Жарди собрались друзья писателя. Хозяин «угощал» в тот день своих гостей примечательной личностью — известным сыщиком Видоком.

Расположившись в глубоком кресле, он занимал окружающих историями из своей жизни. Рассказывал о неписаных

законах преступного мира, о «царе» воров Фоссаре, о Бомоне-человеке совершившем сверхъестественное: умудрившемся проникнуть в хранилище драгоценностей и похитившем ценностей на огромную сумму. «Тут столько, — заявил он при аресте, — что можно было сделаться честным человеком. И я сделался бы честным. Это так легко богатому! А между тем, сколько богатых, которые хуже мошенников!» Или о том, как он «вычищал Тюильри» от самозванцев, разгадав нюхом бывшего каторжника клеймо обитателей галер под платьем маркиза де Фенелона и де Шамбрей, под мундирами де Стевенс и де Сент-Элена. Время от времени, Видок сопровождал свое повествование словами: «Комедия! Комедия мира — самый необыкновенный спектакль!..»

Это была не первая встреча автора «Человеческой комедии» Бальзака с прототипом его Вотрена. Они познакомились задолго до этого, еще в начале двадцатых годов. Встречались в доме господина де Берни, советника суда, за обеденным столом у Бенжамена Аппера, известного филантропа редактора «Журналь де призон». Бальзака интересовали факты, случаи из уголовной и судебной практики, он запасался материалом для своих романов, изучал жизнь «дна». Видок, как никто, мог оказаться полезным для него. Возможно, именно после встреч с ним Бальзак записал свои знаменитые слова о том, что все ужасы, которые романистам кажутся их вымыслом, бледнеют перед действительностью. Великий писатель не только находил в рассказах Видока подтверждение тому, что мир преступников связан тайными узами с верхами общества, с полицией, но и черпал из его историй темы, сюжеты, образы для своих «этюдов о нравах». Литературоведы считают, что Видок послужил прообразом многих его героев. Чуть ли не пятнадцать из них наделены его чертами. И первый среди них, конечно, титанический образ Вотрена. Кроме того Бальзак создавал целые произведения на сюжеты, подсказанные Видоком, получал от него бесценные сведения о мире преступников и махинациях дельцов, о скрытых сторонах жизни аристократов…

«Если бы у меня было ваше перо, — признавался он Бальзаку, — я написал бы такие произведения, что земля и небо перевернулись бы вверх ногами…» Понимая, что не обладает писательским талантом, Видок щедро предлагал использовать его знание жизни и опыт.

«Действительность — вот она, у вашего уха, у вас под рукой», — говорил Видок и рассказывал Бальзаку историю сообщества «Десяти тысяч», вслед за тем — историю Сильвии, которая станет Феодорой из «Шагреневой кожи», знакомил с Досье на некоего каторжника Феррагюса. Образы Онорины, кузины Бетты также во многом были подсказаны словоохотливым Видоком. Можно сказать, что Видок поставлял «сырье» для лаборатории писателя, который перерабатывал этот жизненный материал в соответствии со своими идейно-художественными замыслами. «Дочь Евы», «Депутат от Арси» и «Отец Горио», «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок» — многие страницы этих шедевров родились под воздействием рассказов Видока.

Видок в литературе и сам по себе

История прототипа Вотрена, его необычайных приключений, — это история жизни человека, которого Бальзак сделал актером своей бессмертной «Человеческой комедии».

Не раз в «Человеческой комедии» появляется и сам Видок — под собственным именем. Но чаще он предстает в иных обличиях. Бальзак заимствует черты его внешнего облика не только для Вотрена, но и для Годиссара и Бьяншона, Серизе и Гобсека. (Кстати, под именем Гобсека выведен старый приятель Видока ростовщик Жюст).

В своей работе Бальзак не преминул воспользоваться и таким письменным источником, как воспоминания Видока в 4-х томах. Они появились после того, как он ушел в отставку в 1827 году. Не обладая пером Бальзака, человек-легенда все же взялся за перо.

На страницах жизнеописания Видока перед читателем возникал, по мнению тогдашнего генерального инспектора тюрем Моро-Кристофа, человек «необычайного ума, неслыханной, дерзновенной смелости, невероятной, неистощимой изобретательности, огромной физической силы и ловкости». Его личность обрастает плотным ореолом вымысла, делается почти мифической…

В России на выход в свет мемуаров, приобретавших скандальную известность, откликнулась «Литературная газета». В двух ее номерах за 1830 год появились небольшие заметки, посвященные мемуарам Видока. Автором их был А. С. Пушкин, назвавший Видока «человеком без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями…» Однако многим современникам Пушкина было ясно, что заметки «О записках Видока» являются на самом деле остроумным эзоповским намеком на тайного агента III отделения, продажного журналиста и бездарного писателя с непомерным честолюбием — Ф. В. Булгарина.

С тех пор имя Видока — полицейского сыщика становится у нас в России нарицательным. Пушкин навсегда заклеймил им доносчика Фаддея Булгарина, называя его в эпиграммах «Видок Фиглярин». Герцен советовал отказаться от услуг шпионов — Видоков в литературе, считая, что «всю их работу прекрасно исполняют газеты по дешевой цене, а, может быть, и даром», имея в виду продажность и верность реакционным правительствам официозной прессы того времени, выполнявшей, часто по собственной инициативе, полицейские функции и занимавшейся политическими доносами на видных писателей, прогрессивных ученых и общественных деятелей…

Некоторое время спустя Видок учреждает первое в мире частное сыскное бюро. Он умеет хранить тайны, но умеет и разгадывать их. И вот уже деятельность его бюро распространяется не только на Францию, у него появляются информаторы и за границей. Четыре тысячи богатых клиентов пользуются его услугами. И снова Видок проникает в чужие тайны, раскрывает секреты. Он успешно конкурирует с официальной полицией, о пришлось последней, естественно, не по вкусу. Против Видока возбуждают один, потом второй процессы. Но победить его так и не удалось. В конце концов, устав от войны со столь опытным противником, полиция примиряется с ним.

О нем вспоминали главным образом тогда, когда надо было оказать услугу трону, выполнить тонкое и трудное дипломатическое поручение за границей, получить совет по делам полиции. Тем временем он ведет полусветскую жизнь, и его черный сюртук с пустым рукавом правой руки, ампутированной после тяжелого перелома, часто мелькает в парижских гостиных. И всюду он желанный гость, ибо охотно рассказывает о своих приключениях. В его друзьях числились герцоги и графы, министры и политические деятели, с ним водили знакомство писатели — Виктор Гюго и Александр Дюма, Эжен Сю и Ламартин… А сколько — менее знаменитых!… И каждый — черпал из этого мутного источника, по-своему перерабатывая факты и сюжеты, рождая новые образы. Так, например, В. Гюго воспользовался рассказами Видока, когда создавал образ Жана Вальжана в романе «Отверженные».

По материалам Видока были написаны Эженом Сю «Парижские тайны». Под именем Жакаля его вывел в романе «Сальваторе» Александр Дюма, а Жорж Занд в романе «Лелия» под именем Тренмора. Много раз, при жизни и после, вплоть до наших дней, образ Видока — беглого каторжника и сыщика — появлялся на театральных подмостках.

Но нигде не обрисован он так ярко, как в «Человеческой комедии». Его своеобразная фигура, как бы отступившая в полумрак истории, была освещена прожектором бальзаковского гения и предстает перед нами в образе Вотрена на страницах романов «Отец Горио», «Утраченные иллюзии», «Депутат от Арси», «Блеск и нищета куртизанок», в драме «Вотрен».