Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина

При ней Сенат издал специальный указ, благодаря которому за рубежом был закуплен семенной картофель и разослан по всей стране. В 1764–1776 годах картофель в небольшом количестве возделывали на огородах Петербурга, Новгорода, под Ригой и в других местах. Однако еще в 30-40-х годах XIX века крестьяне устраивали «картофельные бунты», протестуя против того, что у них отбирали под картофель лучшую землю, их подвергали жестоким наказаниям за неисполнение предписаний властей, облагали различными поборами.

Кофе и чай в России появились еще в XVII веке. В 1638 году русский посол боярин Василий Старков привез царю Михаилу Федоровичу дары от монгольского Алтын-хана, в том числе — свертки с сухими чайными листьями, а позже еще одна партия чая из Китая поступила также вместе с посольством при Алексее Михайловиче. Есть также свидетельства о том, что в 1655 году кофе лечился царь Алексей Михайлович: лекари прописали ему напиток против головной боли и насморка. Однако по-настоящему популярными чай и кофе стали только во второй половине XVIII века. В 1769 году Россия заключает с Китаем первый договор на поставку чая. Но вплоть до XIX века этот напиток был еще очень дорог — примерно в десять раз дороже, чем в Европе, поскольку доставлялся в Россию торговыми караванами, а путь от Пекина до Москвы занимал более года. В Петербург чай привозили из Москвы, и до середины XIX века в столице его можно было купить только в одном специализированном магазине.

В отличие от этих продуктов, которые с трудом приживались на рынке, мороженое быстро вошло в моду, возможно, потому, что на Руси и в допетровскую эпоху готовили сласти из замороженного молока (молочный лед), или замороженного творога в сочетании с яйцами, сметаной, изюмом и сахаром. В «Новейшей и полной поваренной книге», переведенной с французского и изданной в Москве в 1791 году, имеется специальная глава под названием «Делать всякое мороженое». В ней даются указания о том, как делать мороженое из сливок, шоколада, «цитронов, или лимонов», смородины, клюквы, малины, апельсинов, белков яичных, вишен. Рецепт земляничного мороженого приводится также в оригинальной книге «Старинная русская хозяйка, ключница и стряпуха», изданной в Санкт-Петербурге в 1794 году.

Что Петр I действительно привнес в русскую культуру — так это моду на иностранных поваров и иностранную (преимущественно французскую) кухню. Его личным поваром стал датчанин Иоганн (Ян) Фельтен, троюродный дядя знаменитого архитектора, открывший в 1703 году трактир в самом оживленном месте Петербурга — на Санкт-Петербургском острове рядом с портом и рынком. Это была знаменитая «Австерия четырех фрегатов» (название, очевидно, происходит от «остерии» (osteria) — небольшого итальянского ресторана, обычно без напечатанного меню, с домашней обстановкой, упрощенным сервисом, низкими ценами и ориентацией на постоянных клиентов). В «Австерии» кормились чиновники, офицеры, корабельные и парусные мастера, купцы; солдаты, матросы, работные люди питались в харчевнях. 5 ноября 1704 года после закладки Адмиралтейства Петр и его приближенные, как записано в «Походном журнале», «были в Овстерии и веселились», а 2 января 1716 года государь и Меншиков в шесть часов пополудни «отъехали в австерию, где были господа генералы, сенаторы и министры и другие знатные особы и чюжестранных дворов резиденты и посланники. И отчасти веселясь, в 7-м часу зажгли феэрверк, на котором написано было „виктория“, в середине ветвь и другие фигуры. По созжении оного пускали довольно ракет и бомб; по окончании оного, паки быв мало в австерии, разъехались по домам». После назначения Фельтена в конце 1704 года царским кухмейстером его заведение стало пользоваться еще большей популярностью. В нем «каждую пятницу при желании сходились знатнейшие господа и офицеры, русские и немцы».

При этом в еде царь был неприхотлив и ценил простые блюда русской кухни: перловую кашу с миндальным молоком (легенда утверждает, что ее великолепно готовила Екатерина Алексеевна), отварную говядину с огурцами, заливное, кислые щи.

Впрочем, на десерт он любил откушать лимбургского сыра. Торговцы из Голландии, зная об этой слабости царя, каждый раз привозили ему в Петербург гостинец (а для Екатерины — голландского полотна на рубашки).

После обеда Петр на какое-то время ложился спать, причем он не отказывался от этой привычки и бывая в гостях. Например, в «Повседневных записках» Меншикова отмечено, что 5 января 1716 года «после кушанья его величество отчасти изволил покоитца у коменданта Чемесова».

Однако многие его сподвижники предпочитали более изысканные вкусы. Барон Мейерберг, участник австрийского посольства, так описывает ассортимент блюд, посланных с царской кухни в дом, где остановились дипломаты: «Семь разных сортов паштетов, молочный суп с крупою и курицей, фрикасе из говядины с изюмом, два блюда жаркого и три разного пирожного».

Анонимный участник событий, находившийся в свите польского посла, при посещении 14 июня 1720 года Санкт-Петербургского адмиралтейства пишет: «Затем мы пошли в галерею, находящуюся на среднем этаже, где адмирал Апраксин, потчевал нас одними корабельными блюдами: копченым мясом, зельцами, ветчинами, языками, морской рыбой, а также маслом, сыром, сельдями, повидлом, солеными устрицами, лимонами, сладкими апельсинами, сухарями, осетрами. Было несколько блюд раков, но мелких. Подавали пиво и холодное полпиво, так как здесь повсюду много льда».

Все эти острые закуски запивали «вином венгерским» (вероятно, токайским), «бургонским» и русской хлебной водкой.

Впрочем, на качество водки гости часто жаловались, и, видимо, не без оснований. Так, юнкер Бергхольц, описывая ассамблею в Летнем саду, рассказывает леденящую кровь историю: «Вскоре после того появились дурные предвестники, вселившие во всех страх и трепет, а именно человек шесть гвардейских гренадер, которые несли на носилках большие чаши с самым простым хлебным вином; запах его был так силен, что оставался еще, когда гренадеры уже отошли шагов на сто и поворотили в другую аллею. Заметив, что вдруг очень многие стали ускользать, как будто завидели самого дьявола, я спросил одного из моих приятелей, тут же стоявшего, что сделалось с этими людьми и отчего они так поспешно уходят? Но тот взял меня уже за руку и указал на прошедших гренадер. Тогда я понял, в чем дело, и поскорее отошел с ним прочь. Мы очень хорошо сделали, потому что вслед за тем встретили многих господ, которые сильно жаловались на свое горе и никак не могли освободиться от неприятного винного вкуса в горле. Меня предуведомили, что здесь много шпионов, которые должны узнавать, все ли отведали из горькой чаши; поэтому я никому не доверял и притворялся страдающим еще больше других. Однако ж один плут легко сумел узнать, пил я или нет: он просил меня дохнуть на него. Я отвечал, что все это напрасно, что я давно уже выполоскал рот водою; но он возразил, что этим его не уверишь, что он сам целые сутки и более не мог избавиться от этого запаха, который и тогда не уничтожишь, когда накладешь в рот корицы и гвоздики, и что я должен также подвергнуться испытанию, чтоб иметь понятие о здешних празднествах. Я всячески отговаривался, что не могу никак пить хлебного вина; но все это ни к чему бы не повело, если б мнимый шпион не был хорошим моим приятелем и не вздумал только пошутить надо мною. Если же случится попасть в настоящие руки, то не помогают ни просьбы, ни мольбы: надобно пить во что бы то ни стало. Даже самые нежные дамы не изъяты от этой обязанности, потому что сама царица иногда берет немного вина и пьет. За чашею с вином всюду следуют майоры гвардии, чтобы просить пить тех, которые не трогаются увещаниями простых гренадер. Из ковша, величиною в большой стакан (но не для всех одинаково наполняемого), который подносит один из рядовых, должно пить за здоровье царя, или, как они говорят, их полковника, что все равно»…

Но если у петербуржца были деньги и свобода выбора, он мог пить, не опасаясь за свое здоровье. В розничной торговой сети Петербурга свободно продавались импортные вина и деликатесные продукты. Например, в мае-июне 1719 года в австериях, трактирах, постоялых дворах, на кружечных дворах и фатерных избах можно было купить «вина красные итальянские: флорентийское (флоренское), дипернич, лакрима в бутылках; вина простые французские красные в бочках и белые в бутылках: мушкатель, мушкательное крепкое, вердея, бургундское». Покупатели могли также приобрести сыры пармезанские, оливки «всяких разных цен», каперсы «также всякие», анчоусы в бочонках.

Причем цены снижались. Если в 1717 году фунт ветчины в Санкт-Петербурге стоил 6 денег, то в 1720-м — 4 денги; в 1718 году пуд коровьего масла закупался за 3 рубля 3 алтына 2 денги, а в 1720-м — 2 рубля 8 алтын 4 денги, четверть муки пшеничной, соответственно, 3 рубля 16 алтын 4 денги — 3 рубля 20 алтын и 2 рубля 20 алтын — 3 рубля 5 алтын.