Судоплатов против Канариса - Эдуард Шарапов

Шло время. «Гейне» продолжал систематически выходить на связь с немцами. Он сообщал координаты местности для приземления парашютистов и количество костров, служивших ориентиром.

18 декабря 1942 года Александр Петрович получил немецкую радиограмму, в которой сообщалось о награждении его и Станкевича, все еще находившегося в Москве, «Орденом с мечами за храбрость» 2-й степени. В ответ было послано сообщение от имени обоих награжденных с благодарностью и обещанием «еще больше и лучше работать для победы над общим врагом».

В следующей радиограмме «Гейне» сообщил, что организации «Престол» удалось привлечь на свою сторону видного работника НКПС (Народный Комиссариат путей сообщения), который может снабжать организацию сведениями о передвижении армейских частей и военной техники по железной дороге. Однако было оговорено, что для налаживания такой работы «Престолу» необходима крупная сумма денег — 500 000 рублей. Немцы, весьма заинтересованные в получении стратегически важных данных, ответили согласием передать нужную сумму.

Наступил новый, 1943 год. 12 января рация, на которой работали Злобин и Шалаев, приняла следующее торжественное послание: «За вашу храбрость вы награждены „Орденом с мечами за храбрость“ 2-й степени. Приветствуем вас с награждением. Ожидаем с радостью день, когда сможем вручить вам лично эти награды».

19 января 1943 года на квартиру Демьянова явился очередной посланец с той стороны. Он доставил Александру Петровичу 266 000 рублей и новые документы для Станкевича, работающего с «Гейне». Курьер сообщил, что прибыл в Москву не один, вчера, 18-го числа, их вдвоем с напарником сбросили с самолета в районе города Ванева Тульской области. Второй агент должен был выйти на связь со Злобиным и Шалаевым.

Прибывшего «гостя» взяли под наружное наблюдение органы госбезопасности, чтобы выйти на второго диверсанта. Встреча напарников состоялась довольно скоро, через 2 часа после ухода первого от «Гейне». Выбрав удачный момент, оперативные сотрудники очень тихо провели задержание сразу обоих курьеров.

При обыске у второго агента немецкой разведки были изъяты сто тысяч рублей, предназначавшихся Злобину и Шалаеву.

В ходе дальнейшей работы Злобин сообщил немцам, что у него есть возможность организовать явочную квартиру. На самом деле квартира была подготовлена органами госбезопасности, в нее вселился оперативный работник 4-го Управления НКВД.

Наживка была заброшена, оставалось только ждать.

Чтобы не дать немцам возможности вызвать Шалаева в Смоленск и еще больше вовлечь их в игру, 22 февраля по рации Злобина немцам было передано, что Шалаев может покинуть Москву и обосноваться в Челябинске.

Первого марта на явочную квартиру прибыл очередной агент, доставивший для Злобина двести тысяч рублей, запасные батареи для радиостанции и продовольствие, которого было очень мало в военной Москве. Немцы заботились о своей агентуре, которая, по их мнению, очень хорошо работала в советской столице.

По просьбе прибывшего агента, а также для проверки искренности Злобина в сотрудничестве с органами государственной безопасности и выяснения, какие еще цели преследовал новый гость, помимо уже известных, была устроена встреча Ивана Степановича Злобина с немецким курьером на явочной квартире. Встреча состоялась один на один, для контроля использовалась оперативная техника.

Прибывшим агентом оказался Сорокин, уроженец города Москвы, 27 сентября 1942 года попавший в плен к немцам в районе города Вязьмы. 5 февраля 1943 года он был завербован для шпионской работы против СССР. Окончил Катынскую школу германской разведки. Сброшен на парашюте в Зарайском районе Московской области 27 февраля 1943 года.

Сорокин должен был помочь Злобину в сборе шпионских сведений, установить местонахождение лагерей для военнопленных немцев и через два месяца вернуться обратно в Смоленск. Эта информация подтвердила версию советской разведки, что смоленский аэродром используется для взлета немецких самолетов, с которых германские агенты забрасываются в советский тыл и, в частности, в Москву.

Для выяснения намерений германской разведки в отношении пленных немцев, а также для отсрочки возвращения Сорокина в Смоленск был сделан следующий ход: немцам по рации Злобина сообщили, что у Сорокина появилась возможность устроиться сотрудником охраны Тамбовского лагеря для военнопленных.

16 апреля немцы радировали: «В ближайшие дни курьер доставит все, что вам нужно, а также документы для Шалаева. С их получением пусть он срочно едет в Челябинск и подготовит все для радиста, который прибудет позже прямо к нему. Мы пришлем вам надежного курьера».

23 апреля Злобин принял радиограмму, в которой немцы одобрили планы Сорокина и обещали прислать ему в помощь девушку-радистку для прямой связи из Тамбова.

Спустя пять дней, 28 апреля, на явочную квартиру прибыл очередной немецкий посланец и, не застав там Злобина, потребовал свидания с ним у находящегося там оперативного сотрудника, принимая его за помощника.

На следующий день встреча состоялась.

Курьер доставил Злобину деньги — 415 000 рублей, кварцы для передатчика и погоны старшего лейтенанта Красной Армии для Шалаева. При нем было письмо от руководителя Катынской разведшколы, в котором сообщалось, что курьер должен немедленно вернуться обратно.

Прибывший назвал себя Рыбиным, рассказал, что он бывший московский милиционер, перебежал к немцам в 1942 году, состоял на службе в германской разведке под кличкой «Шурин». Его, как и всех, сбросили с самолета, произошло это 26 апреля в районе станции Лаптево Рязанской области.

Проверкой Наркомата государственной безопасности, вновь созданного в апреле 1943 года, было установлено, что настоящая фамилия курьера — Бабченко и он числится дезертиром с сентября 1942 года.

Руководство 4-го Управления Наркомата государственной безопасности СССР, которое работало над операцией «Монастырь», приняло решение Рыбина-Бабченко не арестовывать. Злобин пристроил его на специально подобранную квартиру. Бабченко был взят под постоянное специальное наблюдение.

В это время последовал очередной виток оперативной игры с германской разведкой, уже было арестовано 8 агентов противника и 7 их пособников, изъято более миллиона советских рублей. Однако основная цель «Монастыря» — проникновение нашей агентуры в Берлин — пока достигнута не была.

Руководство Наркомата государственной безопасности (НКГБ) СССР подготовило очередную докладную записку в Государственный Комитет Обороны (ГКО) об оперативной игре «Монастырь». В ней говорилось:

«НКГБ СССР считает целесообразным:

Продолжать использовать существующую легенду о монархической организации «Престол» и радиоигру с немцами через «Гейне» и Злобина для осуществления основной задачи разработки — проникновения нашей агентуры в Берлин.

Для закрепления перед германскими курьерами «Гейне» и Злобина и легенды в целом Рыбина-Бабченко аресту не подвергать и дать ему возможность вернуться к немцам. Использовать благополучное возвращение Рыбина-Бабченко для постановки в ближайшем будущем от имени «Престола» перед немцами вопроса о направлении в Москву видного представителя германских разведывательных органов.

Одновременно с этим поставить перед немцами вопрос о посылке в Берлин «для переговоров» «видного» представителя организации «Престол», пароль которого подготовить проверенного агента НКГБ СССР с задачей внедрить его в центральные разведывательные органы противника».

Рации продолжали работать. Передачи велись или из леса, или из разных районов Москвы. Молчание. Терпение. Ожидание нового кода, присылаемого немцами как удачного хода военной игры. Бесконечно длинные ночи в ожидании летной погоды, удобной для высадки парашютистов.

Главной целью и сутью игры с немецким командованием была постоянная передача противнику дезинформации, которая готовилась, а затем умело использовалась Генеральным штабом Красной Армии для борьбы с врагом.

У немцев эти радиограммы подвергались тщательному изучению специалистами, и выдать им ложный материал за правду была задача не из легких. Приходилось продумывать ходы на несколько шагов вперед, ставя себя на место противника и пытаясь понять логику его мышления. Естественно, что содержание передаваемых радиограмм увязывалось с конкретными возможностями «Гейне» по добыванию той или иной информации, которые хорошо были известны немецкой разведке. Радиограммы «Гейне», краткие и лаконичные по содержанию, касались главным образом перевозок воинских частей, военной техники, боеприпасов, снаряжения и других военных материалов из тыловых районов страны на фронт по железной дороге. Понятно, что эти сообщения позволяли определить немецкому командованию планируемые нашими войсками наступательные операции.