Белая и пушистая - Марина Серова

Он довольно ловко и быстро приготовил кофе и разлил его по маленьким чашечкам.

– Прошу.

– Спасибо. Кстати, вам уже известны результаты вскрытия? – поинтересовалась я, не смущаясь задавать такой вопрос за чашкой кофе.

Я прекрасно знала, что медики – народ закаленный и даже довольно циничный и подобные разговоры могут вести в любой ситуации.

– Да, – помрачнел Навицкий. – У Жанны в крови обнаружен панкуроний.

– Это что такое?

– Курареподобный препарат, релаксант. После принятия его в определенных дозах наступает быстрая смерть – расслабляются дыхательные мышцы, – объяснил Навицкий.

– И где его можно взять? – спросила я.

– У нас в клинике, к примеру. Применяется при наркозах и не только.

– А кто имеет доступ?

– Многие, – еще более мрачно отметил Навицкий. – Он есть во всех отделениях. Просто нужно знать дозу.

– Значит, если смерть от него наступает быстро, получается, что Жанна приняла этот панкуроний незадолго до практических занятий? – наморщила я лоб.

Сергей Юрьевич только руками развел.

– А по словам студенток, она перед занятиями заходила на молочную кухню, где выпила бутылочку молока… – продолжала задумчиво рассуждать я вслух.

– Вы что же, думаете, что панкуроний мог попасть в молоко, предназначенное для младенцев? – раздраженно спросил Навицкий.

Я спокойно посмотрела ему в лицо.

– Сергей Юрьевич, я просто пытаюсь рассуждать логически и определить, каким образом смертельный препарат мог попасть в организм Жанны Стрельцовой. В конце концов, это один из ключевых моментов, от которого зависит благополучный исход расследования.

– Извините, – в сторону проговорил Навицкий. – У меня самого это все в голове не укладывается!

– Вы говорите, доступ к препарату имеют многие. Студенты тоже? – уточнила я.

– Теоретически это возможно, – нахмурился Навицкий. – А вы подозреваете кого-то из студентов?

– Я пока никого не подозреваю, просто анализирую ситуацию, – ответила я. – Кстати, пресловутый шприц так и не нашли?

Навицкий сначала не понял, о чем речь, потом отрицательно покачал головой.

– Тоже странно, – задумчиво протянула я. – Если шприц здесь ни при чем, почему он исчез? Кому понадобилось его прятать и зачем?

– Может быть, он просто затерялся в суете? – предположил Навицкий. – Хотя вряд ли… Одним словом, я не знаю, что и думать.

– Да вам и не надо, – махнула я рукой. – Вам нужно думать об операциях, а расследованием должна заниматься я. Ну, и милиция, конечно.

Навицкий вздохнул, я подумала, что он все-таки переживает за свою репутацию и дальнейшую карьеру. Видимо, после ухода доктора Асташова на покой он первая и главная кандидатура на его место. И всякие скандалы вокруг его имени в клинике ему крайне невыгодны…

– А что, Алевтина Викторовна и Жанна много общались между собой? – сменила я тему разговора.

– Не знаю, как насчет общения, но Жанна часто ухаживала за послеоперационными больными, причем абсолютно разных рангов. Я имею в виду и так называемых «люксовых» и обычных. Так что по роду своей деятельности они должны были общаться довольно тесно.

– А что произошло со Светой Малаевой?

– Здесь не могу вам толком ничего ответить. – лицо Навицкого совсем осунулось. – Но история более чем странная. Ее просто обнаружили утром мертвой… Смерть наступила около трех часов ночи. Сейчас она в местном морге.

– Но она же была в изоляторе, а туда, я так понимаю, не так уж легко попасть. Я вчера хотела с ней побеседовать, но Рита мне сказала, что нужно специальное разрешение.

– Да, вот это-то и странно! – подхватил Навицкий. – Туда просто так не попадешь! Впрочем, подождем результатов экспертизы. Пока причина смерти неясна.

– Кстати, я еще не беседовала с девушкой, которая непосредственно брала кровь у Жанны. Кажется, ее зовут Инна?

– Да, Инна Корецкая, – кивнул Навицкий. – Но боюсь, что сегодня вам также не удастся с ней поговорить.

– Почему? – удивилась я.

– Ничего страшного. Просто после вчерашнего она переволновалась, и у нее резко упало давление. Мы отпустили ее домой, освободив от учебы на два дня.

– Вот как, – протянула я.

– Но вы не расстраивайтесь, завтра она уже должна прийти. Если, конечно, состояние ее не усугубится. К тому же вряд ли она смогла бы вам рассказать что-то новое.

«Посмотрим», – подумала я про себя, а вслух спросила:

– Скажите, Жанна и Света дружили?

– Не знаю, не замечал, – отрицательно покачал головой Навицкий. – Насколько мне известно, нет.

– Хорошо, ответьте мне еще на один вопрос, – попросила я, – списки мнимых больных вы всегда подписываете? Ну, тех, кто испытывает процедуры на себе на практических занятиях, – уточнила я, глядя в непонимающее лицо Сергея Юрьевича.

– Да, – кивнул тот.

– Вы знали, что вместо Светы будет Жанна?

– Знал, но вспомнил потом. Когда подписывал, в памяти как-то не отложилось, – смущенно ответил Навицкий. – Меня еще капитан сегодня пытал на этот счет. Так вцепился в меня, словно подозревает…

– А что, у вас был мотив? – невинно спросила я.

Навицкий застыл, потом в недоумении развел руками.

– Нет, но… Его всегда можно придумать! Было бы желание!

– Скажите, а вам Жанна не делала каких-нибудь гадостей? – спросила я прямо.

Навицкий пристально посмотрел на меня.

– Вам уже рассказали про ее дурную славу? – усмехнулся он. – Кто же?

– Слухами земля полнится, – уклончиво ответила я.

– Ну, мне она гадостей не делала, – чуть улыбнулся Навицкий. – Так что не могу подтвердить сей факт. Думаю, что это только слухи.

– А что за случай с больным, который написал на нее жалобу? – поинтересовалась я.

Навицкий застыл.

– Вы и об этом знаете? – спросил он.

– Знаю, – кивнула я, не став уточнять, что мне известно об этом от Риты Костроминой. – Так в чем же было дело?

– Случился небольшой конфликт с больным из люкса, – начал рассказывать Навицкий. – Он был недоволен Жанной.

– А чем конкретно был недоволен? – спросила я.

– По его словам, она была недостаточно тактична и даже груба, – сказал замглавврача.

Я только хотела было расспросить о подробностях, как зазвонил телефон. Подняв трубку, Навицкий молча выслушал и, бросив отрывистое: «Иду», положил ее на рычаг.

– Я должен извиниться. – лицо заместителя главного врача сразу же стало серьезным. – Срочная операция. Мне нужно идти.

– Конечно, – тут же поднялась я.

Оставшись одна, я не стала никого искать, а прошла в учебный корпус. В голове был полный сумбур. Хотелось просто посидеть в тишине и подумать.

В старом здании было очень тихо. Я прошла в жилой сектор и без труда нашла столовую. Впрочем, это было скорее небольшое, очень уютное кафе. Столики располагались хаотично, но довольно далеко друг от друга.

«Очень мило», – отметила про себя я.

Я заказала себе салат из крабов и апельсиновый сок и, сев за крайний столик, принялась размышлять.

Если хотели убить Свету, то подозревать можно кого угодно, исключая лишь четверых, кто имеет отношение к подписи в списках. А если хотели убить Жанну, то как раз эти четверо и могли это сделать. Осталось понять, кто же на самом деле должен был стать жертвой. Я невольно усмехнулась своим мыслям. Что и говорить, оставалось совсем немного.

Я вышла из кафе и в нерешительности остановилась, думая, с кем мне лучше побеседовать на сей раз.

«Пойду к Алевтине Викторовне, – решила я и повернула в сторону клинического корпуса. – С ней я еще не общалась».

Алевтина Викторовна чопорно сидела у себя в кабинете и перебирала какие-то бумаги. Вид у нее при этом был важный и значительный, словно она как минимум кандидат медицинских наук. При виде меня она не проявила никаких эмоций, а только вопросительно подняла голову. Она выглядела этаким реликтом викторианской эпохи, сдержанной и закрытой в себе английской леди.

– Я не помешаю? – вежливо спросила я, прикрывая за собой дверь.

– Ну, вы же все равно уже вошли, – сухо ответила Алевтина Викторовна. – К тому же мне было дано указание сверху вам помогать.

– Ясно, – через силу улыбнулась я, стараясь быть максимально приветливой. – Тогда давайте сразу о деле. Сергей Юрьевич сказал, что вы хорошо знали Жанну…

– Ну, так сказать нельзя, – не меняя положения головы, произнесла Благолепова. – Хорошо ее, наверное, никто здесь не знал. Но работала чаще всего с ней я. Не знаю почему, но ее все время посылали в хирургическое отделение. А к больным она относилась всегда только как к повинности. Она никогда не любила заниматься делом.

Алевтина Викторовна говорила все это менторским тоном, не считая, видимо, нужным проявлять снисхождение к умершей студентке.

– Один из «люксовых» на нее даже жалобу написал, – недовольно продолжила медсестра. – Она была все-таки грубой девочкой. А клиника у нас довольно специфическая: деньги за лечение платят большие, значит, и обслуживание должно быть на высшем уровне. А она все никак не хотела этого понимать! Хотя в ее возрасте следовало бы быть более серьезной и ответственной.