Этим займется ОСС 117 - Жан Брюс

Григорьев насмешливо смотрел на него.

– В чем?

Юбер сделал вид, что не осмеливается произнести слово. Комиссар сделал это за него.

– В шпионаже? Да, мы подозреваем тебя в шпионаже; ты ведь сделал все, что для этого нужно.

Они пристально смотрели на него. Вдруг Григорьев включил настольную лампу и направил ее свет на Юбера, который отшатнулся.

– Не двигаться!

Верхний свет погас. Остался только ослепительный белый поток света, бивший Юберу прямо в лицо. Он ничего не видел и часто моргал.

– Почему ты не сказал нам, что вошел в спальню ученого в ночь с четверга на пятницу, то есть в прошлую ночь, и разговаривал с ним?

Юбер сильно скривился.

– Опустите это! – взмолился он.

– Не раньше, чем ты скажешь правду.

В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул Абдарханов раздраженным тоном.

Дверь открылась, кто-то доложил:

– Профессор здесь.

– Введите его, – сказал Григорьев.

Юбер услышал шаги, но свет ослеплял его, и он ничего не мог увидеть. Милиционеры поздоровались с вошедшим.

– Здравствуйте, профессор.

Несомненно, Монтелеоне.

– Вы его узнаете?

Юбер услышал знакомый голос итальянского ученого, отвечавшего:

– Я не могу его узнать по той простой причине, что не видел. Он ослепил меня светом фонаря.

– Вы точно помните фразу, которую он произнес?

Монтелеоне заколебался.

– Я вам говорил... Я был очень напуган, и меня так внезапно разбудили... Я был, как оглушенный... Я не понял, что он у меня просит, и подумал, что деньги... Я сказал ему прийти опять...

– Ладно... Ладно... – отрезал Григорьев недовольным тоном.

Юберу пришлось сделать усилие, чтобы не выдать себя. Монтелеоне рассказал не все и давал ему это понять. Еще не все потеряно.

– Он вам сказал, что вернется следующей ночью? Как он вам это сказал? Постарайтесь вспомнить точно.

Монтелеоне подумал. Юбер безуспешно пытался его увидеть.

– Он сказал, как мне кажется: "Завтра, в то же время. Я вам доверяю".

– По-русски или по-немецки?

Новая пауза. Юбер затаил дыхание. Если Монтелеоне скажет, что разговор шел на английском, всему конец.

– По-русски, кажется...

Григорьев удивился и разозлился:

– Вы не уверены?

– Я вам сказал, я был полностью оглушен и не обратил внимания.

– Вы знаете немецкий?

– Я свободно говорю на семи языках, поэтому деталь такого рода может от меня ускользнуть.

Григорьев рявкнул:

– Криг!

Юбер сел прямо.

– Да, товарищ комиссар.

– Ты скажешь по-русски: "Завтра, в то же время, я вам доверяю".

Юбер повторил фразу, как его и просили. Милиционер обратился к ученому:

– Вы узнаете голос?

Молчание.

– Я... Кажется, да. Я не уверен.

Разнервничавшись, Григорьев перебил его:

– Хорошо, я благодарю вас, профессор.

Кто-то быстро вошел. Запыхавшийся голос доложил:

– Мы получили ответ из Ашхабада, комиссар! Документы этого человека поддельные, в службе регистрации иностранцев Туркмении не записан никакой Хайнц Крит. Совершенно неизвестен!

Итак, они быстро управились; Юбер надеялся, что это, продлится дольше. До него вновь донесся голос Монтелеоне:

– Я бы хотел с вами поговорить, комиссар, один на один.

Григорьев, должно быть, переваривал информацию. Ему понадобилось десять секунд, прежде чем ответить:

– Иду. Юрий, займись этой гадиной!

Шум отодвигающегося стула, удаляющиеся шаги, звук закрывающейся двери... Включился верхний свет. Юбер на секунду закрыл глаза. Когда он их открыл, рядом со злым видом стоял Абдарханов.

– Грязный шпион!

Удар кулака попал Юберу прямо в лицо. Ему показалось, вылетели все зубы. Но это было только начало. Абдарханов бил методично, жестоко. Не зря в жилах этого парня была монгольская кровь. В нем проснулась жестокость воинов Чингисхана.

Со скованными за спиной руками Юбер ничего не мог сделать для своей защиты. Он старался только устоять. Он знал, что если упадет, тот продолжит бить ногами, а кулаки причиняют меньшую боль, чем ботинки.

Устав, Абдарханов остановился.

– На кого ты работаешь? Кто тебя послал сюда?

Начались вопросы. Юбер знал эту музыку. Он будет слушать вопросы, всегда одни и те же, много-много дней.

– Откуда ты? Какие сведения хотел получить от профессора? Ну? Ты будешь говорить! Мерзавец!

И продолжил бить. Юбер превратился уже в кучу помертвевшего и болящего мяса с маленькой искоркой посередине: инстинктом самосохранения.

Потом он внезапно потерял сознание.

Настоящее благословение.

8

Когда Юбер пришел в себя, то постарался не показывать, что очнулся. Дорога была каждая минута. Он собирался попытаться снова выиграть время, рассказывая обрывки "правдоподобной" истории, требовавшие про-" верки. Но долго эта игра продолжаться не могла. Через более или менее долгий срок Юбер окажется окончательно загнанным в угол и будет вынужден расколоться.

Прошло несколько минут. Было совершенно тихо, ниоткуда не доносилось никакого шума. Юбер почувствовал, что лежит на чем-то относительно мягком, а наручники с него сняли. Он осторожно открыл глаза и увидел, что находится в слабо освещенной камере со стенами, побеленными известью. И, кажется, один... Несмотря на ужасную боль, он повернулся на бок...

Он ничего не понимал. Почему они прекратили допрос, начавшийся так хорошо? Что случилось? Он опять лег на спину, чувствуя жуткую боль в голове и груди. Абдарханов хорошо поработал. Юбер подумал, как было бы приятно зажать его однажды в угол и преподать ответный урок.

Потом он стал думать о странном поведении итальянского ученого, сдавшего его МВД, но все же оставившего шанс выдать себя за простого вора...

Странное поведение? Не очень... Если бы Монтелеоне сказал, что ночной гость хотел получить планы ракеты "Пурга", он рисковал бы, что тот признается во всем, то есть и в том, что Монтелеоне перебрался из США в СССР с согласия ЦРУ, а это навлекло бы на него неприятности. Таким образом, ученый постарался дать понять посланцу мистера Смита, что решил не выполнять свои обязательства, но соблюдение обеими сторонами определенной сдержанности его вполне устраивает.

Это была опасная игра по той простой причине, что, приехав из-за границы, Юбер не мог иметь абсолютно надежного прикрытия. Разоблачив его, работники МВД непременно задумались бы, почему он счел возможным прийти к Монтелеоне без всяких предосторожностей...

Приблизились шаги, кто-то отодвинул засов на двери. Юбер притворился что он в обмороке.

– Есть хочешь? – спросил голос.

Запах чая приятно защекотал ноздри Юбера. Его просто баловали. Он приоткрыл один глаз. Надзиратель в форме стоял перед нарами с полным подносом. Это была не ловушка. Юбер осторожно поднялся, стискивая зубы, чтобы не закричать.

– Больно? – спросил тот.

– Да.

– Я отведу тебя в медчасть, когда придет врач.

Это было уже слишком. Юбер ничего не понимал. Он прислонился к стене, взял кружку чая и кусок хлеба с маслом, который ему протягивал охранник.

– Который час?

– Семь.

– Утра?

– Да.

– А день?

– Суббота.

Значит, он провалялся без сознания несколько часов. Надзиратель стоял неподвижно.

– Я жду, когда ты закончишь.

Юбер ел с трудом. Даже жевать ему было ужасно больно. Первые проглоченные куски вызвали у него тошноту. От отпил несколько глотков горячего чая, и спазмы прошли.

Когда он поел, надзиратель забрал кружку.

– Постарайся заснуть, – посоветовал он. – Я вернусь в девять часов.

Он вышел, заперев дверь на засов.

Легко сказать "постарайся заснуть". С хорошим уколом морфия это было бы возможно... Юбер безуспешно искал более удобное положение. Ничего не вышло.

Он попробовал победить боль терпением.

Время совсем не двигалось! Юбер уже не Мог терпеть, когда пришел надзиратель, чтобы отвести его в медчасть.

Он с трудом поднялся и с еще большим трудом пошел. Надзиратель поддерживал его под руку. Они вышли в коридор, где был десяток камер по обеим сторонам. Два вооруженных милиционера охраняли бронированную дверь в конце коридора. Их пропустили.

Снова коридор, лифт. Юбер узнал его и сделал из этого вывод, что по-прежнему находится в здании МВД, а не в тюрьме.

Медчасть была чистой. Сначала они вошли в комнату ожидания. Потом надзиратель велел Юберу войти в смежное помещение, где стояла вешалка. Это была раздевалка.

– Разденься здесь и войди туда.

Он оставил Юбера одного. Это ничем не грозило. В нынешнем своем положении он был неспособен убежать.

Раздеваться было непросто. Рубашка была в крови и прилипла к телу. Наконец ему удалось снять все, вплоть до носков. Абсолютно голый, он открыл дверь напротив той, в которую вошел, и оказался в медчасти.

Врачом была женщина лет пятидесяти, не красавица, но симпатичная и уверенная в себе. Ей помогал санитар с сильно оттопыренными ушами.