Хальдор из Светлого города - Елена Хаецкая

– Да, – торжественно произнес он. – Ты праф, я много воевать. И много повидать. И эти вещь я тоше прифести с зафоефаний. Как трофей. Да, с Восточный Берег, как трофей.

С этими словами он направился в самый темный угол каземата, где вскоре запыхтела небольшая жаровня, похожая на металлическое блюдо, снабженное невысокими кривыми ножками. Чайник стоял на углях, которые моргали в полумраке красным светом. В каземате пахло дымом, и Хальдору вдруг показалось, что они со старичком не в замке, а в походной палатке, в далекой стране, где их ждут опасности, победы и поражения. Старичок, видимо, думал о том же, потому что сказал задумчиво:

– Люблю я запах тым. Это есть запах поход, запах чушая страна. Запах моя молотость.

Вода закипела. Старичок насыпал в чайник полный стакан травяной смеси и снова поставил его на угли, а через минуту, подняв крышку, бросил туда устрашающее количество сахара. С кипящим чайником он подошел к столу и, высоко подняв руку, ловко налил крутую золотисто-коричневую жидкость в стаканы, безошибочно попадая в них с довольно большой высоты. Хальдор наблюдал за ним, приоткрыв рот. Мэтр д'арм, чрезвычайно довольный собой, пояснил, что это большое искусство, после чего вылил содержимое стаканов обратно в чайник. Он колдовал над напитком с упоением, повторив эту процедуру трижды.

– Фсе, – сказал он, наконец, отдуваясь, и сел на кровать. – Мошно пить.

Хальдор с опаской покосился на странный напиток – крепкий, с сильным травяным запахом. Мэтр д'арм одобрительно кивнул, и тогда он выпил отвар залпом, зажмурившись, словно это было лекарство. Он не знал, чего ожидать от незнакомого напитка и сидел на табуретке молча, опустив голову и слушая, как стучит сердце. Ему казалось, что он спит после тяжелой попойки и видит запутанный сон. Но старичок, смотревший на него с веселым вниманием, не был сном. Видениями, скорее, были те – полные дурацкой радости, распираемые бурлящими жизненными соками ребята в кожаных куртках, которые с гоготом носились по двору.

Мэтр д'арм нарушил молчание.

– Где тебя нашел наш барон-младший, Хальдор?

Хальдор вскинул глаза и снова опустил их.

– В лесу, господин, – нехотя ответил он.

– Я наблютать за тобой – признался старичок. – Ты есть, как и я, не… – Он пощелкал пальцами, подбирая слово. – Не этих мест.

– Ну вам-то что до этого! – взорвался Хальдор и снова замолчал, нахмурившись.

Мэтр д'арм усмехнулся.

– Ты злой, как охотничья собака с Восточный Берег, – сказал он. – Там собаки уметь хорошо только один дело – кусать людей. – Он поднял палец. – Не софетую. Я не есть барон, который есть само благоротство. Я есть… – Он немного подумал. – Я есть наемник.

Он неторопливо глотнул из толстостенного стаканчика, на миг прикрыв глаза. Казалось, он прислушивался к чему-то в себе. Потом он снова перевел взгляд на Хальдора. Тот слегка покраснел. Но старичок уже успел забыть вспышку своего собеседника. Он задумчиво произнес:

– Я алан… Мое племя не знать святилищ, не знать храм, не знать дом. Мы знать только свое орушие. Если алан хочет говорить с бошество, он втыкать свой меч в земля. У алан бошество шивет в любой клинок. Кашдый меч иметь свой шеланий, он любить и ненавидеть…

В полумраке каземата, оглушенный странным восточным напитком, от которого вдруг загудело все тело и вспыхнула кровь, Хальдор слушал ломкий голос старичка, повествующий о сражениях и странствиях, и мир странно и прекрасно преображался. Посреди мира непреложно,как светлая радужная сталь меча, легла белая пыльная дорога, уходящая к горизонту. На нее нанизалось все остальное – города и деревни, колодцы и пастбища, поля и замки. Для этого чудаковатого старого рубаки весь мир был только обочиной. Он поклонялся дороге. Не вытоптанной ногами тропинке и не проложенной руками улице, а тому темному властному голосу, которому невозможно противостоять. Дорога проникает в плоть и кровь. Это как отрава, это как неизлечимая болезнь, которая рано или поздно начинает бунтовать, заставляя человека посреди достатка и покоя метаться в тоске по скрипу колес в пыли и ночлегу на голой земле и в конце концов срывая его с насиженного места. И Хальдору стало нестерпимо жаль, что та жизнь, которая смотрела на него сейчас из пронзительных глаз старичка, уже прошла.

А старичок простер, не глядя, руку к стене, где тускло поблескивала рукоять его меча, вложенного в ножны, и торжественно, словно провозглашая символ веры, сказал:

– Орушие в рука мужчина есть свобода. Есть меч – есть сила – есть свобода. Нет меч – нет свобода. Нет меч – знашит, раб. Раб нельзя презирайт, если он есть трус. Не мошет быть смелый шеловек, если у него нет меч. Ты понять, Хальдор из Светлого Города?

Хальдор тихонько вздохнул и поднял глаза.

– Я понять, – сказал он.

11.

Если бы в замке Веселой Стражи был свой придворный менестрель (или как там это называется), он непременно воспел бы эту мальву, растущую возле стены во дворе. Он описал бы стихами стену, сложенную необработанным камнем – простодушные строители замка заботились больше о его неприступности и не утруждали себя излишними художествами. На этом суровом фоне винно-красные и бело-розовые лепестки, покрытые налетом тончайшего пушка, казались особенно нежными. Будь эта мальва делом человеческих рук, она вызывала бы раздражение у истинного ценителя искусств, показавшись ему излишне приторной. Но мальва была живая и рассматривалась исключительно как сорняк, которому вздумалось зацвести. Потому что среди обитателей баронского замка поэтов не было.

Вместо восхищенного созерцателя возле мальвы примостился Хальдор. Трудно было отыскать более удаленную от поэзии личность. Он сидел на земле, привалившись спиной к булыжникам стены и положив на колени меч, который выбрал для него мэтр д'арм. Светлые волосы Хальдора, перевязанные на лбу скрученной в жгут цветной косынкой, слиплись от пота. Мэтр д'арм, всерьез решив превратить Хальдора в образцового воина, ухитрялся за день выжимать из него все силы, сам оставаясь при этом вполне бодрым и свежим. Он никогда не хвалил Хальдора, а ругал часто и притом всегда на своем родном языке. Казалось, ему доставляло исключительное удовольствие выбить у своего ученика меч, заставить его попрыгать по двору безоружным и под конец сбить с ног, чтобы еще раз посмотреть, как Хальдор поднимается с мрачноватым огоньком в глазах. Веселые Стражники поглядывали на эти побоища с интересом, но вслух комментировать не решались: со старым наемником шутки были плохи. Да и Хальдора они, по правде говоря, старались обходить стороной.

Цвела мальва и был ранний вечер. Верхний этаж и крыша донжона окрасилась в золотисто-розовый цвет. Небо выгорало. Голоса звучали приглушенно, растворяясь в необъятной вечерней тишине. В этом простом мире Хальдор чувствовал себя чем-то вроде занозы в пальце. Никто не расспрашивал его о прошлом, никто не интересовался, откуда он пришел, почему он бродит по замку злой и нелюдимый. Он жил как во сне. К концу дня сил у него оставалось ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы добраться до набитого жесткой соломой тюфяка, брошенного прямо на полу в комнате, где квартировал его учитель. Если бы Хальдору было не наплевать, он мог бы устроиться гораздо лучше. Замок Веселой Стражи славился на Северном Берегу своим гостеприимством и гости чувствовали себя здесь уютно, словно дома. Но Хальдору было наплевать.