Когда я стану великаном - Туманян Инна Суреновна

В это время Джульетта Ашотовна в передней собственной квартиры, запутавшись в рулонах с обоями, что-то говорила. Копейкин был ко всему безучастен.

— Вот эти тебе нравятся? Настоящий цвет само! Но я лично люблю зеленые. Зеленый — это цвет надежды! Это я хочу к себе в комнату. А вот эти… — Она развернула следующий рулон. — Эти очень похожи на старинный штоф! Серое с серебряным. Это я хочу я гостиную. Еще есть чудные… Вот… Я Галке хочу… Кораблики, морячки и собачки! Там еще были изумительные сиреневые обои… Сиреневый цвет любил Байрон. Идеально для кухни, но дорого!

Джульетта Ашотовна вдруг замолчала, удивленно заморгала — она поняла, что мальчик ее не слушает.

— Давайте я телевизор посмотрю. Чего у вас там! — безразлично сказал Копейкин.

— Да… Сейчас… Там Галочка что-то крутила…

Они прошли в комнату, и Копейкин остановился на пороге.

— Тебя что-то удивляет? — улыбнулась Джульетта Ашотовна.

— Книги…

Комната была буквально завалена книгами. Книги лежали на полу, на рояле, на окнах, стопками, связками.

— Книги? — как будто удивилась Джульетта Ашотовна. — А вазочки? Ты где-нибудь видел столько вазочек? А почему? Потому что я — учительница! Каждый праздник мне дарят по вазочке! — засмеялась она.

В дверь позвонили, звонок был громкий, долгий, настойчивый Джульетта Ашотовна открыла дверь, да так и замерла.

В дверях стоял молодой здоровенный мужчина в распахнутой куртке, в руках он вертел цветочек и улыбался во весь рот.

— Привет, свояченица! Войти-то можно? — и он, не дожидаясь ответа, прошел в прихожую.

— Коля, у меня денег нет! — сказала она тихо, но твердо.

— А я Галочку хочу повидать! Просто повидать дочку. Это можно?

Он без церемоний прошел прямо в туалет, ни на минуту не прерывая разговора.

— Ты почему не на работе? — строго спросила Джульетта Ашотовна.

— Кто не на работе? Я на работе! В ночь. Вон машина внизу. Поехали кататься? И Галочку заберем! «Поедем, красотка, кататься!» — напел он и закружил Джульетту Ашотовну.

— Галку ты не получишь!.. Пьянь? — вдруг выпалила она.

— Учуяла! — расхохотался он. — Прямо ГАИ! Да все нормально! Увидишь, все в норме!..

Коля ходил по кухне, шаря по кастрюлям.

— Мне юрист знаешь, между прочим, что сказал? — Он понизил голос.

— Что? — дрогнула Джульетта Ашотовна.

— Что дочку я могу в любое время от тебя забрать! — Ссориться ему явно не хотелось, он лишь вздохнул как-то устало. — Ладно… Ну чего мы с тобой собачимся? Ну, неужели как люди нельзя?

Он широко улыбнулся:

— Раз кататься не желаешь, угости хоть чем-нибудь… А то я обедал знаешь когда! Перехвачу и… исчезну… Слово даю! Испарюсь!

— Господи! Ну конечно!

Джульетта Ашотовна засуетилась в кухне, а свояк поудобнее устроился за столом.

— Ты колбасу будешь? Вот еще немного пюре…

— Давай колбасу! Огурчиков солененьких! Яишенку бы сообразить!..

Джульетта Ашотовна торопливо накрывала на стол.

Коля вдруг задержал ее руку:

— Слушай, а стопаревича не сообразишь?

— Ты же знаешь, у меня не бывает… — оправдывалась она. — И потом, Коля, извини, но тебе хватит!

— А пятерочки не найдется? Пятерочку!

— Боюсь, что нет…

В кухню заглянул Копейкин.

— Отвертку бы… Где можно взять?

Джульетта Ашотовна видела, что Копейкин мрачен, она поспешила в комнату, сказала извиняясь:

— Я быстро… Ты не торопишься? Подожди!.. И пойдем… Это муж моей покойной сестры. Галочкин папа…

Вернувшись на кухню, она спросила с надеждой:

— Все? Наелся?

— Вот сейчас чаю выпьем и поедем кататься! — куражился Коля. Он был в хорошем настроении. — Галка! Поедешь кататься?

Дверь в Галкиной комнате щелкнула — это захлопнулся замок. Коля сразу помрачнел.

— Она спит! — извинилась Джульетта Ашотовна.

— Не желает… Ладно!.. Давай заварочку свежую все-таки… Эй, малец! Кончай возиться, чаю дают! С вареньем!

Копейкин даже не оглянулся. Он смотрел на Джульетту Ашотовну: она достала из шкафа деньги, пересчитала и понесла на кухню.

— Вот… Только четыре сорок нашла… Я на обои сегодня ухнула! — оправдывалась она. — Я, Коль, ремонт делать хочу!

Коля расхохотался:

— Я про этот ремонт уже третий год слышу!.. Ну, ладно… Напоила, накормила… — Он сгреб деньги в карман. — А теперь… Хоть что-нибудь для души… можешь, а?

— В каком смысле? — Джульетта Ашотовна растерялась.

— Ну… На пианино! Сыграй что-нибудь… А? Ты же можешь… Ты ж играешь!

— Но я… право, Коля…

— Давай, давай! — он уже тянул ее в комнату.

— Но… Я не знаю, что тебе нравится! — сопротивлялась она.

— Да чего там не знаешь! Давай!.. Немножко музыки!..

Джульетта Ашотовна, бросив умоляющий взгляд на Копейкина, который все еще возился с телевизором, села за рояль и заиграла «Серенаду» Шуберта.

Коля послушал минуту-другую, потом подсел рядом.

— Подожди, подожди минутку… Давай лучше вот… эту, ты знаешь…

И он запел:

И на сердце кажется светлей, И тогда понять друг друга проще. Ты мне душу тронул, соловей, Маленький волшебник белой рощи…

— Ей-богу, у меня не получится, Коля!

— Получится, получится! — Он водил ее рукой, и она изо всех сил старалась подобрать мелодию, а он продолжал петь:

Там на тонких розовых ветвях, В зарослях черемухи душистой, Соловей российский, славный птах…

— Блеск! — ему так нравилось, что все получается, он схватил гитару, и полились громкие, во всю силу, надрывные аккорды.

Коля орал:

Из полей уносится печаль. Из души уходит прочь тревога, впереди у жизни только даль, Полная надежд людских дорога!

На Копейкина больно было смотреть, да Джульетта Ашотовна старалась и не глядеть в его сторону. Он нахмурился и вдруг сорвался, выбежал из квартиры, хлопнув дверью.

Джульетта Ашотовна только всплеснула руками, а Коля, ничего не замечая, продолжал орать:

— А вот еще. Эту ты знаешь точно!

Листья желтые над городом кружатся, С тихим шорохом нам под ноги ложатся, И от осени не спрятаться, не скрыться…

Автомобильная сирена пронзительно гудела на все окрестные дворы. Возле машины-такси собрались прохожие, а Коля бегал вокруг, пытаясь открыть двери, но двери были заперты.

В машине сидел Копейкин, не обращая внимания на крики, ругань, возмущенные и недоуменные возгласы; он неотрывно смотрел в зеркальце.

Коля грозил, умолял, взывал — Копейкин ничего не слышал.

И только когда он увидел приближающегося милиционера, открыл дверцу, выскочил из машины и побежал.

Последнее, что он слышал, были слова милиционера:

— Ваши права, гражданин!

Дверь была не закрыта, Копейкин неслышно вошел в прихожую и остановился. Джульетта Ашотовна все еще сидела за роялем, уставшая, сникшая, униженная, и смотрела в одну точку.

Она скорее почувствовала, чем услышала, что Копейкин здесь. Вдруг улыбнулась такой знакомой, светлой улыбкой:

— Слушай, как это там поется?.. «Птах»? — Она засмеялась. — Неужели так и поют?

— Так и поют… — Копейкин тоже улыбнулся. — Там вас ребята ждут… А мне еще за хлебом надо…

— Спасибо!..

Танцы были в разгаре. Хотя правильнее было бы сказать — «танец», потому что танцевал один Кристаллов, а все остальные, затаившись, смотрели на него с восхищением. Ах, как он танцевал! Он был пластичен, изящен и легок — этакий современный, красивый, ловкий юноша. Действительно, глаз не оторвать!