Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы - Диана Кирсанова

Из комнаты до них доносился бодрый голос ведущего теленовостей, ему вторил еле слышный бубнеж радиоприемника за стенкой. Сама Эльвира Марковна тоже не упустила возможности, разговаривая с Тимошей, пару раз взять голос «в маску» – словом, вокруг царили «мир, покой и благоденствие», как выразилась сама рассказчица.

– Как вдруг! – женщина тряхнула головой, и бигуди дробно стукнулись друг о дружку. – Вдруг! – воздела она к небу ухоженные руки. – Треск! Щелк!! Искры!!! Запах горелых проводов! И – тишина… телевизор молчит. Радио молчит. Плита – молчит, то есть не работает, я регулятор туда-сюда кручу, все без толку! Думаю – да что ж это, пробки, что ли, у нас повылетали? Взяла в кладовке фонарик, вышла на площадку, подхожу к щитку – ба-а-атюшки! – Эльвира Марковна широко раскрыла и тут же зажмурила выцветшие, умело подведенные глаза. – Весь щиток черный! Оплавилось все, и вонь, то есть, прр-ростите – запах! Совершенно невыносимый запах! Запах горелой резины! Ну, доложу я вам, меня такое возмущение охватило – опять, думаю, мальчишки хулиганили!

Мгновенно воскресив в воображении памятку о противопожарной безопасности, которая много лет украшала одну из стен Дворца культуры железнодорожников, Эльвира Марковна поспешно кинулась в квартиру, набрала на телефоне «01» и, прокричав: «Срочно, срочно приезжайте! У нас диверсия, возможно, террррористический акт!» – кинулась оповещать соседей.

– Четыре квартиры у нас на площадке, – пояснила она, для наглядности выставив перед грудью ладонь с поджатым большим пальцем. – С Машей, – Эльвира Марковна кивнула на женщину с половником, – мы сразу свели знакомство, еще в тот день, когда я сюда заезжала, она даже помогала мне заносить вещи… А про других соседей нам ничего пока не известно. Я, конечно, позвонила в обе двери, но никто не откликнулся. Уходят рано, приходят поздно, а мы с Тимошей ложимся спать пораньше, у нас режим…

– Эльвира Марковна! Не отвлекайтесь! – напомнил Валька.

– Да-да, молодой человек… Я рассказываю…

Итак, обе женщины (соседка Маша, истомившись от пенсионной скуки, была рада наметившемуся приключению настолько, что даже не замечала зажатого в своей же руке половника), посудачив минуту-другую, решили спуститься вниз и там дождаться пожарных. Но тут внимание всевидящего Машиного ока привлек узкий, точно лезвие стилета, клинок дневного света, прорезавший сумрак лестничной площадки. Свет лился из 288-й квартиры.

– Там кто-то есть! – выдохнула Маша, присвистнув от любопытства. И, быстро, даже как-то воровато, оглянувшись по сторонам, потянула на себя тяжелую дверь и юркнула внутрь.

Немного поколебавшись (врываться без приглашения в чужую квартиру – это было так неинтеллигентно!), Эльвира Марковна поспешила за ней.

Чужая квартира встретила обеих пенсионерок страшной, какой-то настораживающей тишиной («У меня аж люмбаго разыгралось!» – пожаловалась экспансивная Маша). Плотно притворенные двери в обе комнаты сдерживали дневной свет, и в маленькой прихожей стоял полумрак. Узкая резкая световая полоса, которая проникала на лестничную площадку, шла из слегка приоткрытой кухонной двери.

– Мы заглянули туда – никого, – приближаясь к кульминации рассказа, Эльвира Марковна все чаще распахивала и сразу же щурила глаза, – заглянули в комнаты – никого! И тут я вижу: от розетки, что возле ванной, отходит электрический шнур! И ведет прямо туда!

– Куда?

– В ванную!

Жмущиеся друг к другу – не слишком законное приключение с проникновением в чужое жилище на глазах перерастало в криминальную драму – женщины заглянули в ванную комнату. В сумраке белели края эмалированной ванны и раковины, больше разглядеть ничего не удавалось. Но…

– Запах! – Юматова вновь распахнула-зажмурила глаза и приблизила к молодым людям лицо с выражением непередаваемого отвращения – конечно, насколько это позволяло воспитание интеллигентной женщины. – Этот ужж-жжасный, ни на что не похожий запах! Запах горелой плоти!

– Как-как?

– Обуглившегося тела!

Конечно, то, что странный запах был именно запахом трупа, неопытные в криминальном отношении пенсионерки определили не сразу, а лишь после того, как Эльвира Марковна, нащупав в кармане халата фонарик, минуту назад за ненадобностью сунутый туда, щелкнула кнопочкой. Картина, которую высветил дрожащий луч, заставила обеих пенсионерок взвизгнуть и, толкаясь плечами, вылететь из квартиры вон, а оттуда – вниз по лестнице до самого первого этажа.

– Мужчина! Абсолютно голый мужчина! То есть обнаженный! – с ужасом вскрикивала Юматова. – В ванне вода до краев, аж пол мокрый – и он в ней лежит! Глаза в потолок, рот открыт, рука одна через край свесилась, белая такая, полная, с мокрыми волосками, с пальцев вода капает, уж-жас!! Плечо у него черное и шея, а поверху фен, обыкновенный женский фен, прямо в воде плавает – наполовину даже расплавился! Шнур у фена, наверно, короткий, на дно упасть не дал. И в воздухе такой как бы слабый дымок, и ужасно, ужасно пахнет!

– Копченым разило, это точно, – подтвердила Маша, потрясая половником. Глаза у нее возбужденно блестели.

– Маша! – укоризненно отозвалась Эльвира Марковна. И снова обернулась к Валентину: – Мы, можете мне поверить, молодой человек, хоть и испугались, но все же «Скорую помощь» вызвали. Сразу же, как отдышались. Правда, из двести пятидесятой квартиры, на первом этаже. Подниматься-то нам уж-жас как страшно было…

– А то! – подтвердила Маша. – Страсть-то какая! А врачиха эта, которая из «Скорой», грит: «Не наш это случай. Труповозку надоть!» Так и сказала: труповозку, мол…

– Это мы уже слышали… А милицию кто вызвал?

– Так «Скорая» же! Врачиха! И пожарные подтвердили – милицию надо вызвать, обязательно. Налицо, говорят, факт криминала.

– Они все сейчас там, в двести восемьдесят восьмой, – сказала какая-то из толпившихся сзади женщин. – И пожарники, и «Скорая», и милиция. Протокол составляют, что ли…

Похоже, мы узнали все, что можно было узнать. Валька глянул на Арину – что она об этом думает? – и замер, пораженный выражением крайнего напряжения, внезапно заострившего черты лица его подружки.

Проследив за направлением ее взгляда, он и сам ощутил, как внутри у него повернулся тяжелый холодный молоток: по ведущей с автобусной остановки тропинке быстро шла Анна.

Убийца

«Он ничего не знал, Анюта. Ничего. Он думал, что ты действительно хочешь спать с ним – гладить его толстое волосатое тело, источающее кислый запах пота, перебирать своими – своими! – руками обвисшие патлы волос, позволять ему шумно дышать в твое ухо, ощупывать тебя маслеными глазками и говорить сальности… Он думал, что все это будет у него с тобой.

С тобой?!

Я выследил его, шел за ним до самого твоего дома, шел открыто, не прячась. Пару раз этот толстяк оглянулся – но не из-за меня, нет. Первый раз он остановился пригладить зачесанные на лысину волосы и самодовольно оглядеть свое полупрозрачное отражение в витрине цветочного киоска.

Я стоял всего в нескольких метрах от этого бизона и смотрел ему в спину. Когда я увидел, как ходят под широким пиджаком валики его жира, меня затошнило, и я с трудом сдержал рвущийся наружу стон.

Какая-то женщина с удивлением посмотрела на меня и сделала было движение навстречу – помочь, но я поспешно шагнул в сторону, и она, помедлив самую малость, скрылась в метро…

Второй раз он оглянулся по сторонам после того, как, с явным усилием поднимая коротенькие ножки, преодолел несколько ступенек и вошел внутрь киоска, а затем вышел оттуда с букетом чахлых, подувядших астр (сквозь зыбь стеклянной витрины я видел, как долго и со вкусом этот тип торговался с продавщицей, теперь он наверняка чувствовал себя победителем) – меня охватила такая ненависть, что я готов был здесь и сейчас раздавить этого ублюдка.

Раздавить ногами, старательно, с удовольствием, и с тем же удовольствием долго шаркать об асфальт, очищать подошвы моих ботинок от слизи, которая – я готов был поручиться в этом! – брызнула бы из его нутра…

Аня, ты не могла, нет, не могла бы полюбить его!

Толстяк спустился в метро. Я сел напротив. Все время, пока мы ехали, я разглядывал его с почти научным любопытством. Обвисшие тряпочками щеки – они придавали его лицу что-то бабье. Толстые, как у негра, губы с отвратительным жирным блеском, маленькие глазки с нездоровой желтизной глазного яблока… А главное – это самодовольное и бесконечно тупое выражение, с каким он, выпрямившись, сидел на продранном во многих местах дерматиновом диванчике вагона и, словно первоклассник, держал прямо перед собой жалкий букет полудохлых астр!

Анюта, ты никогда бы его не полюбила.

Поверь мне.

Я думал об этом все время, пока сидел в метро точно напротив человека, которого намеревался убить в течение ближайшего часа».

Анна шла к ним навстречу со стороны автобусной остановки, и ее спокойное лицо давало понять, что она ничего не знает о кошмаре, случившемся в ее квартире за время ее отсутствия. Но вот она заметила взбудораженную толпу женщин, в накинутых прямо на домашние халаты плащах, «Скорую», пожарную, милицию… Анна Витальевна на несколько секунд замедлила шаг, а затем еще быстрее застучала каблучками и вскоре, миновав живой коридор из притихших соседок (Арина, неизвестно почему, спряталась за Валькину спину), скрылась в подъезде.