Осада (СИ) - Кирилл Берендеев

Денис Андреевич усмехнулся, вспоминая те исторические баталии.

– Европу исправить невозможно, – сказал он тогда. –  Объединить ее можно только силой или слабостью.

– Что вы имеете в виду под слабостью? – спросил Корнеев.

– Слабость всех стран к разделу одной для всеобщего блага, – и президент снова заулыбался. – Не вам мне пересказывать все полторы тысячи лет подобных слабостей.

Генерал-полковник кивнул. Именно в тот день он понял, что войны за Крым не избежать никакими силами.

Тот разговор состоялся в мае. В Новороссийске, куда президент прибыл на учения Черноморского флота. Последней генеральной репетиции новой маленькой победоносной войны. Ведь это свежая традиция российских войск, заложенная прошлым президентом и успешно продолжаемая нынешним – выигрывать маленькие войны.

Почему-то Корнееву показалось, что президент хочет как можно дольше пробыть в городе. Он остался и на стрельбы, хотя в Москве его ждал премьер, и на показательное десантирование. И даже на праздничный салют, посвященный хорошей погоде и хорошо проведенным учениям. И еще долго разговаривал с ним, откладывая и откладывая свое возвращение. Словно сам Кремль тяготил его.

Корнеев перелистнул документ, добираясь до последней страницы. Короткий столбец с сухой утвержденной статистикой предстоящих боев.

«Всего военнослужащих, задействованных в операции – 55000 чел.

Бронетехники: танков, САУ и гаубиц – 430, БМП и БТР – 1210, установок типа «Град» – 70, ракетных комплексов – 20,

Авиации: включая бортовые вертолеты ГРКР «Москва» – 388 единиц,

Судов, в том числе вспомогательных – 71 единица».

Пустая строка. И далее:

«Допустимые потери:

Безвозвратными военнослужащих – 300 человек.

Безвозвратными добровольцев и волонтеров – 1200 человек.

Санитарными военнослужащих – 1300 человек.

Санитарными добровольцев и волонтеров – 4000 человек».

Следом стояла размашистая подпись президента и время проставления подписи. Он затушил сигарету и снова подумал, как же должно быть медлил президент, прежде чем поставить автограф под этой сухой сводкой.

9.

Всегда хорошо возвращаться домой, когда знаешь, что тебя там кто-то ждет. Тем более приятно вернуться после суматошного, нервного дня, задерганный, только приходящий в себя после нагоняя – и обнаружить, что твоя обычно холостяцкая квартира отнюдь не пуста. В прихожей выразительно на самом проходе, стоят знакомые туфли крокодиловой кожи с серебряной пряжкой. А на столе в гостиной, в полумраке ночника, в ведре стоит запотевшая бутылка брюта, бросая слабые отсветы на стену. А вокруг нее разложена закусь из ресторана на первом этаже.

А на диване сидит та, на приход которой ты не надеялся. Вообще не ожидал увидеть в ближайшие дни.

– Не ожидал, – шепнула она, едва я переступил порог гостиной. Я медленно стянул пиджак, успевший за сегодняшний день мне опротиветь, перемазанный грязью, пропитавшийся потом и запахами тлена. Надо переодеться, а этот «Дольче и Габбана»  отправится в помойку.

– Не ожидал, – прошептал в ответ я, бросая пиджак в коридор. – Как ты… откуда?

– Только приехала. Решила устроить сюрприз. Даже своих еще не оповестила. Ты первый.

Она подошла, обняла меня. И отстранилась.

– Ты грязный, – шутливо заметила моя возлюбленная. –  Я звонила тебе на работу, там сказали, ты в командировке. А твой мобильный не отвечал, абонент недоступен. Где ты был?

– Страшно сказать. В России.

– Шутишь?

– Серьезно. Шеф погнал в Ярославль, а потом за мою инициативу еще и дал нагоняй.

– Бедный, – она поцеловала в щеку. Я потянулся к ней. – Нет, сперва приведи себя в порядок. А то от тебя таким русским духом пахнет…

Я вздохнул как можно более убедительно.

– Все шуточки. А я сегодня за весь день даже не присел за свой стол. То Ярославль, то какой-то беспредел грузин в Абхазии, то совещание с Генштабом – приперлись лампасы в полном составе, ждал под дверью часа полтора. А потом этот нагоняй.

– Хорошего человека обидеть всякий может. Грузины разные, генералы…. Ладно, иди в душ, я тебя буду ждать.

Я думал, она зайдет ко мне, но все время пребывания в душевой слышал только песни Шаде. Музыка проникала под дверь и сливалась с шумом падающей воды. Зато, выбравшись в гостиную, немедленно попал  к ней в объятья. Она молчала, дожидаясь моего полного возвращения. Хотела не только видеть, но и слышать меня.

– Ты чертовски соблазнительна, – отзвучал последний аккорд. – Поставь, пожалуйста, какой-нибудь диск из моих.

Она охотно поднялась. Игриво покачивая бедрами, подошла к музыкальному центру.

– «Герой асфальта» подойдет? – я кивнул, она положила винил пластинки на круг и завозилась с тонармом. – Слушай, я уж забыла как это делается. Почему у тебя такой антиквариат собран?

– Это издание прошлого года. Если ты не в курсе, то сообщаю: есть специальный магазин на Петровке, где для гурманов продают пластинки. А слушать русский рок в формате МП3 это просто кощунство.

– Назад к природе, – улыбнулась она. И тут же добавила: – Садись за стол, все давно остыло.

– Надеюсь кроме нас с вами, – до ее слуха донеслось пение «Санта Лючия» Робертино Лоретти, она удивленно воззрилась на пластинку, я улыбнулся. Предвкушая.

– Странный этот русский рок, – бокалы сошлись, зазвенев глуховато. – За здоровье и долголетие, и, конечно, любовь.

Я присоединился к тосту. Робертино, бедняга, замолчал, убитый хлестко прозвучавшим выстрелом. И по прошествии нескольких секунд тишины началось. Поддержка басов была поднята до упора, так что посуда зазвенела, когда Холстинин и Дубинин ударили по гитарам, Удалов замолотил по барабанам, а Кипелов закричал:

«Твой флаг поднят вверх,

Идет жизнь без помех

Вперед!

Все взял, что хотел,

А то, что не успел,

Не в счет…».

Несколько минут мы просто молча слушали, затем она попросила сделать потише. Я взял пульт.

– Валерия, ты ничего не понимаешь в русском роке. В отличие от нашего президента. Жаль, что он ничего не понимает во мне.

Сидр ударил в голову, тихо так, неприметно. Не сразу сообразишь, что начал хмелеть. От шести-то процентов.

– А что он не понимает? – спросила она.

– Практически все. У меня была такая идея, такая…

Прибыв из Ярославля, я еще долго ждал, когда кабинет освободится. Сперва заседание Генштаба, едва не в полном составе прибывшего к Денису Андреевичу: из переговорной высыпалось  с два десятка лампасов разной ширины и цвета. Наконец, президент их выгнал. Всех, кроме министра обороны, он, плюс его зам – спец по Кавказу, ушли в кабинет еще на полчаса. Судя по беседе – я так и торчал у дверей – президент несколько раз звонил в Абхазию и получал неприятные сводки. Серьезные потери наших войск, более подробно я узнал позже, когда Денис Андреевич, наконец, выпроводил гостей окончательно, а я получил доступ в кабинет.

Мой доклад о ситуации на кладбищах Денис Андреевич выслушал вполуха, вероятно, Сергей опередил новыми подробностями. Заметил только, что положение серьезное, и пока народ безмолвствует, но это только до поры до времени. Немедленно я согласился:

– Даже если вы приказом закроете все кладбища до единого, шум будет, но мы сможем его компенсировать. По этому поводу я вам и звонил.

– То есть, вы мне сейчас хотите изложить ту идею, о которой так восторженно отзывались в дороге?

– Именно. Все просто. Вот в этой папке у меня собраны с полторы сотни образцов vox populi из Ярославля. Все на ваше имя, как на последнюю надежду народа русского.

Денис Андреевич посмотрел на меня пристально, но ничего не сказал. Только жестом пригласил сесть за стол переговоров – тет-а-тет. Признаться, подобной чести я удостаивался впервые.

– Я заведу речь о предстоящих весной выборах, – Денис Андреевич, недовольно посмотрел на меня, непроизвольно дернув скулой. – Вы в них, конечно, не собираетесь участвовать. Я хотел бы вас переубедить.

– С помощью этих листов? Знаете, между мной и Виктором Васильевичем давно уже все обговорено.

– Я об этом прекрасно знаю. И, тем не менее, сделаю отчаянную попытку, которую вы должны будете оценить, – президент от этих слов поморщился.

– У вас четверть часа, – наконец, произнес он глухо.

Я постарался уложиться.

– Вы прекрасно знаете, что действия господина Пашкова на посту премьер-министра, мягко говоря, из рук вон. Трижды он своими словами и действиями обрушивал фондовый рынок, а затем, в прошлом году фактически заставил Центробанк девальвировать рубль еще на двадцать процентов. И это при весьма благоприятной макроэкономической конъюнктуре. Так что в настоящее время, Виктору Васильевичу доверяют рекордно малое количество россиян – всего двадцать пять процентов. Уверяю вас, данные опроса еще завышены, поскольку в последние годы жители России не шибко стремятся афишировать свои взгляды. Вам же тридцать пять процентов. И этот перекос, обнаруженный в конце прошлого года, только растет. Ваш рейтинг… Простите, какой пост вам был обещан с самого начала?