Охота на избранных - Анатолий Росич

«Настоящие игроки! – резюмировал Грохов. – Вопрос лишь в том, как его завербовали. Хотя, это не очень и сложно. При тех делишках, которые он прокручивает, подцепить его на крючок не проблема».

Грохов забросил и свои крючки. Он давно имел удостоверение журналиста элитарной газеты «Зеркало Украины», которую читали все политики, благодаря знакомству с ее редактором. «Корочки» помогали бывать там, где бывает Карпич, в частности, у его имения в Буче, что в двадцати километрах от Киева. Теперь охрана Карпича нередко могла видеть скромную, но настырно маячившую у ворот дачи «девятку» с табличкой «Пресса». Сам Грохов бывал там нечасто – для такой работы были вызваны люди Вадима, которые тоже имели удостоверения внештатных корреспондентов известных газет. «Журналистское» дежурство у дачи Карпича не было постоянным. Грохов то снимал его, то вновь устанавливал – на всякий случай, по обстановке и по чутью (спустя несколько месяцев он сам удивится своей прозорливости, когда произойдет случай, о котором узнает весь мир).

– Карпич – тоже игрок, будь с ним осторожен, – напутствовал Сергей Вадима. – Главное – не вспугни его. А я пока выйду из игры.

– Я всегда осторожен, – ответил Вадим словами Штирлица. – А ты надолго?

– Я на связи. Но звони лишь в экстренном случае. Ни одна встреча Карпича с Клещенко или Карпича с Западом не должна остаться для нас незамеченной. Примени все свои таланты, я имею в виду прослушку.

– Я то применю, но… – замялся Вадим.

– Я понял. Тебе нужно то, чего обычно не хватает талантам, – Сергей вынул из внутреннего кармана тугую пачку долларов и передал другу.

– Ты всегда меня понимал, – удовлетворенно заметил тот, пряча поглубже деньги.

– Я не спрашиваю, где ты будешь покупать технические средства, но знаю: методы прослушки постоянно совершенствуются.

– Здесь хватит, чтобы усовершенствоваться, – улыбнулся Вадим, хлопнув ладонью по карману, который отяжелел только что на десять тысяч американских долларов.

Карпич теперь был «на мушке», и Грохов решил отвлечься от всех дел, освободить голову для поиска ответа на главный вопрос: кто те люди, которые дергают за ниточки издалека? Кто эти игроки-кукловоды? Иногда такое отвлечение помогало, он называл его «положение вне игры». Нужно было, кровь из носу, распознать ту силу, которая вела Клещенко.

Как-то в неясный день, освежая голову в пустынном Голосеевском парке, Сергей присел, подложив газетку, на влажную скамейку. Людей не было. На пруду, усеянном уже желтеющей, как и все вокруг, ряской, плавали утки, ныряли головой, ища в глубине что-то привлекательнее ряски. Над прудом висело мутное, как похмельный взгляд бомжа, небо. Грохов, закрыв глаза, застыл в медитативной отрешенности.

То ли из ненасильственной сосредоточенности, то ли из отвлеченной полудремы выплыла мысль: если бы он, Сергей Грохов, стал игроком мирового масштаба, то есть взялся бы играть не с отдельными воротилами не очень большой страны, а с лидерами стран, президентами, премьерами, канцлерами, – что бы он делал первым делом? Правильно, прослушивал бы их разговоры, то есть делал бы все, чтобы получить такую возможность. Без прослушки сегодня невозможна никакая серьезная игра.

Тут он открыл глаза. Так ведь с «папой» давно так играют! И периодически в прессу выбрасывают фрагменты разговоров, записанных в его кабинете. Давно записанных – еще до того, как исчез известный тележурналист Анзор Гавранич. Тот самый Алексей Холодняк, бесславно проигравший президентские выборы «папе», но остающийся народным депутатом, имеющим юридическую неприкосновенность, – однажды обнародовал магнитофонные записи, сделанные в кабинете президента. (Не зря «папа» его ненавидел – это была сногсшибательная месть первому лицу страны). На этих записях звучал голос, очень похожий на президентский, который требовал от руководителей МВД и СБУ разобраться с оппозиционным журналистом Гавраничем. И разобрались, да так, что весь мир содрогнулся: обезглавленное тело журналиста нашли в лесу под Киевом…

– Как эти записи к вам попали? – лично, одним из первых, спрашивал Холодняка Грохов, представившись журналистом.

– Эти пленки были записаны патриотами Украины! – отвечал экс-кандидат в президенты. И больше ни на какие откровения не шел, а только бегал размыто-светлыми, шиферного цвета глазами, маленькими, будто созданными для того, чтобы подсматривать в замочную скважину.

В течение трех лет он периодически собирал пресс-конференции и выливал на главу государства очередной компромат, записанный в президентском кабинете, в котором фигурировали неугодные власти журналисты и политики. Свои брифинги он неизменно заканчивал словами, адресованными президенту:

– Кто убил Гавранича?

Благодаря этим сенсационным записям Холодняк снова попал в парламент, вновь обеспечив себе депутатский иммунитет. И стихами гражданского звучания, которые он писал еще с юности и о которых давно и хвалебно говорили в его партии, он теперь начинал и заканчивал свои выступления. Однажды четверостишье в авторском исполнении даже прозвучало на одном из второстепенных телеканалов (первостепенные были под контролем «папы»):

Раздирали твое тело, травили,

Иссушали твою душу и кровь…

Украина ты моя, Украина,

Не оставь своих сынов без голов…

А насчет того, кто же записывал разговоры президента страны, так никто вразумительного ответа и не дал. Опять же, как и с Крышановским, самой ходовой версией была версия о кознях всемогущих заокеанских спецслужб. Их задача состояла, якобы, в том, чтобы посредством компромата сместить нынешнего президента и посадить в главное кресло страны своего человека.

Грохов вспомнил, что именно тогда на политических волнах появился Богдан Клещенко – он стал министром экономики, о нем много писали положительных (заказных, понятно) статей как о хорошем экономисте и перспективном политике.

– Так кто же ты, таинственный и великий мистер «Х»? – произнес Грохов вслух, обращаясь к низко нависшей туче, застывшей, как покрывало на мертвеце. – А кто кого надоумил отрезать голову журналисту? Неужели это тоже входило в план игры с «папой»? Ты великий игрок, если так спокойно играешь с президентами!

Грохов неожиданно осознал, что обращается к неведомой, могущественной западной силе, которая так тонко и действенно вмешалась в президентские расклады в Украине, – как к человеку, конкретному игроку!

Его уже несколько дней не покидала смутная догадка, что за всей этой историей с выдвижением «Клеща», мощной поддержкой якобы Америки, стоит вовсе не Америка, и не какая-то тайная спецслужба, а один человек. Сергей не мог четко ответить, почему он так думает, но его собственный многолетний игровой опыт подсказывал, что и здесь – чья-то игра. Не какие-то комбинации какой-то организации, которые тоже иногда называют игрой, а персональная воля какого-то очень могучего режиссера.

Придя домой, он еще раз внимательно прослушал диктофонную запись допроса Крышановского. И выделил фамилию Грехер. Ту самую фамилию, которую сразу отметил просто как немецкую. Сначала она его не натолкнула ни на какие мысли: Грехер – ну и Грехер, мало ли каких европейских сотрудников поставили работать с поляком. К тому же, тогда внимание почти всецело поглотил Карпич, не было сомнений, что именно он – главный козырь и главный успех допроса. Теперь Грохов уловил нюанс, страх в голосе, c каким Крышановский произнес имя немца:

– Грехер… – и как бы проглотил это слово назад.

Даже под психотропным гипнозом польский посланец демократии боялся. Чувствовалось, что он об этом Грехере почти ничего не знает, но боится его…

9

Норман с детства не любил лягушек. Но он узнал, что их режут. Зачем их режут, он не знал, но догадывался: что-то изучают. И он начал резать – для того, чтобы изучить: как так происходит, что когда лягушка сильно квакает, у нее глаза (ему казалось: именно глаза, а не подглазья) раздуваются, как мыльные пузыри. Как это происходит? Зачем это лягушке? А еще он резал их потому, что был уверен: так он наводит порядок в природе. Там, где он родился и вырос, в маленьком городке на юге Баварии, этих квакающих, шлепками прыгающих тварей было слишком много.

По весне, когда они в несметном количестве, коричнево-зеленой магмой спускались с Альп и следовали к своим болотистым прудам, мальчишки мастерили примитивные арбалеты, запасались стрелами, сделанными из толстой проволоки, и выходили на охоту. Стрелять этих маленьких, беззащитных чудищ на земле было неинтересно, поэтому Норман с друзьями садились на велосипеды, закидывали на спины самострелы и ехали за восемь-десять километров к лягушатникам, где устраивали соревнования на точность и результативность. Приготовив оружие, кто сидя, кто лежа замирали на берегу и терпеливо ждали: как только голова лягушки высовывалась из воды, в нее летела стрела… И хотя мама говорила, что лягушек убивать нельзя – народные поверья связывали их с женщиной-матерью, – но как же их не уничтожать, если их так много, и они такие противные! А еще хитрые: ткнешь эту бородавчатую мерзость палкой – она одним прыжком переворачивается на спину, выпячивает безжизненно-белый живот, вытягивает конечности (верхние – ну точно, как сдающиеся руки) и прикидывается мертвой… Годам к двенадцати Норману охота на лягушек разонравилась, и он стал их оперировать…