Формула влияния - Николай Зорин

— Ну и что! — повторила она. — И это ничего не доказывает. Вот вы сыщик, вы и разберитесь, почему так произошло.

— Да нет, отпечатки как раз многое доказывают, — возразил Виктор. Женщина окинула его таким враждебным взглядом, что ему стало не по себе.

— Значит, вы тоже считаете, что виноват Владимир Тимофеевич, и не собираетесь его защищать?

— Защищать — дело адвоката, — устало проговорил Виктор. — А я собираюсь разобраться, кто же настоящий убийца.

— Да чего тут разбираться?! Он, этот мужчина, которого я видела.

— Вы можете его описать? — Виктор решил с ней больше не спорить.

— Разумеется. Хоть и чувствовала я себя в тот момент плохо, но прекрасно его запомнила. Среднего роста, пониже вас, не полный, но и не слишком худой, светло-русые волосы, одет был в серую футболку и синие джинсы. Но главное не это. Взгляд. У него был такой взгляд… — Галина Семеновна пощелкала пальцами, подбирая слова: — Не знаю, как объяснить. Он как будто привык убивать, и ему все равно — такой вот взгляд у него был.

— Взгляд профессионального убийцы? — подсказал Виктор.

— Н… нет. Не совсем. Я, конечно, не знаю, какой взгляд должен быть у профессионального убийцы, но, мне кажется, не такой. Удовлетворение от выполненной работы, сосредоточенность на том, чтобы скрыться с места преступления незамеченным. А у этого человека… Он был настолько уверен, что его не остановят, не поймают, что ему не грозит разоблачение, что его в принципе невозможно поймать.

— То есть, вы хотите сказать, что он был спокоен.

— Не просто спокоен. Абсолютно, не по-человечески бесстрастен. Словно он и не человек, а… какой-то монстр из другого мира.

— Инопланетянин, что ли? — Виктор усмехнулся.

— Зачем вы смеетесь? — обиделась Галина Семеновна. — Видели бы вы его! Он будто пришел из другого мира, чтобы изучить нас, чтобы понять, как мы умираем и что чувствует свидетель убийства. Владимир Тимофеевич, он расскажет, как только сможет говорить. Уверена, он все это подтвердит. Не представляю, что ему пришлось пережить, а его еще и арестовали. Мне его так жалко, так жалко, просто передать не могу! — Галина Семеновна всхлипнула и полезла в сумочку за платком.

Разговор нужно было закруглять. Да и стоило ли его вообще начинать? Никакой полезной информации получить ему не удалось. То, что сообщила Галина Семеновна, походило на какой-то не слишком умный вымысел. Недаром в прокуратуре ей не поверили. А ведь у него после ее звонка появилась надежда, подумал, что она действительно что-то знает. Только время зря потерял. Виктор очень досадовал на себя, что согласился на эту встречу.

— Ну хорошо, — Виктор поднялся со скамейки, — вот вам моя визитка, если вспомните что-нибудь важное, позвоните. — Он протянул ей визитку, очень надеясь, что Галина Семеновна никогда ему не позвонит.

— Что ж, — со вздохом сказала она, тоже поднимаясь, — значит, и вас мне не удалось убедить. — И вдруг, с откровенным вызовом посмотрев на него, спросила: — Вы ведь юридический кончали, да? А потом работали в органах? До того, как стать частным детективом?

— Закончил я юридический, но в органах не работал, только практику проходил в милиции, — не понимая, к чему она клонит, объяснил Виктор.

— Только практику? Видимо, этого оказалось достаточно! — зло усмехнувшись, проговорила она и раздраженным рывком вскинула на плечо сумку. — Вы такой же, как эти!

«Сумасшедшая какая-то!» — подумал Виктор и с подчеркнутым спокойствием с ней попрощался:

— До свидания, Галина Семеновна.

Она ничего не ответила, только нервно дернула плечом и прошагала мимо. Виктор удивленно посмотрел ей вслед и совсем уже собрался уходить с территории школы, как его окликнул охранник.

— Виктор! Подожди!

Ах, ну да, они ведь перешли на «ты», он успел об этом забыть. Раздосадованный, что его никак не оставят в покое, Виктор остановился и повернулся к охраннику.

— Только у меня очень мало времени, — предупредил он.

— А это много времени и не займет, — улыбаясь, как старому другу, которого неожиданно встретил в толпе чужого города, проговорил Шевелев. — Я вот тут вспомнил одну деталь. Не знаю, правда, важная она или нет, но решил на всякий случай сказать. Утром у меня на столе возле монитора лежал рекламный буклет, а теперь его нет. Я все вокруг обыскал, всех спрашивал, никто ничего не видел.

— Ну и что? — не понял Виктор.

— Так ведь буклет рекламировал как раз тот апельсиновый сок, которого мне захотелось. А теперь его нигде нет. Я думаю, это убийца мне его утром специально подсунул, чтобы раздразнить жажду. Вот ты предположил, что у меня был сушняк, потому что сегодня понедельник. Убийца тоже мог так подумать, он ведь не знал, что я не пьющий и сушить меня не может. Он хотел меня так выманить, понимаешь? А потом рекламку забрал, потому что на ней могли остаться его пальчики.

— Все может быть, — натужно улыбаясь, сквозь зубы пробормотал Виктор. — Ладно, до встречи. — Он махнул рукой обиженному Василию, которому очень хотелось продолжить свои дедуктивные выкладки, и, повернувшись, быстро пошел к парковке. Нет, он ошибался, думая, что школа за годы его отсутствия не изменилась. Изменилась, да еще как! За это время она прямо-таки наводнилась сумасшедшими и идиотами.

Он резко взял с места: ему не терпелось поскорее уехать из этого дурдома. Отъехав на довольно значительное расстояние от школы, Виктор позвонил Полине, но ее мобильный не отвечал. Тогда он набрал номер их офиса — результат оказался тот же. Она не отвечала по мобильному и не подходила к рабочему телефону.

Ничего страшного, стал он уговаривать себя, просто вышла куда-нибудь, а мобильник забыла. Но с каждым новым безнадежным, безответным гудком он начинал волноваться все сильнее. На бешеной скорости, пренебрегая всеми правилами дорожного движения, Виктор подъехал к офису.

Дверь была открыта. Полина лежала на полу в глубоком обмороке. В руке она сжимала какой-то незнакомый браслет.

Глава 5

Сначала темнота показалась мне полной, совершенно непроницаемой, абсолютной. И не было слышно ни звука. Я чувствовала, что здесь одна. Но куда же делся Наблюдатель? Растворился в этой абсолютной темноте? Стал ее частью? Человек-призрак, фантом, как глупо было думать, что я смогу догнать его, войти с ним в контакт!

Но вот глаза понемногу начали привыкать, в темноте появились прорехи. Я начала различать смутные силуэты: окно подъезда, фрагмент перил, две верхние ступеньки в конце пролета. Осторожно, прислушиваясь к каждому своему шагу, я начала подниматься по лестнице. О чем я думала? На что рассчитывала? Неужели все еще надеялась догнать тень, этот неуловимый призрак? Чистое безрассудство! Но я упрямо поднималась вверх, считая пролеты.

Дверь одной из квартир на третьем этаже была приоткрыта, и оттуда пробивался слабый свет. Я подумала, что, если Наблюдатель хоть немного, хоть отчасти человек телесный, спрятаться он может только там — и вошла в квартиру. Свет — лунный, потому что на этой улице фонари не горели, — пробивался сквозь мутное стекло окна комнаты. Первой, следующей сразу за крошечной, условной прихожей. Но была еще вторая комната. Дверь в нее была плотно закрыта, и войти туда мне было почему-то страшно. Я остановилась, не решаясь войти. Из-за двери послышалось бормотание. Бросаясь, как в омут, я толкнула дверь и вошла в эту комнату.

Бормотание стало громче, отчетливей, но слов разобрать все равно я не смогла. Наблюдатель был здесь, я не ошиблась. Он стоял в углу комнаты, сжимая в руке пистолет. На полу лежала раненая женщина… Анна. Я теперь знала ее имя, потому что она — это я. Что-то до боли сдавило мне руку, ладонь разжалась, с негромким стуком на пол упал какой-то предмет. Нет, я — лишь участница ее воспоминаний, я… Я и она… Комната погрузилась в темноту, теперь уже в полную, непроницаемую, абсолютную — Полина открыла глаза.

— Господи! Полина! — Виктор прижал ее к себе и разрыдался. Она понимала, что это Виктор, ее муж, что он страшно напуган, что ему нужно объяснить, что с ней все в порядке, утешить, но никак не могла заговорить. Ей казалось, что если она заговорит, то заговорит голосом Анны, о которой Виктору пока еще ничего не известно, и это еще больше напугает его. Осторожно высвободившись из его объятий, Полина поднялась, нащупала рукой кресло, села, нетерпеливым движением откинула со лба отросшую челку, вспомнила, что никакой челки у нее нет, поняла, что все еще не до конца выбралась из образа этой женщины и, значит, говорить пока рано.

— Полина! — Виктор слегка тряхнул ее за плечо. — Ну не молчи, пожалуйста!

Чтобы вернуться в себя, нужно вспомнить свой характерный жест. А еще лучше, чтобы этот характерный жест вспомнило само ее тело. Пытаясь расслабиться, освободиться от всех мыслей и дать телу самому понять, что нужно сделать, Полина закрыла глаза, запрокинула голову и крутанулась в кресле. Голова чуть-чуть закружилась, мысли поплыли по кругу, следуя за движением тела. Полина с облегчением рассмеялась — это и был тот самый характерный жест, та самая ее личная привычка.